– Поясни, – попросил Никита.
– Сестринский научился пробивать бреши в ткани привычной нам Зоны, – сказал Ворон. – Он полагает, будто уничтожает аномалию, но это не так. Вовсе не обычное пространство образуется внутри бреши, а матрица. Физические законы в ней работают как в обычном мире, искажений нет, привычных аномалий – тоже, но… она точно не несет ничего хорошего.
– Я понял, – отозвался Никита. – Ты прав, об этом стоит знать всем. Я уже передал брату… вернее, он слушал параллельно со мной.
– Удобно, – похвалил Ворон. – Мое почтение маленькому хозяину Зоны, – сказал он вполне серьезно. Он действительно считал эмиоников не просто мутантами.
– В случае необходимости они передадут Дэну, а я тебя все же вытащу, – пообещал Никита.
– Нет, ты станешь действовать так, как я сказал, – слегка подпустив в голос стальных ноток, произнес Ворон. – Иначе я останусь здесь и, аки Василиса Прекрасная у окошка, стану ожидать освободителей в камуфляжах с автоматами на изготовку. Возможно, параллельно с этим меня станут совсем немного резать на куски, подвергая различным опытам, – последнее он прибавил для красного словца: не верил в кровожадность Сестринского. Впрочем, известную фразу про «я тебя породил, я и убью» тоже со счетов не скидывал.
«Ну пойми же, – уговаривал он мысленно. – Не заставляй меня произносить вслух всякие нехорошие предположения. Например, о том, что эмионики поддерживают контакт с людьми, только пока есть ты: парламентер… ходок от людей к хозяевам Зоны и обратно. Да они же просто играются и попутно делают приятное именно тебе. Зона всегда всаживает крючок в сердца, и у каждого он свой. И желания она всегда выполняет честно, не то что сказочные джинны. Тебе вот всегда хотелось иметь семью, делать важное дело и считать себя значительным. Вот. У тебя все есть. И разве ради этого не жаль приходить в Периметр снова и снова? Только я боюсь и помыслить о том, чтобы произнести это прямо. Некоторым словам лучше не рождаться, не обретать плоть в мыслях и душах. И уж тем более я не готов размышлять, какой подарок сделала Она именно мне».
– Ладно. Я тебя услышал, – нехотя сказал Никита.
– Я сам терпеть не могу бросать людей, – заверил Ворон, – но иногда выбор стоит между гробануться вместе или выжить. Я всегда выбираю последнее. Тебе советую поступать так же.
– Говорить о плохом – кликать беду, – заметил Никита и, вытащив из рюкзака пластиковую бутылку с водой, передал ее Ворону. – Я сделаю, как условились.
– Благодарю, – сказал тот. – За все разом. В горле изрядно сухо. – Отвинтив крышку, сделал несколько глотков и вернул обратно: не в руках же нести. Хватит с него сканера. На оружие и камуфляж рассчитывать не приходилось, однако Никита же как-то ходил по Москве. Значит, и у него получится. – Идем.
– Сейчас, еще вот. Навесить надо бы. – Никита достал из рюкзака забавного вида артефакт: «пирамидка» обзавелась золотистой плямбой на вершине – этакой аллюзией на известное изображение на долларе. Ворону по меньшей мере показалось подобное забавным. Правда, стоило Никите повесить артефакт на шею, он как-то вдруг стал уплывать, а голова кружиться – это забавным уже не казалось.
– Глаза отводит, – пояснил Никита, дождавшись, когда Ворон сдастся и зажмурится. – Правда, работает не у всех, только у тех, кто имеет отношение к Зоне.
– Знаю, – ответил Ворон, массируя виски, – тебе я так же глаз не отведу?
– Ворон…
Когда он открыл глаза, все стало по-прежнему. Только Никита теперь держал «пирамидку» в одной руке, а «золотинку» в другой.
– А ты соединяй только в случае необходимости, – посоветовал он.
– Вот этим они меня и шарахнули, – вздохнув, произнес Ворон. – Иначе не захватили бы врасплох.
– Отомстишь, – уверенно произнес Никита.
Ворон фыркнул и рассовал артефакты по разным карманам.
– Вот теперь все. – Никита поднялся и подошел к окну.
– Минутку, – сказал Ворон, задерживаясь у стола. Он взял лист и быстро накидал пару строк, поставил роспись и перелез через подоконник, включая сканер. Тот все же работал с перебоями. По экрану время от времени проходили помехи, подсветка рябила, раздражая глаза.
По всем законам жанра им стоило бежать ночью, но в Зоне подобное удалось бы только с четким намерением оказаться на том свете. Через десяток шагов они, не сговариваясь, все же соединили артефакты, и Никита ухватил его за руку – идти так стало проще.
Они шли по узкой тропке, петляющей между аномалиями. Ворон даже не вдавался в подробности, просто отмечал для себя их наличие и протяженность. Шаг, другой. Еще шаг.
Неладное произошло, когда они уже преодолели опушку и погрузились в лес… то есть парк. Уши на мгновение заложило, а раскаленный обруч опустился на лоб. Неприятные ощущения продолжались несколько секунд, а затем пропали, как не было: растворились в заполошно стучащем сердце и жаре выплеснутого в кровь адреналина.
– Вот теперь бегом! – воскликнул Никита, таща его за собой. – Крысам глаза без надобности.
Ворон выругался, ускорил шаг, а потом остановился и резко дернул на себя руку.
– Нет. Бежишь ты, а я иду: медленно и осторожно, по сканеру. Если суждено – выберусь, если нет… значит, не судьба. Однако аномалии значительно поредели, а крысы вряд ли станут меня убивать. В отличие от тебя. Давай!
Никита, к величайшему облегчению, спорить не стал и, пожелав удачи, отступил. Только кусты шелохнулись. Казалось, недавно стоял совсем рядом – и вот уж нет как не было.
Ворон вздохнул, разъединил артефакты и бросил их в траву. В настолько сильную удачу он не верил. Более того – не желал. Если бы Зона помогла ему выйти отсюда, да еще и оставила преследователей с носом, она запросила бы слишком весомую цену. Только расплачиваться с ней Ворон совсем не горел желанием: предпочитал еще пожить.
Теперь он выверял шаги, каждой клеточкой тела ощущая собственную уязвимость и беззащитность. Набредут на него крысы – он не только убежать или бороться с ними, застрелиться не сможет.
На этой мысли он тихо выругался и прикусил щеку с внутренней стороны – чтобы неповадно было думать о всякой гадости. В мертвой тишине на удивление живого зеленого леса раздался громкий ужасающий вопль. Сердце упало в желудок, и Ворон сорвался с места. Резко стало не до собственной безопасности. Хотя он и смотрел на сканер, но скорее шел интуитивно, почти бежал и на поляну выскочил бездумно, буквально впрыгнул на маленький островок безопасной земли между «иллюзом», «соловьем», «кругом огня» и «роем». По идее, на первый он мог бы наплевать, но застыл на одной ноге, оглядываясь вокруг. А посмотреть было на что. Хотя бы на алые капли крови впереди или оскаленные морды существ, охраняющих его тюрьму.
Крысы не приближались. Пока. То ли чувствовали аномалии, то ли получили приказ не калечить.
– Ворон!
Он обернулся. Анастасия вышла на поляну с другой стороны. Лесной камуфляж шел ей до безумия, а злость – так еще сильнее.
– Здравствуй, моя радость, – хмыкнул Ворон.
Наверное, именно она и подняла тревогу. В этом случае стоило рассчитывать…
– Предатель!
После подобных слов рассчитывать не приходилось уже ни на что.
Ворон вздохнул. Интересно, она вообще представляла себе значение словосочетания «нравственная вилка»? Выйти из нее, не ущемив ничьих интересов (в том числе и своих собственных), невозможно. Однако предательство – все равно слишком громкая характеристика его поступка.
– Вряд ли, моя радость. Есть птицы, не выносящие клеток. Не думаю, будто обретение ими свободы можно назвать предательством тех, кто их изловил, – произнес он глухо. Стоять на одной ноге, изображая из себя цаплю на болоте, было крайне неудобно. Причем физически. Падать лицом или садиться в какую-нибудь аномалию ему не хотелось.
Вокруг скалились крысы-мутанты, и наверняка только Анастасия их и сдерживала. На траве алела кровь, слишком выделяясь цветом и контрастом с окружающей действительностью. Ее было много и мало одновременно. Если крысы не разорвали Никиту на куски, не сожрали вплоть до костей и не вылизали здесь все, оставив лишь эти капли, тот мог и уйти. Наверное, он ранен, но грош цена эмионикам, не способным его прикрыть, подобрать, вытащить. Чудеса иной раз случаются. Особенно с любимцами Зоны и теми, кого эмионики считают братьями.
