Ирина Скидневская - Фэнтези-2005

Так закончился август и настало время собирать картошку.

Люська ехать в село отказалась наотрез — она устраивала Дениса в садик, и за беготней по чиновникам и врачам не видела белого света. Бросать урожай на поле было жалко — одних жучьих личинок было собрано не меньше трех тысяч; в субботу второго сентября Богдан поднялся затемно, взял рюкзак и поехал на вокзал — один.

Путешествовать в одиночестве оказалось неожиданно приятно. Богдан подремал в электричке и чуть не проспал свою станцию, потом, не дожидаясь автобуса, удачно тормознул попутный грузовик и уже к одиннадцати утра входил в одичавший за полтора месяца двор.

Трава стояла чуть ли не по пояс. Клумбы и грядки оккупированы были торжествующими сорняками, два абрикосовых саженца засохли. Зато картофельное поле выглядело на диво пристойно — ссохшиеся хвостики ботвы дисциплинированными рядами тянулись до самого сортира, и сорняков среди них почти не наблюдалось.

Передохнув и перекусив, Богдан взялся за лопату. Первый же пробный «тык» вывернул на поверхность три большие золотисто-коричневые картофелины.

Богдан приободрился. Поле, брошенное на произвол судьбы, оказалось честным и незлопамятным: картошки было много, и почти вся — крупная, крепкая, белая на срезе. Богдан стер руки до крови, но не сразу это заметил; на обед сварил в кастрюльке картошку в мундирах и долго смаковал, вдыхая пар, водя по горячим картофельным срезам ломтиком сливочного масла. Ему казалось, что ничего более вкусного он в жизни своей не пробовал.

Все представилось в новом свете. Утомительные поездки, проклятые жуки, автобусы и электрички — все наполнилось смыслом; Богдан смотрел на огород, покрытый горками подсыхающих картофелин, и улыбался рассеянно и счастливо, как посетитель Лувра.

Наступил вечер. Богдан, морщась от боли в спине, собирал картошку в ведра, а потом в мешки. Всю собрать не успел — стемнело; мышцы болели, ладони саднили. Богдан вскипятил себе чаю и открыл банку кильки в томате.

Посреди двора догорал костерок из картофельной ботвы. Богдан сидел, глядя в огонь, ни о чем не думая. Слушал, как медленно отдыхает, успокаивается ноющее тело. Вокруг стояла темнота, какой никогда не бывает в городе, — кромешная тьма, окна далеких соседских домиков не светились, луны не было, только звезды проглядывали в разрывы облаков. Тлели угольки. Шелестел ветер листьями бесплодных сливовых деревьев, далеко-далеко — может быть, в соседском селе — лаяла собака…

А потом замолчала. И в сгустившейся тишине и темноте Богдан вдруг поднял голову — у него мороз продрал по коже.

Легкие быстрые шаги. Шелест сухой травы. И крик — еле слышный, нечеловеческий крик боли. Как будто издыхает придавленная подушкой птица.

Богдан вскочил. Нащупал на поясе фонарик, кинулся на огород — на звук. Белое пятно света тыкалось вправо-влево, выхватывая ботву, расстеленные на земле мешки, ведро, какую-то тряпку…

По огороду шел кот — очень большой. Богдан любил котов, Люська чуть не все лето прикармливала трех соседских кошек, но этот нес в зубах птицу: Богдан видел, как дергается, роняя перья, крыло. Даже ради любви и уважения к кошкам Богдан не согласился бы терпеть разбой на собственном огороде.

— Ах ты, дрянь! — рявкнул Богдан. — А ну кинь немедленно! Убью!

Кот медленно обернулся. Луч фонарика уперся ему в морду — в лицо. Богдан отпрянул.

Стоящее перед ним существо не имело к семейству кошачьих никакого отношения. У него были узкие щелочки-глаза, смотревшие осмысленно, злобно, насмешливо. Носа не было. Зато рот, в котором все еще трепыхалось тельце птицы, был вертикальный, правая челюсть и левая челюсть сжимались, смыкая крючкообразные зеленоватые клыки.

Богдан выронил фонарик. Отступил еще на шаг — и споткнулся о горку неубранной с поля картошки. Стояла полная тишина; фонарь лежал на земле, посылая луч в сторону сортира, и поперек этой световой дорожки неторопливо скользнула тень хищника с птицей в зубах.

Богдан вскочил. В одной руке у него был фонарь, в другой — огромная картофелина, подобранная машинально. Зубастое существо снова оказалась в пятне света; птица в его челюстях висела, безжизненно откинув красивую, черно-белую, как у ласточки, головку.

Богдан завизжал от ужаса и отвращения — и швырнул картофелиной прямо в страшную харю.

Посыпались редкие искры — как если бы на огороде кто-то пытался разжечь отсыревший бенгальский огонь. Темнота взвыла хрипло и яростно. Богдан повернулся и кинулся наутек — дальше сражаться с порождением ночного кошмара у него не было ни сил, ни отваги.

Ночь прошла плохо. Зато утром на огороде не обнаружилось никаких следов схватки… кроме нескольких черных перьев, которые могли быть потеряны раньше — кем угодно и при каких угодно обстоятельствах.

Богдан поначалу стеснялся рассказывать Люське про то, что случилось на огороде. Потом рассказал как бы в шутку, под видом анекдота; Люська посмеялась, но как-то неубедительно, и на следующие выходные предложила поехать «на картошку» вместе.

Дениса решили пощадить и оставили на выходные бабушкам. Захватили побольше мешков, две тележки на колесиках, встали в пять утра и поехали. Надо сказать, Богдан очень красочно описал Люське, какая замечательная картошка у них уродилась и как легко и приятно ее копать. Тем большее потрясение ожидало их в конце пути.

Все оставалось на месте — замок на ржавых скобах, туалет со старой клеенчатой скатертью вместо двери, дом, сорняки и три сливы, вот только картофельное поле было перерыто будто стаей спятивших кротов. Не осталось ни картофелинки; Богдан и Люська стояли, не зная, что делать и что говорить, и смотрели на дело неизвестно чьих рук.

— Это воры, — сказала наконец Люська, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я про такое слышала… Просто пришли и вырыли.

Посреди двора, в кострище, нашлось несколько обгорелых картофельных шкурок, и это подтверждало Люськину версию: воры, собрав чужой урожай, еще и запекли картошечку в костре и сытно поужинали.

Богдан развел огонь в печи. Не разговаривая и не глядя друг на друга, супруги перекусили все той же килькой в томате.

— Уедем сегодня? — предложил Богдан.

Люська кивнула и через минуту добавила:

— Знаешь… А давай вообще тут все продадим. На фига?

Перед тем как уехать, Богдан сделал два дела. Во-первых, невесть для чего подставил лестницу и заглянул в гнездо птицы, похожей на ласточку.

— Да она улетела давно, — сказала снизу Люська. — Слезай, а то навернешься, лестница-то гнилая…

Гнездо в самом деле было пустое, брошенное, как дом. На дне лежало несколько черных перьев.

Богдан слез с лестницы и пошел к соседке. Передал ей две пачки папирос для мужа и спросил, как бы между прочим:

— У нас тут… никого не видели? На огороде кто-то покопался, всю картошку вырыл…

Соседка округлила глаза и отчего-то побледнела.

— Не видели, Богдасик, и не слышали. Никого не было.

— Там много работы было, — сказал Богдан будто сам себе. — На пару дней…

— Не видели. Может, они ночью. Бывает такое: воры ночью придут, все обтрясут, повыроют.

Богдан вздохнул и попрощался. И от калитки обернулся:

— Теть Лен… А вы тут такого кота здорового не видели? Такой… Глаза такие…

И растянул к вискам свои собственные глаза, будто изображая китайца.

Бабка энергично закрестилась, рука ее замелькала в воздухе, как спицы колеса:

— Нет, что ты. Что ты! Игнатьич, царство ему небесное…

Скрылась в доме и захлопнула дверь. Богдан вспомнил, что Игнатьичем звали прежнего хозяина дома.

Супруги испытали облегчение, когда сделка купли-продажи была наконец совершена. Они продешевили, конечно, продавая дом осенью, а не весной, да еще в спешном порядке. Новый покупатель заплатил сто восемьдесят долларов — но Богдан и Люська и тому были рады.

На обратной дороге, в электричке, Люська призналась, что не хотела покупать эту хату и что она Люське не нравилась ни одной секунды:

— Еще и эта… баба Палажка, придурковатая такая, на углу живет, помнишь? Еще тогда подошла ко мне и сказала, что, мол, Игнатьич был колдун и что мы с этой хатой наплачемся… Так и вышло.

— Да ну ее, эту картошку, — вяло проговорил Богдан. Он страшно устал. Хотелось спать.

Оба ушли с головой в работу и учебу, благо Денис теперь ходил в садик, хорошо прижился в коллективе и почти не болел. Картошку покупали в магазине — меленькую, часто гниловатую. Потом удалось «с машины» купить два мешка по приемлемой цене.

— Теперь на всю зиму, — довольно говорила Люська. — Бр-р… Как вспомню этих жуков…

Богдан не вспоминал о том, что случилось на огороде, пока однажды ему не привиделась огромная мохнатая тень, одним прыжком перескочившая через детскую песочницу. Дело было в его собственном дворе, Богдан возвращался вечером с работы, фонари не горели, и в тусклом свете редких окон немудрено было принять за чудовище обыкновенного помойного кота…