— Зато от них всем горе, — пробормотал тот, что в кепке. — Тех, у кого хватает ума здесь проехать, останавливают якобы для проверки документов. А потом… — он осёкся, потому что оставленное без присмотра варево полезло из-под крышки. — Жратву и водку сгружают себе, а самого водилу с пассажирами… ну, в лучшем случае отправляют обратно в Новосибирск пешком. В худшем… — он опять замолчал, видимо, чтоб не портить аппетит, и вернулся к своему ужину, разложив на газете бутерброды с неровно нарезанной колбасой.
— Да знаю я про них, тоже мне, правильные, — вступил в разговор его сосед, молодой беженец в жилетке с кучей карманов. — Их полроты, заправляют у них то ли чеченцы, то ли даги. Они с местными кунаками командиров порешили и теперь гуляют. Дети гор! Наши у них на побегушках. Тому, кто слово против вякнет, свинцовую пилюлю прописывают, и приходится ему, хе-хе, слегка мозгами пораскинуть.
— Дела… — пробормотал новенький. — Не думал, что всё так запущено.
— Да разве ж только у нас?!
— Выходит, так теперь по всей России? Хреново. А какие-нибудь вести из Москвы есть? Пришлют нам хоть палатки с буржуйками?
Громкое фырканье. Оба мужика и дед переглянулись. Парень точно с дуба упал. Ладно, мало ли теперь ушибленных.
— Ну ты даёшь, — удивлённо приподнял брови старик. — Скажешь тоже — буржуйки. Нет больше ни твоей Москвы, ни буржуев, чтоб им…
— Что, совсем?
— Ну почему, руины-то остались местами, — хмыкнул мужчина в жилетке. — Могли бы запись со спутника показать, да у нашего телика вчера батарейки сели. А генератор эти уроды раздраконили. Кстати, ты прописался? Повезло. Говорят, сегодня приём закончился. Кто завтра придёт, могут отдыхать. Хавчика не будет.
Новенький рассеянно кивнул, словно эта тема его мало интересовала.
Он продолжал сыпать вопросами:
— А другие города?
— Тот же хрен, — ответил дед. — От Владивостока до Калининграда всё начисто. Не только миллионники. Стотысячники…
— Позавчера ещё было радио, — пояснил хозяин супа. — Прямо после обращения И. О. главкома зачитали что-то вроде списка нанесённых по нам ударов. Типа для возбуждения праведного гнева. Два часа без перерыва шло, тысячу с лишним населённых пунктов назвали. Я даже не слыхал о таких. По ходу дела, все города, где хоть один цементный завод был, накрыли, сучьи дети.
Данилов ощутил странную лёгкость во всём теле. Как будто пол уходит из-под ног, и ты проваливаешься, падаешь в тёмную бездну. Худшие опасения, как всегда, оказались верными. Это закон.
Нельзя сказать, что эти новости стали для Саши откровением. Он понял, что всё накрылось медным тазом, ещё когда увидел субботнюю иллюминацию над Новосибирском. Но те же фразы, услышанные из уст постороннего человека, подействовали на него как удар дубиной. Стотысячники… Эта новость придавила его как пресс.
«Только не говори, что не ожидал, — сказал он себе. — Врёшь. Спорим на миллион, ты ни на секунду не сомневался. Это у тебя в крови — хоронить всех заживо, себя в том числе, а после этого удивляться, когда твои пророчества сбываются. Ах, кто бы мог подумать! Нострадамус хренов…»
Больше спрашивать было не о чем, да и незачем.
— Ну, давайте за упокой души, — проговорил кто-то над ухом. — Ещё по одной.
Данилов помотал головой и вернулся на своё место. Сквозь туман до него долетело звяканье стекла и отрывистое бульканье. Пили залпом.
— А в мире что творится, мужики? — через колышущуюся пелену услышал он чей-то спокойный вопрос.
— Да почти ничего не слыхать, — отвечал всё тот же беженец в жилетке. — Японию вроде снесло. Европа горит. Америка… Насчёт всей не скажу, но восточное побережье накрылось. Нью-Йорк рыбок кормит. Смыло его в чёртов океан вместе с половиной штата. Поймали во вторник передачку по спутнику. Молодцы наши или китаёзы, хрен теперь разберёт. Подводный взрыв, мегов десять. Поделом этим америкосам. Первые же начали.
— Они, пиндосы, кто же ещё! — в один голос загалдели и стар, и млад. — Чего жалеть сволочей? Тут своих не сосчитать.
На самом деле в их тоне особой ненависти к противнику не чувствовалось. Люди находились не в том состоянии, чтобы быть способными на такие сильные чувства.
В другой раз Данилов принялся бы с жаром отстаивать свою точку зрения, всегда отличающуюся от общей. Он ещё недавно был уверен в том, что бессмысленную войну на уничтожение может начать только кровавая чекистская диктатура, подсыпающая гражданам радиоактивные изотопы в чай. Но не теперь. Возможно, за прошедшие дни его вера в либерализм и его оплот ослабла, пошатнулась. Поэтому он просто прилёг и пять минут кряду молча лежал на матрасе, глядя в потолок и сложив на груди худые руки. Сон к нему не шёл. Он не слушал, но разговор продолжался без него, перескакивая с темы на тему и ни на чём надолго не задерживаясь. Это была ещё одна светская беседа людей, которые, как уж могли, старались поймать ускользающее время.
Изредка он выхватывал из окружающего фона отдельные слова, целые фразы а иногда и фрагменты диалогов:
— Слыхали, в Колыванском лагере эпидемия? Карантин. Говорят, уже тысяч пять…
— Чушь.
— Зуб даю. Говорят, чума.
— Да не чума, а эбола. Африканская лихорадка такая, только генно-модифицированная. Распылили с самолёта.
— Да ни хрена там не распылили, просто воду перестали подвозить и нужники новые не роют. Поэтому то ли холера, то ли ещё какая кишечная дрянь и вылезла. Но люди мрут, это факт.
— …Осталось на неделю. А потом…
— Надо валить отсюда.
— На юга?
— Да какие, блин, юга? Обратно в город. Там ещё осталось чем поживиться…
— Солнышко, скоро мы пойдём домой, — утешал какой-то мужчина свою жену. А может, и не жену. Кому какое дело, когда рушится мир? — Скоро всё кончится.
«Боюсь, что так, — подумал Саша. — Только закончится оно очень плохо».
Он не узнал собственный голос, ставший вдруг глухим и низким. Его губы едва шевелились, как у чревовещателя. Данилов понял, что размышляет вслух, и смутился. Его услышали.
— Да ну тебя в баню с твоим пессимизмом, — насупился мужик с бутербродом. — Если так рассуждать, то надо ручки сложить и ждать, когда все перемрём.
— Да я этого не говорил, — попытался оправдаться, Саша. — Просто не надо обманывать себя.
Он не собирался продолжать разговор. На душе было слишком хреново.
Он проснулся посреди ночи, а может, поздним вечером или ранним утром. Его биологические часы сбились окончательно. Совсем рядом люди что-то обсуждали громким шёпотом. Данилов постеснялся включаться в разговор, но не слушать его он не мог.
Спорили двое, которых он безошибочно отнёс к образованному сословию. Учёные мужи, причём не чета Саше, который формально тоже мог причислять себя к этой категории. Доктора наук, самое меньшее. Один полный и бородатый, наверняка любитель горных сплавов и посиделок у костра с гитарой. Второй худой и жилистый, слегка сутулый и чем-то похожий на него самого. Вот только видно, что этот человек неравнодушен к выпивке, желчный и, наверное, давно разведённый. Один оптимист, другой мизантроп.
— Вот увидите, всё пройдёт.
— Да, как сказала одна планета другой: «Представляешь, у меня люди завелись. Бурят что-то, взрывают, строят. Чешется всё». Другая ей: «Не волнуйся. У меня тоже были. Прошли…»
— Я серьёзно. Через пару недель эта пакость развеется, и вздохнём свободно.
— Навряд ли.
— Это ещё почему?
— Потому, что скорее развеются наши надежды, если выражаться высоким штилем. Слышали про ядерную зиму?
— Тьфу на вас… Но ведь построения Сагана-Моисеева были опровергнуты…
— Кем? — не унимался второй. — Каким-то «академиком» на содержании у КГБ? Ясно, им же надо было объяснить, что ничего страшного не случится, если мы покажем американцам кузькину мать. Кому нужны ракеты, если ими один чёрт нельзя воспользоваться?
— Ядерная зима — миф. Мы даже погоду назавтра точно предсказать не можем, а тут калькуляция на порядок сложнее. Глобальный климатический феномен — это вам не фунт изюму. Никто не знает, какие компенсаторные механизмы климата могли включиться при выбросе в атмосферу этой хреновой кучи пепла. Высокая теплоёмкость океанов, изменение альбедо…
Тут Данилов не смог сдержать горькую улыбку. Что-то ему подсказывало — никакой механизм не спасёт. Все механизмы Земли люди давно уже отключили, и давно уже она не живое существо, а мёртвый кусок камня, загаженный и изрытый ямами астероид. И нет у него никакой ноосферы. У него и атмосферы-то почти не осталось, всю сожгли. А скоро не будет и биосферы. Хотя нет… бактерии, скорее всего, останутся.
Миф… Да посмотрите в окно, умники, если хоть что-то там разглядите. Вы сами скоро превратитесь в миф, и никто не вспомнит вас с вашими синхрофазотронами, атомными бомбами и прочими радостями прогресса.
