— Я бы еще добавил к этому, что мы опросили девятерых бывших бойцов «Железного Легиона». Поскольку у нас нет поименных списков личного состава, а есть лишь номера и псевдонимы, мы ограничили поиск теми людьми, кто так или иначе проявил себя как ветеран этого подразделения. Эти девятеро — все, кого удалось найти живыми и вменяемыми на контролируемой Содружеством территории, — добавил Долотов. — Так вот, никто из них не подтвердил, что видел лично этого человека. Они помнят своих непосредственных командиров, помнят инструкторов из лагеря Грей-Айленд, но не его.
— Допросите Роберта Ленца! Он говорил, что не слышал о нём, но я точно знаю, что они знакомы! Если сделать ему сканирование!.
— И снова пальцем в небо, — вздохнула Миллер. — Ты прекрасно знаешь, что твой бывший опекун Роберт Ленц уже давно работает на Консорциум. До тех пор, пока не будет преодолен нынешний политический кризис, он не будет для нас досягаем.
— А как насчет ваших собственных людей? Не хотите спросить полковника Штагера и капитана Майлса, или какие там сейчас звания у этих ублюдков, а еще у этой суки Кэтрин Митчелл, кто приказал им явиться ко мне в госпиталь и велеть мне заткнуться?
— Все это прорабатывается в рамках направления «С», — взялся отвечать Нильсен. — Пока еще все указывает на, что вышеупомянутые офицеры действовали добросовестно. Они выполняли профилактическую работу среди персонала ЧВК, работавшего во время войны по госзаказам, с целью предотвращения утечки информации, составляющей государственную тайну. Штагер и Майлс отрицают, что получали от кого-либо указания воздействовать на Войцеховского. Они также не слышали ни о каком «Чхоне».
— Иными словами, — подытожил Мэдисон мягко, но решительно. — Мы не можем вечно гоняться за призраками. Как только мы получим хоть одно подтверждение из третьего источника, что этот человек существует — мы им займемся всерьез. До тех пор мы сосредоточим усилия на других направлениях.
— «Если существует»! — повторил я за ним, изумленно покачав головой.
Чем больше я думал об услышанных словах, тем более нелепыми они мне казались, и я начинал укрепляться во мнении, что все они мне лгут. Ведь не существует ни одного иного разумного объяснения происходящему. В памяти всплыл мой разговор с Чхоном в госпитале. Перед лицом предстала его ухмылка, в которой была такая безграничная уверенность, такая властность, какая может быть лишь у кого-то, уверенного в своем всемогуществе.
Меня внезапно пробила дрожь. Я вдруг вспомнил мысль, которая пронеслась тогда у меня в голове, а до этого всплывала в глубинах и ранее, посещала меня в ночных кошмарах. Невероятная, абсурдная мысль о том, что Чхон — это… нечто иное, гораздо более ужасное, нежели человек. Нечто сверхъестественное. Абстрактная темная сила, абсолютное зло.
Я был убежденным материалистом и никогда не верил в подобные вещи. Не упускал случая посмеяться над чужими суевериями. Но в этот момент мне совсем не захотелось смеяться — вместо этого рука дернулась в наручниках, словно для того, чтобы перекреститься, как это иногда делала в детстве мама.
— Это просто абсурд какой-то Бред. Я не понимаю, как такое может быть, — пробормотал я, качая головой в знак отрицания.
И тут меня осенила столь же невероятная, но на этот раз не столь фантастическая догадка.
— Если ваша система, «Купол», позволяет найти абсолютно всю информацию о лице в информационном пространстве… то ее возможно и стереть! — вскричал я.
— Ну да, конечно, — прыснул Долотов, переглянувшись с Унаги, которая тоже не сдержала улыбки.
— Это кажется вам смешным?! — нахмурился я.
— Не обижайтесь на моих коллег, — примиряюще заметил Мэдисон. — Но вы только что повторили, сами того не зная, очень известную байку о «Стирателе», которая ходит среди работников СБС. Некоторые преподаватели в академии любят рассказать ее студентам, чтобы предать нашей работе больше романтизма и таинственности, а опытные работники иногда разыгрывают молодежь, рассказывая им ради забавы о «Стирателе» якобы по большому секрету на полном серьёзе. В своё время, признаюсь, и я разыграл так одного своего коллегу…
— О чём вы?!
— Мэдисон пересказал сказку о компьютерной программе, своего рода вирусе, якобы изобретённом СБС, который, согласно легенде, способен удалить абсолютно всю информацию о человеке из информационного пространства. Клац — и тебя как будто никогда не было! — насмешливо прокомментировала Миллер. — Мне тоже доводилось слышать это. Но, на мое счастье, даже на первом курсе у меня хватило интеллекта, чтобы понять, что это обыкновенная байка. Лишь человек, очень слабо разбирающийся в информационной сфере, может повестись на такой розыгрыш.
— Верно. В реальности такое невозможно, — подтвердил Мэдисон. — Мало того, что это невозможно чисто физически, хотя бы даже из-за хранения многой информации на оффлайн-носителях, которые невозможно взломать через каналы связи — никто, включая самого директора СБС, не имеет таких полномочий и такого доступа, чтобы хотя бы попытаться выполнить такую операцию.
— Вы абсолютно в этом уверены?! Если эта возможность существует хотя бы теоретически — он мог это сделать. Вы даже не представляете себе, Мэдисон, если вы, конечно, не лжете мне, о каком человеке идет речь! — не сдавался я.
— Господа, долго еще мы будем обсасывать эту детскую сказочку? — нетерпеливо поинтересовался Лоусон, недовольно заерзав на стуле и посмотрев на часы. — Вы уж простите, но это начинает смахивать на разговор параноиков. У меня на сегодня запланировано 5 совещаний и 7 встреч, и у меня не настолько много времени, чтобы мусолить различные теории заговоров…
— А каковая ваша версия?! Хотите сказать, что я его выдумал?! — прямо спросил я.
Некоторое время они все молчали. А затем Мэдисон, поймав кивок Анны Миллер, наконец плавно, но решительно перешел к делу.
§ 44
— Димитрис, — произнёс он. — В начале этого разговора Анна упомянула о том, что по прошествии 30 дней с дня твоего задержания мы обязаны сообщить тебе о всех имеющихся у нас против тебя подозрениях. Следуя букве закона, мы подготовили соответствующий документ, и согласовали его с процессуальным руководителем.
С этими словами взгляд Мэдисона переместился на экран, на котором Лоусон, судя по его виду, как раз отвлекся на какое-то другое занятие в своем кабинете.
— Да, моя подпись на месте, — небрежно кивнул он.
Подполковник Долотов красноречиво хлопнул рукой по старомодной папочке с бумагами толщиной примерно в сотню листов, прошитой ниткой. Перевел задумчивый взгляд на Нильсена. Тот — на Миллер.
— Вручайте подозреваемому, — кивнула она.
С максимально мрачным выражением лица я принял документ сквозь специальную выемку в пуленепробиваемом стекле, которое отделяло меня от следователей.
— У вас будет время, чтобы со всем этим ознакомиться, — заверил Мэдисон, глядя, как я хмурюсь, бегло пролистывая страницы, пестрящие плотным текстом примерно 12-го размера стандартного канцелярского шрифта с единичным междустрочным интервалом. — Главное, что стоит понимать — закон обязывает нас сообщить о всех обоснованных подозрениях. Всех без исключения. Но будет ли предъявлено обвинение по каждому из описанных там эпизодов — зависит от дальнейшего хода следствия и решений процессуального руководителя.
— Если сказать еще точнее — это во многом зависит от вас, — добавила Миллер.
Тем временем, листая документ, я приметил пару фраз, выделенных жирным, при виде которых ощутил, как спокойствие меня покидает.
— «Разглашение военной тайны?» — переспросил я, чувствуя как от злости пальцы начинают сжимать папку плотнее, и поднял взгляд на следователей и прокуроров: — Вы это серьезно?
— Это эпизод «Т», — утвердительно кивнул Нильсен, ответив на вопросительный взгляд Мэдисона.
«Несмотря на наличие ряда обстоятельств, смягчающих вину подозреваемого…» — говорилось в документе. — «… нельзя отрицать общественную опасность озвученных им публичных призывов к совершению похожих преступлений. Эти призывы привели к тяжким последствиям — за период с 30 сентября по 30 октября более 20 человек, главным образом соратников обвиняемого из так называемого Независимого союза отставников — контрактников (НСОК), уже совершили аналогичные акции в рамках инициированной обвиняемым информационной кампании «Правда о войне». Продолжающееся неконтролируемое распространение секретной информации наносит огромный ущерб интересам глобальной безопасности…».
