Демон движения - Стефан Грабинский

— Сгинь, распутница!

Она упала без стона, окрашивая ступени алтаря рубинами молодой пылкой крови.

А он, подняв вверх руку с ножом, с которого стекала кровь, обратился к онемевшей от ужаса толпе:

— Я принес ее в жертву Ормузду. Пусть ее кровь, пролитая на алтарь Огня, принесет победу духу света и правды в битве с Ариманом за мир, продолжающейся испокон веков.

Тут он швырнул обагренный кровью кинжал в огонь и, выхватив из кольца пылающий факел, наклонил его горизонтально:

— Братья! Как же я счастлив, как я рад! Наступил удивительный миг, пробил час истины. Братья! Станем сердцем человечества, его символом, сражаясь до кровавого пота за освобождение души! Братья! Положим наши жизни на алтарь за грехи мира сего! Вернем чистоту святому Агни, тихо сгорая в Его пламени! Когда от наших тел останется лишь прах, когда ветер разнесет по краям света пепел наших костей, воссияет день победы Добра и Света. Тогда Огонь переродится в свет, и Ормузд будет праздновать триумф Дня Правды. Братья! Станем Христом человечества! Через огонь очистим и спасем этот мир! Осанна, братья, осанна!

И с блестящими в безумстве глазами сунул факел под полог святыни...

Произошла необычайная, единственная в своем роде перемена. Чад пролитой крови, фанатизм Атхрарвана и вид охваченной огнем портьеры подействовали на толпу точно мощное внушение. Странная логика направила эти заблудшие души на путь безумной идеологии: они поддались воле верховного жреца. Несколько десятков рук протянулись к горящим лампам, лампадкам, светильникам и, в мгновение ока заполучив их, начали раскладывать огонь под стенами зала...

- 393 -

Быстро загорелось деревянная обшивка, начал тлеть пол. Среди ползущих по залу клубов дыма мелькали фигуры ошалевших поджигателей, сливались в неразберихе жреческие фески, тюрбаны и уреи. Вдоль стен, между жертвенниками, под ступенями пирамиды ползли завитки огня, вздымались его красные головы, щетинились кровавые гривы...

На верхней платформе в венце огненных языков стоял на коленях Атхрарван, погруженный в мистическую задумчивость. А когда до него наконец долетели снизу стоны задыхающихся жертв, когда золотой обруч Агни уже сжимался вокруг него сужающимся кольцом и пламя лизало ему ноги, он запел гимн, могучий и грозный:

А снизу, из бездны огня и дыма ему ответил хор исполненных муки голосов:

Утром, когда погасли звезды и на небе засветилась бледная заря, от клиники доктора Людзимирского осталось только дымное пепелище, она дотла сгорела в пламени безумного аутодафе.

____________

* «День гнева» («Dies irae», лат.) — средневековая католическая секвенция (часть погребальной мессы-реквиема), описывающая Судный день.

Они остановились перед новой витриной. Под стеклянной крышкой на подушечке из красного бархата лежала старая книга в сафьяновом переплете. Ксендз Лончевский, приподняв крышку, достал ее и учтиво передал доктору Проню.

— Служебник из приходского костела в Виннице, — пояснил он тихим, уже дрожащим от старости голосом. — А тут есть оттиск. Очень четкий, — добавил через мгновение.

— Действительно, — сказал Пронь, раскладывая книгу на столе. — Интересный знак. А какой глубокий! Словно от раскаленной добела железной руки.

Ксендз с гордостью смотрел на свой экспонат:

— И в придачу, это подлинник, пан доктор. Оригинал. Не правда ли, Хеля? — обратился он за поддержкой к свет¬

____________

* Здесь и далее цитаты из Данте даны в переводе М. Лозинского.

- 395 -

ловолосой, болезненно-красивой племяннице, внимательно следившей за выражением лица ученого.

— Да, — робко ответила она.

Пронь быстро взглянул на девушку, чуть недоверчиво улыбнулся и продолжил изучать книгу.

А экспонат и впрямь был достоин удивления. Начиная с десятой страницы служебника, на нем был виден выжженный отпечаток человеческой руки. Стигмат был глубоким и проникал на несколько страниц вглубь; контуры четкие, ясные, очертания пальцев выразительные; по краям отпечатка бумага носила явственные следы подпалин в виде темно-коричневой каймы.

— Пани, вы знаете историю этого знака? — спросил молодой ученый.

— Пояснения есть на карточке, которая висит тут сбоку, на стенке ларца, — избавил ее от ответа дядя. — Пожалуйста, прочтите.

Пронь быстро пробежал глазами по карточке, исписанной мелким, но четким бисерным почерком:

В приходском костеле в Виннице, лета Господня 1720 во время святой службы на второй день Зеленых Святок* появилась душа пана Бонавентуры Лаща, помещика из винницкой вотчины, известного жизнью беспутной, с просьбой о молитве и поминании в службах. В доказательство истины проклятый грешник выжег след своей руки на служебнике.

— Эту книгу, — закончил историю пробст**, — подарил мне блаженной памяти ксендз Дарган, пробст из Винницы, узнав, что я основываю музей чистилищных душ.

— Красивый сувенир, — вполголоса буркнул Пронь, и они перешли к следующей диковинке.

Это был квадратный кусок полотна с выжженным следом от пяти пальцев; оттиск был деликатным и не прожег материю насквозь, как будто к ней лишь легко дотронулись.

— Аутентичный след от руки, — объяснял ксендз, — найден пять лет назад на штуке полотна Анджеем Шверком,

____________

* 50-й день после католической Пасхи, День Сошествия Святого духа, или Пятидесятница.

** Католический настоятель.

- 396 -

крестьянином из нашего прихода в опустевшем доме Острвонжей. В том доме, необитаемом после смерти последнего из рода, Юзефа, убитого таинственным образом, будто бы издавна водятся привидения.

— Это тоже принадлежит музею? — спросил ученый, показывая на старинный дубовый стол в углу комнаты.

— Разумеется, это один из самых замечательных моих экспонатов. Подарок графов Лосев из приходского костела в Перемышлянах. Вы только присмотритесь к нему поближе, пан доктор.

Пронь склонился над столом и обнаружил в самом центре дубовой столешницы глубоко выдавленный стигмат женской руки.

— Интересно,