Реальность в сравнении с Зоной выглядела откровенно пресно и неприглядно. Она обволакивала голову ватой и душным одеялом. С годами Денис научился жить в ней, приспособился, но не полюбил. Пожалуй, не будь рядом Ворона в первые годы после его ухода из «Доверия», он действительно ушел бы. Потому он и понимал, и по-своему принимал Москву такой, какой та стала, вместе с тем злясь на Никиту, у которого как раз не случалось никакой философско-нравственной «вилки». Никита не морочил себе голову на тему «тварь я или человек», он самостоятельно выбрал Москву, жил в ней и не слишком стремился возвращаться, а еще он не любил людей, пусть и никогда не говорил об этом.
«Они обеспокоены».
Денис кивнул. Он и сам тревожился по поводу Зоны. Конечно, ее устранение было назначено правительством на будущий год, но на самом деле в это не верили уже даже пенсионеры. И вот она может исчезнуть… погибнуть.
«Я знаю, ваши яйцеголовые обязательно продвинут идею о том, что аномалия пожирает сама себя, но…» – начал Никита, однако Денис перебил его:
«Но чернобыльской Зоне намного больше лет, и ни разу в ней ничего подобного не замечалось».
«Именно! – Никита кивнул. – Потому и утверждаю: кто-то морит Ее специально. Они слышат. Да ладно, я сам ощущаю это каждую секунду!»
Я тоже – хотел бы «сказать» Денис, но вовремя осекся.
«Говорю же: мы не…» – «подумал» он вместо этого.
«Люди, – прервал его Никита, и стоило Денису замолчать, продолжил: – Для НИХ все люди на одно лицо, как и для вас ОНИ».
Денис как-то сразу почувствовал, что в мысленной речи у «них» все литеры заглавные. Никита всех эмиоников звал «они», если имел в виду их индивидуальности, и «ОНИ», если говорил как об общности с единым разумом.
«И ты тоже?» – спросил Денис.
«Исключения делаются лишь для избранных: меня, тебя, этого твоего Ворона… еще троих или четверых». Имен он не назвал: то ли не желая выдавать «великую тайну», то ли решив не упоминать тех, кого Денис не знает, из странных понятий о вежливости. Этика Никиты иной раз казалась Денису столь же непознаваемой, как побуждения «кота Шредингера».
«Негусто».
Никита пожал плечами.
«Избранные… – протянул Денис, – еще та гадость».
Никита вновь пожал плечами и посоветовал:
«Разберись с этим делом. Поверь, иначе будет лишь хуже. Причем всем».
В том Денис даже не сомневался. Всем хуже: и ему в том числе. Ну, если лишь политиканы начнут радостно повизгивать по поводу выполнения обещания, да какие-нибудь эксперты – относительно сбывшихся оптимистичных прогнозов. Чиновники от церкви еще обязательно что-нибудь ляпнут. Зато наука точно потеряет финансирование, хотя свои медальки получат точно все цаявцы и, возможно, даже Шувалов (хотя скорее всего обойдется почетной грамоткой). Разве что Ворон, наверное, обрадуется. Он к Зоне относился совершенно иначе, чем Денис, и искренне любил Москву – город, существовавший до катастрофы. Возможно, Ворон даже плюнет на все и поселится где-нибудь в обновленной столице. Вернется в свое любимое Ясенево, например. А вот Денис уедет. И скорее всего в Чернобыль. Сунется в старую Зону, прекрасно зная, что та свернет ему шею. Вот только откровенничать, и тем более с Никитой, он не собирался.
«Хорошо, я услышал», – сказал Денис и повел плечом. В следующее мгновение он оказался у себя в комнате и тупо глядел в циферблат. Часы отсчитывали половину четвертого утра. Дом был тих и, несомненно, пуст. Виски ломило до серебряных точек перед глазами и лишний раз не хотелось шевелиться: даже для того, чтобы спуститься в кухню и налить себе стакан воды.
Глава 11
При повороте на Пущино не горел фонарь, Липицы утопали во мраке, и редкие встречные автомобилисты шарахались от «Хонды» чуть ли не врассыпную, несмотря на то, что дальним светом Ворон не пользовался. Вскоре дома поредели и уступили место полям, редким заборам и лесополосам. Над головой повисло удивительно высокое звездное небо с едва нарождающимся месяцем – глубоко-синее ближе к горизонту и практически черное к зениту.
До дома оставалось не более десяти минут. Ворон опустил стекло, впустив в салон свежий ветер. Тот прошелся лаской по волосам и унес с собой едва зарождающуюся усталость. Впереди на дороге блеснули желтыми огоньками чьи-то глаза, и Ворон снизил скорость. Для кота зверь казался слишком крупным, а от сигнала подскочил вверх чуть не на метр и припустил, даже не думая уходить с дороги.
Ворон усмехнулся и снова утопил клаксон, решив, что, если косой заработает разрыв сердца, заберет на суп как трофей, но давить точно не станет. Спидометр остановился на пятидесяти пяти километрах в час. Заяц не собирался ни сдавать позиций, ни бить рекорды. Ворон перестал сигналить: не хотел перебудить все окрестные деревеньки (клаксон у «Хонды» был не столько громким, сколько низким, бьющим по нервам на уровне тех самых частот, которыми пользуются машины со спецсигналами – пусть немного незаконно, зато эффективно, тем паче двигался автомобиль практически бесшумно). Так и ехали до оврага с озером, в который ныряла дорога, чтобы затем взлететь по лесистому склону. У Ворона дух захватывало каждый раз, когда он проезжал здесь. Впрочем, не у него одного.
Косому подниматься в гору, видимо, совсем не захотелось, и он все же шмыгнул в кусты. Ворон хмыкнул. В следующее мгновение сердце упало куда-то в желудок, а затем подскочило к горлу, дыхание перехватило. Он утопил педаль тормоза раньше, чем осознал причину. В памяти осталось лишь ощущение чего-то светлого, метнувшегося из-за деревьев на дорогу.
Машина встала как вкопанная. Если б не пристегнулся, заимел бы шишку на лбу от встречи с рулем, а так отделался лишь плечом, которое больно прижало ремнем безопасности. Проведя рукой по лицу, Ворон глянул вперед на дорогу и выругался.
– Вот так и начинаются процентов восемьдесят фильмов ужасов, – пробормотал он. – А ведь поворот на кладбище остался позади.
В низине собирался бледный туман. Он золотился в свете фар и чуть трепетал на ветру. Именно в таком положено обитать призракам, алчущим крови и жизней. И конечно же, одно из порождений потустороннего мира – самое сильное и опасное – поджидало на дороге. Издали оно непременно казалось живым и беззащитным – сказочной принцессой в беде.
– Эй… девушка?!
Он слегка запнулся на последнем слове, хотя с определением пола красавицы проблем не возникло. Она по-прежнему неподвижно стояла на дороге и прикрывала глаза от света фар узкой ладонью с длинными музыкальными пальцами.
«Виденье чистой красоты», – пронеслось у Ворона в голове.
Она была одета в высокие резиновые сапоги, белые бриджи и синюю курточку. Волосы золотой вуалью спускались ниже пояса и слегка вились. Бледная, что, впрочем, неудивительно, учитывая случившееся, с огромными темными глазами, цвет которых разобрать с такого расстояния не выходило.
Говорить банальности не хотелось. От вопроса «вы в порядке?» сводило зубы. Выглядеть героем дешевого американского кино и части российского ширпотреба Ворон не собирался, а потому вышел из машины.
Если это подстава и из кустов на него выбегут оголтелые подельники «принцессы», то им же будет хуже. Ворон с удовольствием посмотрел бы на вытянувшиеся лица потенциальных угонщиков, не обнаруживших в «Хонде» даже замка зажигания. И это не говоря о том, что автомобиль знал хозяев. Посторонний мог бы посидеть в кресле водителя, но никогда не сумел бы проехать и метра (если бы автомобиль не толкали): попросту не включилась бы подача топлива. Впрочем, соваться чужим в свой «Энтерпрайз» Ворон не намеревался позволять в любом случае.
Незнакомка отвечать или спасаться бегством не собиралась, и как относиться к подобному, Ворон пока не знал. Он подошел и взял ее за руку – маленькую, тотчас утонувшую в его не слишком уж и выдающейся ладони. Кожа ее была холодна, но не настолько, чтобы поверить в проклятия и шоферские байки о ходячих мертвецах на дороге. Пальцы ощутимо подрагивали.
