Песок - Хауи Хью

Шли минуты. Палмер смотрел вдаль над пустынным песком. Вик опорожняла свою фляжку ему в рот по одной крышечке зараз. Желудок будто завязался узлом. Спрингстон и надежда казались невероятно далекими. Да и куда им было идти после того, как они туда доберутся? Его хотели убить. Он вспомнил изуродованное тело Хэпа. Во что, черт побери, он ввязался? И ради чего? Каких-то денег?

Сверху спикировала ворона, приземлившись на сарфер. Парус затрепетал, и птица, захлопав крыльями, постучала клювом по алюминию, будто смерть, которая требовала, чтобы ее впустили. Палмер махнул рукой, прося ворону убраться. Он вдруг подумал, чтó он станет делать, если Вик не вернется. Как скоро солнце поднимется в зенит и тень исчезнет? Как скоро какой-нибудь другой дайвер или бандит найдет сарфер с обвисшим парусом? Как скоро?

Ворона вздрогнула и, взмахнув черными крыльями, тяжело поднялась в небо. Палмер услышал глубокий вздох. Повернувшись, он увидел, как из-под земли выскальзывает Вик, с которой сыпется тут же подхватываемый ветром песок. Немного отдохнув на песке, она подняла маску и удивила Палмера редкой для нее улыбкой.

36. Записка от отца

— Мы так порвем отцовскую палатку, — предупредил Роб. увидев, как Коннер связывает веревки, он сразу же понял, что задумал его старший брат. Ничем хорошим для палатки это кончиться не могло.

— Это наша палатка, — поправил Коннер. — Твоя и моя. Не отцовская. И нам иначе никак не донести девочку до самого города.

Коннер вернулся к своим узлам. Роб смотрел, как его брат трудится в бледном свете звездного неба. Горизонт над Ничейной землей, откуда время от времени доносилась поступь топающих великанов, начал светлеть. По его оценке, солнце должно было взойти через час.

Снова повернувшись, Роб посмотрел на спящую девочку. Они перенесли ее вместе с матрасом на песок, чтобы сложить палатку. Она лежала на спине головой на восток и ногами на запад. В ее волосах собирался песок. Девочка могла бы показаться мертвой, если бы не ее едва заметно поднимающаяся и опускающаяся грудь, частично обнажившаяся сквозь прореху в рубашке. Протянув руку, Роб прикрыл тканью бледную кожу. Он видел, как Коннер обрабатывал ее раны.

У его брата имелись в рюкзаке две запасные фляжки с водой, а также всевозможные бинты и прочие припасы. Роб не задавал вопросов. Он знал, для чего все это. Он не спрашивал, почему Коннер выбрался из палатки посреди ночи. Он знал, куда собирался Коннер. Его пугала мысль, что он может остаться один, но именно таков был план Коннера. Роб, однако, предпочитал не распространяться на этот счет. Он многое понимал и во многом разбирался, но давно перестал пытаться объяснять что-либо старшим. Взрослые просто смотрели на него со странным выражением на лице, когда он высказывал свои озарения вслух, будто не верили ему. Или боялись его. Или и то и другое.

— Если ты закончил ласкать ей грудь, можешь взять мой рюкзак и придавить эту чертову палатку, чтобы не трепыхалась.

Роб схватил рюкзак Коннера. Бессмысленно было говорить, что ничью грудь он не ласкал. Это лишь прозвучало бы как подтверждение — как, впрочем, и молчание. И то и другое не имело значения, так что он предпочел промолчать. Роб поставил рюкзак Коннера на сложенную палатку напротив завязывавшего узлы брата, и ткань перестала хлопать на предрассветном ветру.

— Сделай ей подушку. Вон там, где будет ее голова. — В голосе брата чувствовалось раздражение. Нет, даже хуже — Коннер не был похож на себя. В его голосе звучали страх и неуверенность. Робу это не нравилось.

— Нужно положить ее головой туда и тащить ногами вперед, — сказал Роб старшему брату. — Чтобы ветер и песок не били ей в лицо.

Коннер пристально посмотрел на него. Подобный взгляд был Робу хорошо знаком.

— Как скажешь, — ответил он. Именно так всегда говорили взрослые вместо «Ты прав».

Девочку ненадолго перенесли на песок. Матрас положили на палатку, а затем вернули на него девочку. Все снаряжение разместили на плоском брезенте, который теперь походил на сарфер без полозьев и без паруса — только два набора буксировочных канатов. Путь до города был далек, но и Роб, и его брат без единого слова жалобы поправили палатки, накинули веревки на плечи и, наклонившись, двинулись вперед.

— Что, если она умрет до того, как мы доберемся до места? — спросил Роб.

— Не умрет.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, и все. А теперь заткнись и тащи, иначе мы будем ходить кругами.

Роб потащил палатку, считая шаги. При любой возможности он считал все, что поддавалось счету. Несколько лет назад их с Коннером поход выпал на безветренную ночь, и, когда костер погас и ярко вспыхнули звезды, он насчитал пять тысяч двести пятьдесят восемь звезд, прежде чем начал сомневаться, не считает ли снова одни и те же. Числа успокаивали его не в пример словам. Если он думал словами, они ходили кругами, врезаясь друг в друга и повергая его во все больший ужас — как и сейчас, когда он забыл о счете шагов, вспомнив про тот поход и забеспокоившись, не тащат ли они по песку мертвую девочку.

— Она сумела добраться сюда из Ничейной земли, — наконец сказал Коннер, словно почувствовав беспокойство Роба. — Дотянет и до города.

Роб не стал спорить, упираясь ботинками в песок и стараясь прилагать не меньше усилий, чем его брат. Он чувствовал, как растет волдырь на пятке. И он устал, хотя они последний раз спали всего несколько часов назад.

— Каковы шансы, что кто-то появился бы именно в эту ночь? — спросил брата Роб. — В эту ночь из всех ночей?

— Почти никаких, — ответил Коннер. — Примерно как уронить песчинку, а затем снова ее найти. Вот такие шансы.

Роб тоже так считал.

— Она говорила, что у нее… письмо от отца, — кряхтя от усилия, сказал он.

— Она бредила. Молчи и тащи. Давай свернем чуть правее, вокруг следующей дюны. Под ветер.

Роб послушался, предпочтя держать свои мысли при себе. Он не мог знать, сопоставляет ли Коннер все факты точно так же, как и он сам. Совпадения казались бессмысленными, но, если они все же случались, порой они наводили на весьма странные раздумья. Роб знал мальчишку из Шентитауна, своего одноклассника, у которого дважды проваливалась крыша, оба раза в его день рождения, с промежутком в шесть лет. Оба раза его погребло под наносом, но его откопали. Теперь он каждый свой день рождения спит под звездным небом и не желает никого слушать. И еще он ненавидит число шесть. И сколь бы глупым это ни казалось Робу, он почти не сомневался, что повел бы себя точно так же, случись подобное с ним самим.

В его голове кружился водоворот из множества новых фактов. Из Ничейной земли вышли люди. Считалось, что такого не может быть. Так что, возможно, старик Джозеф был не таким уж и чокнутым. Старик Джозеф заявлял, будто он побывал на другом конце Ничейной земли и вернулся, но никто ему не верил. Но — все возможно. И возможно, где-то там был жив отец. Возможно, он послал к ним эту девочку. И если так, он послал ее с таким расчетом, чтобы она появилась именно в ту ночь, когда там будут Роб с братом. Но она говорила кое-что еще…

— Эй, Коннер?

— Господи, Роб, что тебе, черт побери?

— Она не говорила «ваш отец». Она просто сказала — «отец».

— Помолчи, Роб. Я думаю.

Роб почувствовал, как лопнул волдырь на пятке. Обнаженную плоть начало натирать. Стоит туда попасть песку, и заболит по-настоящему.

— Я тоже думаю, знаешь ли. — Он закусил губу, стараясь не хромать, стараясь быть сильным.

Рядом глубоко вздохнул его брат:

— Знаю. Извини. И о чем же ты думаешь, братишка?

— Я думаю, что она говорила про отца так, словно у нас с ней один отец.

Они зашли с подветренной стороны большой дюны. Шепот ветра стих, и шорох песка слышался уже не вокруг щиколоток, а высоко над головой.

— Я думал о том же самом, — наконец ответил Коннер.

37. Заглушаемые песком крики умирающих