— Блин, ну ты и умеешь подбодрить, — осклабился я. — Начал про свадьбы, закончил про похороны!
— Ой, точно! Свадьба же! — Пётр хлопнул себя по лбу. — В общем, моё предложение: давай запишу вас на субботу. Тут две пары будут праздновать, одни с венчанием, одни по мусульманскому обряду. Ну а вы как выберете.
— Я поговорю с Олей, — пообещал я. — Но, вроде, идея и правда интересная.
— Мужиков позовём! Не забыл своих подопечных-то? Они теперь официальные сотрудники МВД. Володя, Костя, Аркаша… да все, кого ты учить начинал! Остальных можно пригласить — Алиса с Женей недалеко живут, там аэродром расконсервировали, при нём городок-времянка… Я могу им официальную радиограмму дать, чтобы начальство увольнительную предоставило. Сейчас это хорошо работает, люди на встречу идут.
— Хорошо, — кивнул я. — Но сначала с Олей решу, ладно? Заранее ничего не делай!
— Да как скажешь, — Пётр развёл руками.
Старое обручальное кольцо я хранил в бумажнике, рядом с фотографией. Я не стал носить его на цепочке или на другой руке, как иногда делают вдовцы — зачем лишний раз привлекать внимание к своим обстоятельствам?
Меня крестили родители, но особой религиозностью я никогда не отличался. Так, крестик носил да заходил иногда в церковь, свечки ставил, когда тоскливо становилось. Службы, бывало, заказывал в день смерти близких, на Пасху ходил на кладбище.
Вот и сейчас мне показалось уместным зайти в здешнюю церквушку. Вроде как с Таней повидаться… про сына рассказать, да про жизнь нашу, как она есть. Заодно разрешения попросить, чтобы там зла на меня не держала.
Церковь построили на невысоком холме над речкой. Это было одноэтажное деревянное здание, всё ещё пахнущее струганной доской. Купола не было — только небольшая будка с колоколом наверху, да крест над ней.
Я подошёл ко входу, перекрестился. Потом тронул увесистую деревянную дверь. С лёгким скрипом она распахнулась. Изнутри пахнуло ладаном и домашней выпечкой.
Я вошёл в помещение. Справа от входа за небольшим прилавком, заставленным связками свечей, сидела бабулька самого благообразного вида. Увидев меня, она улыбнулась:
— А-а-а, новенький? Ну проходи, дорогой, проходи. Так зашёл, али договориться с батюшкой надобно? За здравие, за упокой? Тута записочки оставить можно, — она кивнула на прилавок, где, чуть в стороне от свечек, лежал пружинный блокнот и ручка.
— Да можно и оставить, пожалуй… — кивнул я. — За упокой мне. Мать, а почём свечечки будут?
— Так не по чём у нас, сынок, — улыбнулась бабуля. — Коммуна храм содержит. Вот и решили, что дополнительно ничего сверх не берём. А кому надо — так сами приходят и берут. Я тут для порядку, да записки собираю.
— Ясно, — улыбнулся я. — Ну спасибо, что ли?
— Да на здравие, дорогой, на здравие! — кивнула бабуля, потом, видимо вспомнила, для чего я сюда пришёл, опустила взгляд и добавила: — Помоги Господь…
Я оставил записку, потом взял две свечки и вошёл в храм. Одну свечу поставил у Святого Распятия, как полагается. Помолился за упокой. Вторую — у святой Татианы.
После молитвы я постоял какое-то время, глядя на пламя свечей, прислушиваясь к своим ощущениям. На душе было спокойно. Солнечные лучи пробивались сквозь окна под небольшой колоколенкой, наполняя внутреннее помещение храма теплом.
В этот момент за спиной уже знакомо скрипнула дверца. Я оглянулся.
В помещение вошёл батюшка, в чёрной рясе. Я улыбнулся ему, кивнул и подошёл ближе, чтобы поздороваться. И только вблизи я узнал Женьку — друга, который ехал в поезде, когда всё случилось.
Глава 8
Оказывается, в детстве Женька помогал на алтарных службах в храме, у него мама была верующая. И она явилась ему во сне, как раз на кануне того, как всё произошло.
Она стояла в проходе вагона и держалась на рычаг стоп-крана. Пыталась что-то сказать, но слов слышно не было: только губы шевелились.
Из-за этого сна Женька всё утро не находил себе места. Пытался отвлечься, книгу почитать, кино на телефоне посмотреть — но неприятное, щемящее чувство тревоги не уходило. Наоборот — становилось только хуже.
Однажды мама уже приходила к нему, пару лет назад. Он тогда собирался ехать в Питер на машине, но вместо этого решил навестить её на кладбище и поставить свечку за упокой. И лишь на следующий день узнал, что в то время на трассе из-за погодных условий была крупная авария, в которой несколько человек погибли.
Конечно, и об этом случае он вспоминал тоже, постепенно себя накручивая.
Он ехал в купе с молодой семьёй: муж, жена и девочка трёх лет. Они направлялись в гости к родственникам в Москву, получив отпуск. И если вчера вечером они были веселы и приветливы, то сегодня они вдруг стали молчаливы и мрачны. Даже девочка, которая вчера с весёлым смехом носилась по коридору, заставляя маму гоняться за собой, сидела спокойно, грустно глядя в окно, на проносящийся мимо снежный пейзаж.
«Но как я могу сдёрнуть стоп-кран⁈ — размышлял Женька, — Меня же так и задержать могут… все каникулы будут испорчены…»
— Странное что-то в Москве происходит! — заявил отец семейства, до этого читавший что-то в телефоне. — Народ магазины штурмует.
— Да после праздников, запасы восстанавливают, — его жена махнула рукой.
— Говорят, раз в пять больше прогнозируемого… и гляди, что несут, а? — он протянул супруге смартфон, предлагая поглядеть видео на экране.
— Ну чего там? — приглядываясь, спросила она.
— Видишь этого мужика с рисом? Вот зачем ему пол тележки риса? Что за стратегические запасы он пополняет? Или задумал сделать ванну плова перед постом, оторваться, так сказать?
— Да… действительно, странно… — согласилась она.
— И на выезде из города сплошные пробки…
— Так выходные скоро!
— Сегодня четверг!
Вместо ответа женщина пожала плечами и с грустью посмотрела на дочку. Та тихонько сидела на полке, играясь с какой-то куклой.
Женьку после этого диалога с удвоенной силой накрыло тревогой. Он сидел и думал: «Что самого плохого может случиться? Признайся самому себе. Ну? Давай же! Верно, ядерная война, глобальная… вроде под Калининградом совсем плохо… а что, если ограничится применением тактического оружия? Ведь после этого все должны остановиться… Должны же? Нет. Не должны и не остановятся…»
Поезд набирал ход, за окном мелькали столбы контактной сети.
И в этот момент пришла моё сообщение: «Ты где?» Женька признался, что в этих двух словах был такой заряд безысходной тревоги, что у него сердце сжалось. Он быстренько написал ответ: «В поезде же! Из отпуска еду. В Мск буду послезавтра!» Отправил. И лишь через пару минут сообразил, что автонабор подставил «послезавтра» вместо «завтра». Да и то завтра довольно условное: три часа ночи.
Женька быстро исправил сообщение и стал ждать моего ответа. Но не дождался. Как назло, исчез сигнал, и следующего момента, когда появилась связь, пришлось ждать целых два часа.
Он попытался мне звонить, несколько раз. Но, конечно, я был недоступен всё это время.
Зато на новостные каналы в «Телеге» приходили сообщение одно тревожнее другого. Вроде как с Калининградом связь потеряна…
Пара, с которой Женька ехал в купе, молчала: тоже читали новости на телефонах.
Он не смог сказать, в какой момент решился, и что на это повлияло: новости, моё тревожное сообщение или сон прошлой ночью. Скорее всего, всё сразу. Но, когда они снова выехали из зоны приёма, Женька сказал, обращаясь к попутчикам:
— Возле больших городов будет опасно.
Отец семейства, которого звали Леонидом, посмотрел на него в ответ испуганно и спросил:
— Нас же остановят, если что-то начнётся, так?
— Если повезёт и мы не будем в этот момент в городе, — ответил Женька.
— Но ведь воздушную тревогу должны объявить? И тогда поезда остановятся… разве нет?
— Её объявят тогда, когда ракеты уже будут в воздухе. Останутся минуты.
