Лариса в ужасе подняла голову.
— Да! Именно я!.. Я!.. Потому что моя милая мамочка хотела из него для себя очередную игрушку сделать. И в кроватке с ним побарахтаться… С молоденьким… Она у меня такая!.. И по мужикам и по бабам специализировалась… И вас приучила… Так же как и ее в лагерях бабы научили друг друга вылизывать… Сверхчеловек!.. Прежде, небось, Роман ее прихоти ублажал… Потом сама же и прикончила… Свеженького мясца захотелось…
Иохан закашлялся. Выплюнул густой комок красной слизи.
— А тебя, сука, я всегда ненавидел! Ты, стерва очкастая, всю голову ей задурила… Она наплевала на меня. А тебя холила да лелеяла, как собственного ребенка… А меня и видеть не хотела… А я, между прочим, любил ее!.. Действительно любил!.. И не так, как ты сейчас видишь. А по-настоящему… Как сын… Почитал. Боготворил… А она… Знаю! Ты тоже считаешь себя сильной личностью. Сверхчеловеком! Так и подыхай же в этом подвале!..
Он засмеялся.
— Ты хотела… Ты пришла сюда, намереваясь умереть красиво?.. Да?.. На жертвенном алтаре?.. Черта с два, сука! — засверкал налившимися кровью глазами Иохан. — Будешь ползать по полу и блевать, пока не сдохнешь от удушья!.. Я мог бы сию же минуту свернуть тебе шею. Но я нарочно не стану этого делать. Потому что хочу, чтобы ты сдохла в этой газовой камере, которую я тебе устроил!.. Чтобы ты на собственной шкуре испытала то, что испытывали те, кого вы с моей матушкой приволакивали сюда… Сверхчеловеки!.. Фашисты!.. Эсэсовки!.. Мне на вас всегда было смешно смотреть!.. Я трахал… Мне позволено было трахать тех, кого мне подсовывала моя заботливая мамаша… А вы визжали от восторга… От своей власти… От своей исключительности…
Он снова закашлялся, брызгая кровавой слюной.
— Великая идея… Романтика!.. Прежде чем играть в фашистов, не мешало бы хорошенько подумать сначала, что это такое на самом деле… Примерить на себя этот языческий восторг… Это великое таинство… Это жертвоприношение… На себе испытать то, что испытывали те, кого вы травили и кромсали!..
Он разразился клокочущим хохотом.
— И я сейчас — тоже!.. Совершаю великое таинство!.. Разложил на жертвенном алтаре великую пророчицу… И ее саму посвящаю этому деревянному бревну с подфарниками вместо глаз… Которое мы с Романом сами же на какой-то свалке и подобрали. Приволокли… И вырезали все эти глупые, ничего не значащие буквы и символы… Так просто… Что в голову взбрело, то и вырезали… И заранее потешались над всеми вами, будущими жрицами и валькириями… Это у нее, у моей маменьки, был как бы Вотан… А подвал этот — Валгалла… Со смеху подохнешь… Да, я урод!.. Не соответствую эталонам великого Рейха!.. Достаточно начитался обо всей этой чепухе… Спасибо мамочке… Просвещала меня время от времени… Я слышал… Она сказала, что ты хорошо здесь освоилась… Черта с два!.. Да, ты сумела войти сюда. Ты знаешь, как войти… Многие входили… Но ты никогда не интересовалась, как отсюда выйти… Попробовала было один раз… И не получилось. Правда ведь, не получилось?
Иохан закашлялся в смехе.
— И сейчас не получится! Я открыл все газовые форсунки. И тебе ни за что не найти вентили от них… Пока будешь искать — четырежды сдохнешь… В мучениях сдохнешь!.. А если и найдешь случайно — то все равно от голода околеешь. Ты будешь жрать наши гниющие трупы!.. И все равно сдохнешь!.. Потому что ты здесь замурована! Заживо! И навсегда!..
Иохан бросил к ногам Ларисы какой-то металлический обломок, громко и бессмысленно звякнувший о каменный пол.
— Тебе, небось, нужен ключ? Тот самый, от потайной двери наверху… Нужен?.. Ну так на!.. Подними его!.. Я запер дверь за собой, а потом расплющил его здесь. Молотком… Пока ты там своего муженька оплакивала…
Он замолчал. Покачивался, схватившись рукой за горло. Пот струился по его окровавленному уродливому лицу. Он пытался вдохнуть, но силы уже покидали его тело… С трудом, словно прорвав какой-то комок, заложивший ему горло, Иохан чуть слышно прошептал:
— Она убила меня из-за него… Из-за твоего муженька… Исхлестала… Сил не пожалела… Плеть измочалила… А потом — из пистолета… Своего… собственного сына… Но я выжил!.. Да!.. Я нарочно выжил, чтобы сделать это… Приполз сюда вслед за вами… С трудом приполз… Чтобы отомстить ей за все… Своей любовью отомстить… Чтобы тебя, гадину, задушить в этой газовой камере… И наконец-то… Получил ее… Все получил… Что и хотел получить… О чем давно мечтал… С того самого дня… В сибирской избе…
Иохан задыхался все сильнее. Изо рта брызнула алая кровь. Он все ниже и ниже склонялся над растерзанной Хильдой.
— Смотри, гадина… Смотри… Великая Жрица… Дура ты!.. Дура!.. Мне смешно… Жаль, не успею увидеть… как ты подохнешь… Потому что… мать моя… меня убила… во имя… своего… великого дела…
Иохан бессильно упал на тело Хильды. Попытался было пошевелить рукой, сдвинуться с места, приподняться… Но только дернулся несколько раз. Вытянулся. И обмяк…
То ли эхо, то ли какой-то едва уловимый язвительный смешок пронесся под сводчатым потолком.
И Ларисе почему-то вдруг показалось, что Хильда смотрит на нее сквозь свои золотые очки и заговорщически улыбается…
Она вскочила и, спотыкаясь, опрометью бросилась из подвала. Ей вдруг стало до тошноты омерзительно при воспоминании о том, к чему ее принуждала эта сморщенная, высохшая, похотливая старуха, затуманившая ей глаза и подчинившая своей воле ее разум…
Она сплевывала, яростно терла губы рукавом, чтобы соскоблить с нее малейшие остатки крови, которой измазала ее Хильда, чтобы полностью очистить рот от солоноватого, тошнотворного привкуса…
Все пространство коридора уже заволокло сизым туманом.
Удушливый газ уже проникал во все поры. Едкой пеленой обволакивал тело. Щипал глаза… Кислая вонь заливала горло…
Лариса упала. Цепляясь за ворс, скрывавший каменный пол ковровой дорожки, пыталась из последних сил перебирать руками, все слабеющими и слабеющими с каждым мгновением…
Старалась уползти куда-нибудь. Как можно дальше. Забиться в самый укромный уголок, проскользнуть в самую неприметную щель, куда не проникли еще ядовитые пары… Но все было бесполезно. Газ тяжелыми волнами плыл в пространстве коридора, стелился по полу и давил, давил своей массой, все более и более сгущающейся и тяжелеющей…
Лариса потеряла сознание.
И лишь каким-то далеким, мерцающим, словно чуть теплющимся огоньком угасающей свечи, последней клеточкой замирающего мозга она — даже не услышала, а, скорее, почувствовала, что шипение вдруг прекратилось. Она провалилась в сверкающую бездну, и ее понесло куда-то. Быстро, стремительно…
Она мчалась сквозь бесконечный зеркальный коридор. И отовсюду — со стен, с потолка — смотрели на нее отраженные мириадами зеркальных осколков либо безумно вытаращенные, либо отупело измученные глаза. Мелькали бледные, искаженные гримасой страдания лица, шевелящие сухими, потрескавшимися от нестерпимой жажды губами, согласные ради единственного глотка неведомой влаги на любую добровольную жертву…
Нестройное многоголосое бормотание, шелестящий шепот, отраженные мятущимся эхом, уносились в бесконечное пространство одной единственной молитвой, одним заклинанием:
— Пить!.. Пить!.. Пить!..
Лариса… Дух Ларисы мчался вдоль зеркального коридора. Рядом с ней нечеткой бесплотной тенью, словно отражение в заледеневшем окне, не отставая и как бы поддерживая ее, стремился в сверкающую даль другой образ… видение этого образа, окруженное бронзово-золотым ореолом развевающихся в полете волос и озаренное теплым сиянием лучистых изумрудно-зеленых глаз…
Внезапно все вокруг заискрилось, заблистало. Вспыхнуло миллионами ярких огней. Завертелось в бешеном вихре. И, зажмурив глаза от нестерпимого света, Лариса ринулась вниз…
Была ночь.
Лариса лежала на голой земле. Холод пронизывал все ее существо. Тело тряслось в непрекращающемся ознобе.
Слабый свет далекого фонаря освещал густые заросли какого-то кустарника, черные молчаливые стволы больших, раскидистых деревьев. На фоне густого, непроглядного мрака своей плотной геометричностью проступали черные кресты. Над головой темной глыбой нависало каменное надгробие. И, слабо мерцая в свете далекого фонаря, призрачно белела мраморная фигура коленопреклоненной девушки.
Та самая, знакомая с далекой юности статуя…
Лариса закрыла глаза.
И почувствовала, как бережные руки вдруг подхватили ее. Укутали во что-то мохнатое, теплое. И бережно, осторожно понесли куда-то. Затем положили на что-то мягкое. Что-то плавно качнулось. Тронулось с места. Помчалось в неизвестную даль.
И она вновь провалилась в небытие…
Она стремительно пролетала сквозь нахлынувшие на нее волны свежего воздуха. Сквозь фонтаны искрящейся влаги, чистыми струями обливающие, окатывающие ее безжизненное тело.
