В подсобке было душно. Жестяная лампа на столе чадила темным вонючим дымом. Всякий заходящий тут же морщил нос от запаха паленого жира, но все же спешил занять свое зрительское место, где-нибудь в первых рядах. Вокруг стола начальника и шаткого стула перед ним, на котором устроился Чиж, собралась уже изрядная толпа. Восседавший за столом Охотин, командир поселковых, на движущихся вокруг людей не смотрел — вот уже два десятка минут сверлил Чижа неприязненным взглядом.
— И близко ты его видел? — задал очередной вопрос Охотин.
— Как тебя сейчас.
Толпа осуждающе загомонила. Чиж поднял глаза и осмотрел людей, будто только теперь их заметил. Грязные хмурые морды поселковых, и физиономии почище, злые и мятые со сна. «Кроты», жители подземелья. Обе группировки, заклятые соседи и союзники, пялились на Чижа с одинаковым раздражением. В тусклом свете по лицам метались причудливые тени, превращая толпу в злых глиняных истуканов.
— Чижов, чтоб тебя через колено! — возопил кто-то громче остальных. — Предатель!
Чиж узнал голос главного кротовьего прихлебателя, секретаря Антона, за глаза зовущегося Истеричкой. Отвечать не стал.
Охотин шарахнул по столу кулаком, так, что жестянка с жиром подпрыгнула и огонек замигал. Галдеж мгновенно прекратился.
— И как он выглядел? Было что-то странное?
Чиж не знал, что отвечать. По правде, каждый из присутствующих видел этого ребенка и поболее раз, чем он сам. Каждый день могли смотреть и на сына, и на мать. Мутантов, да, видели не все. И еще меньше после того остались живы. Чиж с ними сражался редко, однажды чуть не подрали в клочья. И как сравнить их с маленьким ребенком? Да почему вообще спрос с него, поселкового?
— Не знаю.
— А ты подумай, Чижов, подумай…
Сосредоточиться было сложно. Вонь, обозленные люди вокруг. Некстати начало чесаться запястье под протезом. Чиж прикрыл глаза и принялся усердно думать.
* * *
— …Красная Шапочка ответила «Никуда я не пойду с тобой, Волк! Мне страшно!». А Волк ответил, что если уж бояться кого-то, то точно не его. «Люди пострашнее некоторых мутантов будут», — сказал Волк и крепко взял девочку за плечо…
Тихий голос расслаблял, убаюкивал.
— Пять минут!
Чиж открыл глаза, перевернулся на бок.
— Чего?
— Долго валяешься, говорю. Пять минут на сборы и выметайся.
Сквозь полуопущенные веки Чиж смотрел, как Анечка собирает его вещи с пола и швыряет на кровать. В отгороженной фанерой каморке было тесно, и свет падал только из занавешенной старым брезентом двери. У порога сидел мальчик, возюкал по полу бесколесую машинку. Лицо ребенка прикрывал капюшон ветровки.
— Я устал сегодня.
— Смена скоро.
— Мне не надо никуда идти, — попытался спорить Чиж.
— Не мое дело, — огрызнулась Анечка.
С потолка капнуло. Чиж вытер мокрый след со лба, взглянул вверх, на покрытый плесенью бетон, и подумал, что никогда не сумел бы так жить. В темноте и сырости, среди крыс и слизней. «Кроты» все были бледные и чахлые, часто кашляли кровью. Чиж считал, что лучше уж на поверхности окочуриться. Потолок давил на голову. Он сел на койке, одной рукой выволок из вороха одежды штаны.
— Мам, а что дальше было?
— Волк привел Красную Шапочку в свою нору на склоне горы. Нора та была глубокая, за тяжелыми железными дверями, и было там светло и просторно. Столько света, аж глаза резало. И все белое, чистое. «Мне страшно здесь», — сказала Красная Шапочка, а Волк только рассмеялся.
Чиж тоже хохотнул, и Анечка обернулась к нему.
— Ты еще здесь?
— Нет, уже ушел, — ответил он, застегивая куртку. — Слушай, я тут подумал. Может, я как-нибудь тебя…
— Нет, — прервала его Анечка. — Не ты, не меня и никогда. Давай, пошевеливайся.
И снова отвернулась к сыну.
— Мам, а Волк обманул Красную Шапочку?
— Нет. Он сказал, что будет не страшно и не больно, и так оно и было.
Свет за занавеской мигнул несколько раз и погас.
В темноте Чиж расшнуровал рюкзак, на ощупь отыскал край стола и принялся выставлять на него консервные банки.
— А что дальше было? — спросил детский голос.
— Иди спать.
— Ну мам!
— О чем мы с тобой договаривались?
— Не помню, — ответил мальчик.
— Пока горит свет, я рассказываю сказку. Свет выключили — сказка закончилась, лежи и спи.
Анечке было не до Чижова. «Раз, два, три,» — пересчитал тот, касаясь рукой выстроившихся на столе банок с консервированной кашей. Подумал, и достал со дна рюкзака еще одну, поставил рядом и выскользнул за занавеску. В конце коридора горела лампа на посту дежурного, Чиж двинулся на свет.
За спиной прошелестела занавеска, метко брошенная банка консервов ударила Чижа в спину, грохнула об пол и покатилась.
— Не нужны мне подачки ваши! — крикнула Анечка и снова скрылась в каморке.
— Дура! — рявкнул Чиж.
Он подобрал банку и пошел обратно, злым рывком отдернул занавеску.
— Ну, чего еще?
— Возьми, это ребенку.
— Иди.
— Пойду. Возьми уже.
Она замахнулась, будто хотела его ударить. Чиж перехватил летящую ему в лицо руку. Анечка зашипела, попыталась вывернуться из захвата. Рукава не по размеру широкого свитера съехали к локтям, обнажая тощие, покрытые синяками запястья. В тусклом свете стали видны мелкие темные точки на коже.
— Иди!
— Мам!
Мальчик стоял у койки, завернувшись в засаленное лоскутное одеяло. Чиж взглянул на него мельком — бледная кожа, прозрачные бесцветные глаза. Ребенок коротко оскалился, показав зубы. Наверное, они были острее обычного. Он не присматривался.
— Пошел прочь!
Чиж решил, что взбешенная женщина сейчас кинется на него и вцепится ногтями в лицо. Он видал такое, и самому попробовать не хотелось.
— Да и пошла ты, — бросил он и развернулся в коридор.
Наркота стоила дорого, у Анечки никогда не водилось таких денег. Это Чиж знал точно. А еще хорошо помнил, что никогда не видел ее полностью раздетой. Ничего подозрительного, у «кротов» всегда так. Сыро, холодно, вот и обвешаны жители подземелья одеждой в несколько слоев. Анечка никогда не снимала свитера, и наверное только Чиж знал, однажды забравшись руками ей под подол, что живот у нее покрыт рубцами. Странная была женщина.
* * *
Выходило, Чиж был первым человеком, как следует рассмотревшим этого ребенка, и последним кто мог бы догадаться о чем-то неладном. Чересчур внимательным в таких вопросах он себя никогда не считал.
— Да у вас тут все дети на одно лицо!
«Кроты» снова загомонили. Чиж услышал, как кто-то предлагает оторвать ему башку.
— Да объяснит мне кто-то, что здесь произошло? Я в походе был, вернулся, решил к Анечке сходить. Все! Ничего больше не знаю.
— Все? — спросил главный «крот» откуда-то из-за спины. — Ну идем, покажу тебе, что значит действительно «все».
Он тряхнул Чижа за капюшон куртки и потащил за собой, сквозь нехотя расступающуюся толпу. Замелькал кротовий туннель, вонючий и прокопченный жирным дымом светильников. Всюду были самодельные ширмы и занавески, из-за них выглядывали бледные перепуганные лица женщин и детей. Чиж обернулся. Толпа кротовьих и поселковых мужиков валила следом, с немым неодобрением посматривая ему в спину. Столько внимания к себе он отродясь не привлекал, а потому стало совсем неприятно.
— Вот, знакомься. Этот тоже к Анечке сходил.
«Крот» толкнул Чижова, и тот влетел в уже знакомую каморку. Впотьмах не удержал равновесия, завалился и уперся рукой в койку. Под пальцами оказалось что-то сырое и липкое.
— Черт!
За спиной отодвинули занавеску, Чиж резко отпрянул, снова не удержался на ногах, сел на пол.
На Анечкиной койке в одних портках валялся мертвец. Мужчина, Чиж видел его раньше, но имени не знал. Глаза покойника были широко открыты, вместо горла — рваная рана. На свисающей к полу руке остались следы укусов, будто какой-то мелкий хищник зубами прошелся.
Чиж ошалело заморгал, повернулся к столпившимся в дверях людям.
— Где Аня с малым?
— Самим интересно, — ответил Охотин.
— Это она сотворила?
Поселенцы молчали, но Чиж уже и сам додумался, что спросил глупость. Отпечатки зубов подсказывали совсем иное.
* * *
Ребенок проснулся, поднял ор. Чиж вскочил, будто на побудку, выругался, снова рухнул на скрипнувшую кровать. Под боком заворошилась придавленная Анечка.
— Ох, мааать…
Женщина поднялась, чуть отдернула занавеску, впуская коридорный свет. Обошла кровать и присела там, где в изножье кричал сын. Зарывшись лицом в подушку, Чижов некоторое время пытался разобрать Анечкин приглушенный шепот. Правое ухо мало что слышало, а лечь на спину было лень. После суток в карауле лишний раз даже пальцем шевелить не хотелось.
— Ну, чего? — спросил он, устав от ожидания.
