— Живи и продолжай! — воскликнула Хильда.
Словно молния сверкнуло стальное лезвие. И вонзилось в грудь старой эсэсовки.
Хильда стояла еще несколько мгновений. Затем-с силой выдернула кинжал из своей груди и отбросила в сторону.
— Ненависть моего сердца да наполнит тебя! — прошептала она.
Последним усилием воли она коснулась своей раны и приложила окровавленные пальцы к дрожащим губам Ларисы.
И как подкошенная рухнула на нее…
Лариса долго лежала, придавленная неподвижным телом, боясь пошевелиться. Затем попыталась как-то выползти из-под навалившейся на нее Хильды, освободиться от этого своеобразного прощального объятия своего бывшего кумира. Наконец, собрав все свои силы, она все-таки смогла сдвинуть тело в сторону. И, опрокинув его на спину, кое-как выкарабкалась из-под него. Встала на ноги. Оглянулась.
Хильда лежала на полу. И совершенно спокойным взглядом смотрела куда-то вверх. Одетая в свой обычный серый костюм, в золотых очках, она, казалось, совсем не изменилась с тех пор, как ходила по классной комнате и бесстрастным, сухим, с металлическим отливом голосом рассказывала о каких-то лепестках, тычинках, инфузориях и дезоксирибонуклеиновых кислотах…
Уголки губ, чуть приподнятые, казалось, вот-вот слегка растянутся в привычной усмешке, глаза презрительно сверкнут из-под отражающих широкие школьные окна стекол очков, и ровный, до боли знакомый голос прорежет тишину затаившего дыхание класса:
— Липская. Будьте любезны к доске…
Лариса зажмурила глаза. Отпрянула, словно в самом деле услышала этот голос. И опрометью бросилась из подвала.
Стремглав промчалась по сводчатому коридору. Взвилась вверх по винтовой лестнице. Ринулась вперед.
И со всего размаху врезалась в кирпичную стену.
Остановилась, ничего не понимая. Выставила руки перед собой. Заметалась ладонями по шершавому холодному кирпичу…
Но выхода не было.
В изнеможении, не веря уже никаким своим ощущениям, она снова, осторожно, более тщательно, чтобы не дай Бог не пропустить какой-нибудь с первого раза не замеченной щели, прощупала кирпичную кладку. Сначала прямо перед собой. Затем по сторонам — справа, слева… Сзади, прямо над ступеньками лестницы… Затаив дыхание, подняла голову к потолку, словно каким-то неведомым образом именно туда могло переместиться спасительное отверстие…
Шатаясь от осознания надвигающегося ужаса, отказываясь поверить в то, что оказалась заживо замурованной в этом подземном склепе, еле передвигая непослушные ватные ноги, Лариса спустилась по винтовой лестнице. Медленно пошла по коридору в обратную сторону, ощупывая стены, заглядывая в каждую нишу… Надеясь, что ошиблась. Что попала не на ту лестницу. Что существует какая-то другая. И именно та, другая, доселе неизвестная ей лестница и ведет к опрометчиво утраченной свободе…
Но не найдя и намека на что-либо подобное, она вновь вернулась к задвинувшейся каким-то непостижимым образом стене. Снова долго обшаривала, царапала холодный кирпич. Ломала ногти, пытаясь найти хоть какой-нибудь зазор, зацепку, трещинку… Чтобы раздвинуть кирпичи, выковырять их из стены… Пусть даже один. Любой из них… Словно надеясь сузиться, сжаться, вытянуться шнуром, тесьмой, шпагатом… Змеей, наконец… Но чтобы любым способом как-нибудь выбраться, выползти из этого проклятого подземелья…
Но все было бесполезно.
Она и сама уже начала шипеть, словно какая-то змея. Сначала злобно, угрожающе. Потом все более просяще и умоляюще. А затем — и просто жалобно, в отчаянии и полном изнеможении…
Она не понимала, почему, зачем и как она издает это тонкое шипение. Либо оно возникло в ее мозгу. И навязчиво, не смолкая ни на секунду, заполняет все пространство коридора, назойливо заползает в уши, в голову, пронизывает все ее существо…
Лариса снова спустилась в коридор. И медленно, скрупулезно ощупывая каждый сантиметр стены, покачиваясь побрела в сторону подвала.
Она знала, что где-то здесь — то ли в этом коридоре, то ли в каком-нибудь неизвестном ей закутке или ярусе этого бесконечного подземного лабиринта — существует вход в апартаменты самой Хильды. Но где конкретно он расположен и какую такую незаметную пружину или выемку необходимо найти, чтобы проникнуть туда, ей было не известно.
Внезапно руки ее провалились в какую-то темную и глубокую нишу. Она с неожиданной радостью вспыхнувшей надежды устремилась туда. Нащупав железную дверь, повернула ручку замка. Та щелкнула со звоном, и дверь распахнулась…
Сначала Лариса ничего не поняла.
Она стояла в освещенной комнате. Стены были завешаны коврами и зеркалами. Прямо перед ней стоял широкий диван, на котором, безжизненно раскинув руки, лежал чему-то слегка улыбающийся незнакомый мужчина. Светловолосый. С начинающей пробиваться бородкой и усиками…
Лариса забыла обо всем. Удивленно раскрыв глаза, она на цыпочках подошла к нему. И долго смотрела в упор на этого человека…
Она прекрасно понимала, кто он. Но ни за что не хотела признаться себе самой, что узнала его. Сознание не принимало этого. Потому что все это было настолько невероятно. Настолько нереально… И потому что этого ни в коем случае не должно было произойти…
Лариса медленно сползла на пол. И наконец-то, впервые за все это время забилась в судорожных рыданиях…
Становилось трудно дышать.
Шипение не прекращалось. И Лариса наконец поняла, что это вовсе не галлюцинация уставшего, одурманенного мозга. Что оно, это шипение, исходит отовсюду — от стен, от потолка, из щелей в углах… Из многочисленных скрытых от глаз небольших форсунок, из которых невидимыми удушливыми струями со змеиным шипением вытекал смертоносный газ…
Где-то что-то звякнуло.
Лариса с трудом поднялась. Бросила последний взгляд на Игоря. Прикусив губу и еле сдерживая слезы, повернулась и вышла из комнаты.
Снова какие-то звуки донеслись из подвала. Чье-то сопение и бормотание почудились ей. Кто-то кряхтел, ворочался и скреб подошвами о каменный пол.
Лариса осторожно подошла к железной двери, ведущей в подвал. К задрапированному черной тканью языческому капищу, где лежала мертвая Хильда. Где угрожающе сверкал злобными рубиновыми глазами ненасытный кровавый идол. Распахнула дверь.
Ноги ее подкосились. И она снова опустилась на ледяные плиты каменного пола.
Ничего более омерзительного, чем представшее ее глазам зрелище, Лариса не могла себе представить…
Хильда, каким-то необъяснимым образом внезапно постаревшая на десятки лет, какая-то ссохшаяся, сморщенная, с провалившимся беззубым ртом, в изодранной в клочья юбке и распахнутой, оголившей сплюснутые вялые груди блузке, валялась на полу.
Над ней, в каком-то страстном исступлении корячился Иохан, ее сын. Окровавленный, уродливый, похожий на изнемогающего от похоти большого белого паука, забрызганного кетчупом, он ползал по обмякшему истерзанному телу, покрывая его слюнявыми поцелуями…
— Наконец-то ты моя!.. — дрожа от вожделения, хрипло шептал он. — Моя! Моя!.. Полностью моя!.. И теперь не загрызешь!.. Не загрызешь…
Лицо Ларисы исказилось. От желудка к горлу подкатила тошнота. Она судорожно ловила ртом напоенный ядовитой газовой вонью воздух… Липкие спазмы сдавливали горло. Началась икота…
Иохан резко обернулся. Испугался было… Но вдруг заклокотал каким-то булькающим смехом, ни на секунду не отпуская своей долгожданной добычи.
— Явилась!.. Явилась… — с какой-то безумной радостью бормотал он. — Все явились. Все собрались… Смотри! Смотри… Любуйся на свою ненаглядную!.. Смотри, как Иохан платит за материнскую любовь… За материнскую ласку…
Он поднялся. Лариса крепко зажмурила глаза, чтобы не видеть эту отвратительную наготу двух противоестественно слившихся тел.
— Что глазенки-то прикрыла, сучка?.. — захохотал Иохан. — Твой вкус утонченный коробит?.. Может быть, неэстетично, по-твоему?.. А я вот считаю, что самое то… Самая естественная и гармоничная композиция… Моя милая мамочка всегда ненавидела меня!.. Уродом считала… Я, видишь ли, не соответствовал ее представлениям об истинном типе арийской расы… Стыдилась меня. В комнате запирала, чтобы никто из посторонних не увидел, что у нее, этакой Кримхильды из Нибелунгов, сынок несоответствующий… Пугалом для всех вас меня сделала. Валькирий своих, дур тупоумных, мною пугала… Зато сама-то она была сильной личностью!.. Сверхчеловеком!.. И вот гляди, стерва, — вот он, этот сверхчеловек на полу валяется!.. А я с ним делаю что хочу!.. И теперь уже никого не загрызет!.. Никто из вас меня не загрызет…
Иохан задыхался. Многочисленные свежие шрамы на всем теле сочились сукровицей. В груди клокотало…
— Она убила меня… Сына своего убила… За то, что я твоего кобеля-муженечка порешил…
