На самом-то деле на неприличном расстоянии.
…В Средиземном море.
В Эгейском море, если точнее.
Я почувствовал дурноту и внезапно поплыл.
Попытался дозвониться до Коса.
Ничего.
Моя Кассандра, моя прекрасная дама, моя принцесса. Где она? Два часа я пытался выяснить это. Затем мне позвонили из Порта.
Говорил сам Лорел, а не просто какой-то болван — дежурный связист.
— Э… Конрад, я не знаю, как, собственно, тебе сказать, что случилось…
— Просто говори, — приказал я. — И остановись, когда закончишь.
— Спутник наблюдения прошел над вами примерно двенадцать минут назад, — протрещал он сквозь помехи. — Некоторые из островов Эгейского моря больше не существуют на переданных им снимках…
— Нет! — вырвалось у меня.
— Сожалею, — продолжил он. — Но он показывает именно это. Не знаю, что еще сказать…
— Этого достаточно, — оборвал я его. — Это все. Конец. До свидания. Поговорим как-нибудь позже. Нет! Полагаю — нет!
— Подожди, Конрад!
Я сошел с ума.
Летучие мыши, вытряхнутые из ночи, пикировали с неба. Я ударил правой рукой и убил одну, когда та устремилась в мою сторону. Подождав несколько секунд, убил другую. А затем поднял обеими руками огромный камень и собирался разбить рацию, когда Джордж положил руку мне на плечо, и я выронил камень, отбил ее прочь и ударил его наотмашь тыльной стороной руки по губам. Не знаю, что с ним тогда сталось, но когда я снова нагнулся за камнем, то услышал позади шаги.
Припав на колено, я развернулся на звук шагов, сгреб пригоршню песка и бросил кому-то в глаза. Они все были там: Миштиго, Рыжий Парик и Дос Сантос, Рамзес, Эллен, трое местных служащих и Хасан, приближавшиеся всей группой. Кто-то крикнул «Рассыпайся!», когда увидел мое лицо, и они образовали полукольцо.
И тогда они обернулись всеми теми, кого я когда-либо ненавидел, — я ощутил это. Увидел другие лица, услышал другие голоса. Все, кого я когда-либо знал и ненавидел, хотел разорвать на части и разорвал, стояли там, воскреснув, перед костром… И только белели зубы в тени, укрывшей их лица, когда они приближались ко мне, неся мне погибель от рук своих, и шуршали мягкие, убедительные слова на устах. Поэтому я бросил песок в ближайшего и кинулся на него.
Мой апперкот опрокинул его навзничь, а затем на меня насели с обеих сторон двое египтян.
Я стряхнул их и увидел уголком более холодного глаза огромного араба с чем-то вроде черного авокадо в руке. Он замахивался им, целя мне в голову, поэтому я упал. Хасан двигался ко мне, я сумел резко толкнуть его в живот, так что он внезапно сел. Затем двое отброшенных мною египтян снова насели на меня. Где-то вдали пронзительно визжала женщина, но я никаких женщин не видел.
Я вырвал правую руку из чьего-то захвата и врезал кому-то. Ударенный упал, а его место занял другой. Находившийся прямо передо мной голубокожий бросил камень, попавший мне в плечо и лишь еще больше взбесивший меня. Я поднял в воздух лягающееся тело и бросил его в другого нападающего, а потом ударил кого-то кулаком. Встряхнулся. Галабия на мне порвалась и испачкалась, поэтому я сорвал с себя ее остатки.
Я огляделся по сторонам. Они перестали наступать на меня, и это было нечестно. Они остановились именно тогда, когда мне так хотелось увидеть, как что-то ломается. Тогда я снова поднял чье-то тело, и тут кто-то заорал:
— Эй! Карагиозис! — и принялся честить меня на ломаном греческом.
Я дал поднятому мной упасть обратно на землю а обернулся.
Там, перед костром, стояло двое их: один — высокий и бородатый, а другой — приземистый и тяжелый, безволосый и выплавленный из смеси глины и земли.
— Мой друг говорит, что он сделает тебя, грек! — крикнул высокий, делая что-то за спиной другого.
Я двинулся к ним, и человек из земли и глины прыгнул на меня. Он сделал мне подножку, но я мигом вскочил, схватив его под мышками, и бросил на бок. Но он оказался на ногах не менее стремительно, чем я, и снова напал, обхватив меня рукой за шею. Я сделал то же самое, а также, схватил его за локоть, и мы сцепились друг с другом. И он оказался сильным.
Из-за того, что он оказался сильным, я постоянно менял захваты, испытывая его силу. Он оказался к тому же и проворным, отвечая на каждый мой ход чуть ли не раньше, чем я успевал его сделать.
Я с силой вскинул руки вверх между его рук и оперся на хромую ногу. Освободившись на миг, мы кружили вокруг друг друга, выискивая еще одну брешь в защите.
Я низко держал руки, а также порядком пригнулся из-за его малорослости. На какой-то миг мои руки оказались слишком близко к бокам, он налетел с большей быстротой, чем я когда бы то ни было видел в ком-нибудь, и обхватил меня, выжав из моих пор большие плоские цветы влаги и вызвав сильную боль в боках.
А руки его сжимались все плотнее и плотнее, и я понял, что в скором времени он просто раздавит меня, если я не вырвусь из этого захвата.
Я стиснул кулаки, уперся ими ему в живот и толкнул. Его хватка лишь сделалась еще плотнее. Я сделал шаг назад и двинул обеими руками вперед. Мои кулаки поднялись выше между нами, и, обхватив правый кулак левой ладонью, я начал толкать их в замке, поднимая вверх. В голове у меня затуманилось, когда его руки скользнули выше, а почки горели огнем. Затем я напряг мускулы спины и плеч и, почувствовав, как сила течет через руки и сходится на замке, вмазал по небу, а его подбородок, случайно встретившийся на пути, не оказался помехой ни на секунду. Мои руки взметнулись у меня над головой, а он упал навзничь.
Такое бы должно сломать шею любому человеку. От удара такой силы ему полагалось бы смотреть на собственные пятки сзади. Но он тут же вскочил, и тогда я понял, что это не смертный борец, а одно из созданий, рожденных не женщиной; скорее, знал я, он, подобно Антею, вырван из чрева самой Земли.
Я изо всех сил обрушил руки ему на плечи, и он упал на колени. Тогда я схватил его за горло, шагнул вправо от него и подставил левое колено под нижнюю часть спины монстра. Навалившись вперед, я давил ему на бедра и плечи, пытаясь переломить ему хребет.
Но не смог. Тогда я убрал колено и отпустил его. Он тут же набросился на меня — невообразимо стремительно.
Поэтому я попытался задушить его. Руки у меня были намного длиннее, чем у него. Я схватил его обеими руками за глотку, надавив большими пальцами на то место, где у него должно бы находиться дыхательное горло. Однако он перекинул свои руки поперек моих, у локтей и внутри, и принялся тянуть от себя и вниз.
Я продолжал сдавливать его горло, ожидая, когда у него потемнеет лицо и выскочат из орбит глаза, но мои локти начали сгибаться под его давлением.
Он преодолел разделявшее нас расстояние и схватил меня самого за горло. Так мы и стояли, душа друг друга. Только вот он не задыхался.
Его большие пальцы, словно два шипа, вонзались все глубже в мои шейные мускулы. Я почувствовал, как багровеет у меня лицо, в висках застучало.
Откуда-то издали я услышал крик:
— Останови эту штуку, Хасан! Ей не полагается этого делать!
Голос, похоже, принадлежал Рыжему Парику. Каким-то образом мне пришло на ум это имя: Рыжий Парик. Оно означало, что где-то поблизости находился и Дональд Дос Сантос. И она сказала «Хасан» — имя, подписанное под другой картинкой, ставшей вдруг совершенно ясной.
Сие означало, что я Конрад, что я в Египте и что, следовательно, находившееся передо мной лишенное выражения лицо принадлежало голему-борцу — Ролему, созданию, которому можно задать силу, в пять раз превышающую человеческую, что, вероятно, и было сделано; созданию, которому можно придать реакцию наадреналиненной кошки, и, несомненно, все это было полностью задействовано.
Вот только голему не полагалось убивать, разве что в результате несчастного случая, а Ролем пытался меня убить.
А это означало, что его регулятор не функционирует.
Я перестал душить голема, осознав, что это занятие бесполезное, и поместил ему под правый локоть ладонь левой руки. Затем протянул правую поверх его рук и схватил за правое запястье. Затем, пригнувшись как можно ниже, толкнул вверх его локоть и потянул запястье.
Когда он, потеряв равновесие, качнулся влево и разжал свои руки, я не выпустил его кисти, выкручивая ее так, что локоть торчал вверх. Я вскинул левую руку и рубанул ребром ладони по локтевому сочленению.
Ничего. Никакого ожидаемого громкого хруста. Рука просто поддалась, сгибаясь вниз под неестественным углом. Я отпустил его, и он упал на колено. А затем мгновенно встал, рука его при этом выпрямилась, а затем опять изогнулась вперед, в нормальное положение.
Если я хорошо знал Хасана, то таймер у Ролема был установлен на максимум — два часа. А это весьма долгий срок, учитывая все обстоятельства.
Но на этом круге я знал, кто я такой и что я делаю. А также знал, что входило в программу голема. Этот был голем-борец. Следовательно, он не мог боксировать.
