Непонятно, сколько она избивала Кави, а потом крепкие руки вздернули ее на ноги и оторвали от поверженного врага. Глаза по-прежнему туманило красным, подкачиваемый имплантом адреналин бурлил в крови. А потом мучительно медленно глаза снова сфокусировались. Замешенный на остром горе гнев отступил, а самое главное, ослабла власть темного наваждения. В зал входили обычные солдаты в сером и красно-коричневом, за ними подтягивалась военная полиция. До Мэй никто не дотронулся. Ее удерживали двое преторианцев: единственные двое, способные справиться с Мэй в режиме «бей-или-беги».
– Спокойно, Финн, спокойно… – Оказалось, ее удерживал Даг. – Ты победила. Все, бой закончен.
И только тогда Мэй решилась посмотреть вниз. На пол. Живая. Она не убила Кави. Хотя дышала та с трудом, глаза заплыли. Одна нога неестественно согнута, лицо залито кровью. Видимо, нос сломан. Мэй в ужасе смотрела вниз и не могла поверить, что это ее рук дело. Преторианцы часто дрались между собой. Гораздо чаще, чем бы хотелось начальству. Но если сформирован отряд подсевших на химические и физические стимуляторы бойцов, стычки неизбежны. Обычно противники не уступали друг другу по силе. Конечно, из драки кто-то выходил победителем, но вот так, до победного, схватывались редко.
Что такое это было? Это же смех, а не поединок. Кави против нее – это же нелепо. Она даже ни разу ее кулаком достать не сумела. Имплант сокращал выброс адреналина и перерабатывал тот, что успел попасть в кровь, а Мэй остывала и пыталась понять, что же на самом деле произошло. Державшие ее преторианцы наконец-то сочли, что она в адекватном состоянии, и передали ее парням из военной полиции – ВП, этаким бравым вэпэшникам. Те нервно мялись в сторонке. Мэй, впрочем, не сопротивлялась. Она смирно позволила себя вывести, только оглянулась на Кави.
В камере Мэй просидела весь день. Времени на обдумывание поступков у нее было предостаточно. А выводы следовали неутешительные: ее понесло. Она проявила слабость, и эмоции взяли над ней верх. Сама мысль об этом представлялась унизительной. Кави что-то такое сказала, и в доспехах Мэй образовалась огромная дыра…
Однако в открывшуюся в броне брешь угодили не только отпущенные Кави колкости. Мэй внутренне похолодела и сглотнула, борясь с подползающей тошнотой. Наваждение. Темная сила, овладевшая ею во время драки. Имплант и эмоции тут ни при чем. «Оно вернулось, – в ужасе подумала она. – Это снова случилось». Мэй всю свою жизнь посвятила тренировкам. Она всю жизнь добивалась полного контроля над телом. А тут – что-то нахлынуло и перехватило контроль? Нет, это обесценивает все достигнутое! Все, за что она сражалась, уничтожено этим мигом! Что это было? Какая-то аберрация? Может, ей показалось? А если не показалось? Тогда что это? «Мне нужно об этом рассказать. Кому-нибудь. Например, врачу». Эта мысль пугала ее даже сильнее, чем воспоминания о позорной вспышке. Преторианцы, ходившие к психотерапевтам, обычно не задерживались в рядах преторианцев. Психически нестабильному человеку усиливающий рефлексы имплант ни к чему.
Еще Мэй терзал другой вопрос. Она думала над ним весь день, пока сидела в камере. Почему Кави так медленно двигалась? Или Мэй действовала быстрее обычного? Хотя нет. Чем больше она думала, тем более убеждалась: ничего особенного в той стычке не было. Она дралась, как всегда. Ну да, эмоции били через край, но эмоции в таких случаях на скорость не влияют. Даже темная сила не могла бы усилить ее рефлексы до такой степени.
Так почему же Кави так медленно двигалась?
Мэй не нашла ответа, а потом пришли вэпэшники и вывели ее из камеры. И отконвоировали в переговорную. Там, во главе длинного стола, сидел генерал Ган. Он теперь носил серую форму обычных войск, только верхняя часть куртки красно-коричневая. Грудь украшали ряды наград, а на вороте виднелась черная полоса – знак того, что генерал некогда служил в рядах преторианцев. С тех пор, как она видела его последний раз, в волосах прибавилось седины, однако взгляд остался прежним – пронизывающим и пристальным.
Сердце Мэй ушло в пятки. Она-то надеялась, что получит выговор от кого-то из подчиненных генерала. И дело было не в высоком звании собеседника. Мэй боялась разочаровать его. Он коротко кивнул полицейским, и те вышли, притворив за собой дверь. В комнате вокруг длинного стола сгустилась тишина.
– Сядь, – наконец произнес Ган.
И указал на кресло ближе к середине стола. Мэй повиновалась.
– Итак. Мне сказали, что сегодня имел место один инцидент.
Да уж, генерал Ган умел говорить обиняками.
Мэй смотрела прямо перед собой. Она никогда не уклонялась от ответственности и не собиралась делать этого сейчас.
– Сэр, я повела себя непозволительно. Я готова принять любое назначенное вами наказание.
«Меня отстранят, – с горечью подумала она. – Отправят во временную отставку. Или вообще выкинут из рядов».
Он пожал плечами.
– У тебя выдался тяжелый день. Понятно, что в такие минуты все на взводе. В особенности после гибели друга.
Ган прекрасно знал, что Порфирио был для нее больше, чем просто другом, и его сочувствие вызывало у Мэй раздражение. Так же, как сочувствие Вал и Дага. Она бы предпочла, чтобы на нее наорали и высказали напрямик, что своими действиями она опозорила личный состав когорты. Потому что именно это она и сделала. Она решила напомнить об этом генералу, поскольку тому застила глаза доброжелательность, а она, Мэй, была ее недостойна.
– Я совершила неприемлемый проступок, сэр. Мне нет прощения.
Генерал едва заметно улыбнулся, хотя лицо осталось по-прежнему суровым.
– Положим, я видел поступки неприемлемей твоего, к тому же здесь уже побывала добрая половина твоей когорты, уверяя меня, что не ты стала зачинщицей ссоры. Валерия Жардан и Линус Дагссон успели надоесть мне более других твоих товарищей.
О да, эти могут…
– Это не значит, что мы посмотрим на случившееся сквозь пальцы. Инцидент найдет отражение в твоем личном деле, и тебя временно отстранят от обязанностей.
«Временно отстранят от обязанностей». Ожидаемо. Как же больно это слышать…
– Не беспокойся. Тебя не отправят в тюрьму и не переведут на канцелярскую работу.
Он усмехнулся:
– Из таких, как вы, хороших писарей не выходит. Разве вы усидите на одном месте? Нет, преторианцы слишком ценны для нас, и разбрасываться ими я не буду. У меня есть для тебя задание.
– Я выполню любое ваше поручение, сэр.
Он побарабанил пальцами по столу, глубоко погрузившись в свои мысли.
– Поручение… да, оно может показаться странным. Но оно очень важное. Дело возникло неожиданно, и, кто знает… возможно, это шанс для тебя. Возможно, ты… придешь в норму. И будь уверена: это важная миссия. Иначе бы мы тебя туда не отправили.
– Конечно, сэр.
«Поручение», «задание», «миссия»… В хороший исход она все равно мало верила. Оставалось надеяться, что ее отправят в какую-нибудь горячую точку. Такого снисхождения она не заслуживает. Но, может быть, в битве она сумеет искупить вину и заслужить прощение.
– Мне нужно, чтобы ты отправилась в Панаму. Тебе приходилось там бывать прежде?
Мэй не сразу ответила. Панама?.. Да уж, ни о какой битве мечтать не приходится. РОСА поддерживала с Панамой вполне мирные отношения. Приходилось даже слышать о попытках подписать торговое соглашение. Панама, конечно, оставалась глубоко провинциальным государством, с неконтролируемой религиозностью среди населения, бандитами в правительстве и грызущейся за власть аристократией – как старой, так и новой. Но по сравнению с другими местами в Панаме царили тишь и благодать.
– Нет, сэр. Мне не приходилось ранее там бывать.
– Ну вот, а теперь съездишь. В курс дела тебя введут, а когда ознакомишься с материалами, мы поговорим с тобой снова.
– Да, сэр.
Она замешкалась, обдумывая дальнейшие слова. У нее не было права задавать вопросы. В особенности после того, что она натворила. Смириться и делать, что велено, – ничего другого не оставалось. И тем не менее… Она, конечно, свирепо отрицала это, но… Она знала, что ходит у Гана в любимицах. И он позволит ей задать вопрос.
