С угрюмым лицом я подчинился майору. Прикрыл веки, откинул голову назад и краешками губ прошептал «Прием ментальной передачи». Я ненавидел чертову систему «Самсон», которая за три года войны эволюционировала до такой степени, что ее смогли вместить в нанокоммуникатор. Но более быстрого и точного способа обмена данными просто не существовало.
Мое сознание перешло в состояние, подобное полудреме. Перед глазами быстро замелькали неясные силуэты, в ушах зашелестели приглушенные голоса. Картинка и звук воспринимались размыто, тем более, что они неслись вперед со скоростью в несколько раз выше, чем темп, к которому привыкли мои органы чувств. Казалось, что мозг от этой процедуры буквально вскипал. Но я знал, что когда я вернусь к реальности, то в сознании будут намертво отпечатаны воспоминания о деталях операции — такие четкие, словно я просмотрел и прослушал одну и ту же запись десяток раз.
Когда я наконец открыл глаза, то заметил, что мое дыхание сделалось чаще. Как всегда, потребовалось с полминуты, на протяжении которой все находящиеся в комнате хранили молчание, чтобы полученные данные утрамбовались в сознании.
— Вот дерьмо, — прошептал я, когда это произошло. — Ну и сумасшествие.
— План нуждается в некоторой доработке, — счел нужным сухо заметить Колд, переведя взгляд своих холодных глаз на майора.
— Его придумали люди поумнее вас! — обрубил Томсон. — Я срал на ваше недовольство! Если что-то не дошло — валяйте свои вопросы. Только коротко и по делу. Я надеюсь, можно не напоминать, что легионеры задают вопросы «что, где и когда». А не «зачем и почему»!
— Бойцы получат такие же пакеты данных? — спросил я.
— Сокращенные. Им положено знать меньше вашего. После того как мы закончим, вы отправитесь каждый к своей роте. И убедитесь, что все все поняли — в той части, которая им необходима. И вот еще что. Объясняю для тупых. С этого момента вам запрещено покидать место дислокации батальона и контактировать с кем-либо из посторонних. Это касается любителей прошвырнуться в бар на «Высоту 4012»!
Взгляд майора красноречиво остановился на мне.
— Майор, неужели вы правда верите, что операция такого масштаба может остаться для евразийцев тайной? — презрительно прыснул я. — Да они и так ждут нашего нападения в любой момент! Вчера по всем каналам прокрутили речь «героя войны» Джакоби, который намекал на это так прозрачно, что его понял бы и имбицил.
— Это не твоего ума дела, Сандерс! — взъерепенился Томсон.
«Конечно, не моего. Это же не меня посылают на убой», — с ненавистью подумал я.
— Давайте пройдемся по плану, — отмороженно буркнул Колд.
— Вот именно, — кивнул майор, отводя от меня злобный взгляд.
Прикрыв на секунду глаза, я заставил себя обуздать эмоции по поводу обстоятельств, которые я все равно не в состоянии был изменить. Следующие полтора часа я был полностью сосредоточен на обсуждении.
§ 10
— Вы уже все знаете. Это произойдет сегодня, — произнес я.
Часы показывали 09:00. Я стоял перед своей ротой с кодовым наименованием «Чарли», собравшейся вокруг меня в самом просторном помещении нашего подземного бункера, которое в полевых условиях заменяло нам плац.
Кто-то мог бы сказать, что моему голосу не доставало должной торжественности. Но значение предстоящего нам действа было и без того настолько пугающе понятным, что лишний драматизм не требовался.
Рассматривая лица семидесяти двух легионеров, собравшихся вокруг (все, что осталось от штатной численности роты в сто двадцать бойцов), я отмечал ясность и осмысленность в глазах большинства. С тех пор как я стал их командиром, рота употребляла меньше всего боевых стимуляторов среди всех двенадцати батальонов Легиона. Настолько мало, насколько это вообще возможно и разрешено. Некоторым из парней, возраста Орфена, не так давно покинувшим Грей-Айленд, стимуляторов очень не доставало. Но они не смели нарушать моих инструкций.
«Проклятье, сколько же их было?!» — пройдясь взглядом по лицам, задался бессмысленным вопросом я. Когда-то я помнил фамилии, а точнее позывные, каждого из своих легионеров. Сейчас же я с трудом мог вспомнить некоторые из них. Годы войны поглотили слишком многих. Переживая своих товарищей раз за разом, когда из-за своей везучести, когда из-за своей живучести, я в какой-то момент потерял им счет.
Моя память была достаточно ясна: утренних девятнадцать миллиграммов плацебо, всего один миллиграмм концентрата. Я мог открыть множество дверок в своем сознании. Но за каждой видел приблизительно одно и тоже: напряжение, боль, стрельба, взрывы, кровь, кишки, огонь, смерть. Так что мне не хотелось открывать их.
— Сегодня эта война может закончиться, — молвил я после паузы.
Рота внимала.
— Евразы измотаны, голодны, напуганы. Нам уже почти удалось сломать их, — заговорил я о враге, неумело копируя постулаты нашей пропаганды.
Я лгал, и они это знали.
Противник не желал капитулировать. Сто шесть дней новомосковцы оставались отрезанными от поставок извне. Вот уже сорок девять дней как евразийцы прекратили попытки прорвать блокаду извне, бросив защитников Новой Москвы на произвол судьбы. Все это время на хребте Нандадеви не прекращались упорные стычки, в ходе которых войска Содружества отвоевывали у обороняющихся их передовые позиции, занимая пригорок за пригорком, пещеру за пещерой.
И, конечно же, не утихали бомбардировки, самые мощные в истории этой войны. Гуманистические соображения были давно отброшены, хотя прессе говорили о другом. В ход шло все, что только было на вооружении у Содружества: орбитальная артиллерия, супернапалм, сильнодействующие отравляющие вещества и другие изобретения военного гения, призванные обращать материю в прах. Были применены даже тактические ядерные боеголовки, второй раз за все время этой войны.
Враждующие стороны пока еще воздерживались лишь от ударов стратегического назначения. Сверхмощные боеголовки с антиматерией, нацеленные на наши города, оставались гарантией того, что силы Содружества, отвоевав Индостан, не перейдут по ту сторону Гималаев, навсегда положив конец существованию Евразийского Союза.
Что до Новой Москвы, то никто уже не сомневался, что евразийский мегаполис в недрах Гималаев, ставший поводом для этой войны, обречен. Но защитники подземной крепости не сдавались.
— Я хотел бы, чтобы каждый из вас постарался выжить, — продолжил свою речь я. — Вы подписали контракты и дали клятву умереть, если понадобится. Но это необязательно, если удастся выполнить задание и так. Бесстрашие — не лучшее качество бойца. Если вы потратите свои жизни понапрасну, охваченные горячкой боя, то этим не сделаете никому лучше, только наоборот. Не забывайте об осторожности. Вам ясно?!
— Да, сэр! — гулко отозвались легионеры.
Я понимал, что они не слишком верят в возможность выживания. И не винил их.
— Да, знаю, нас бросают в самое пекло. Но ведь мы именно для этого и подготовлены. Никто, кроме нас, не смог бы преуспеть там. А нам это по силам. Сколько бы их ни было, чем бы они не были вооружены, мы одолеем их — своей твердостью, своим профессионализмом, своей сплоченностью. Действуйте все как одно целое, прикрывайте друг друга. Используйте любые надежные укрытия для ведения огня, но не засиживайтесь в них. Активируйте магнитные щиты перед высадкой. Помните, что одна лишь броня не спасет от гиперзвукового оружия. Будьте подвижны, будьте быстры, стреляйте прицельно, не давайте им шанса опомниться!
Легионеры внимали. Они и так знали, что им следует делать. А наиболее опытные понимали сомнительную ценность этих советов перед попаданием в мясорубку, куда им предстояло отправиться. Но напутствия перед боем — важная часть воинских ритуалов. Солдат всегда должен верить, что его выживание хоть как-то зависит от его действий, что он не просто зернышко в мельничных жерновах. Даже если в этой вере совсем немного правды.
— В связи с исключительными обстоятельствами разрешено перейти на двойные дозировки стимуляторов, — произнес я очень нехотя, раздраженно глядя на изменившиеся лица людей, напоминающие лица жаждущих в пустыне, которые набрели на неиссякаемый родник с водой.
