Выпили, не чокаясь. И повторили. И еще раз.
В груди потеплело — и Гурбан решился:
— Маевский, Дрон, Ксю, Малёк, Бек, Фаза, Доктор — останьтесь. Остальные свободны.
Велев Маевскому налить еще по одной, Гурбан объяснил суть задачи. И добавил:
— Участие — дело добровольное. — И замолчал, ожидая, кто что скажет.
Тишину нарушил Дрон. Ковыряя под ногтем кончиком ножа, он спросил:
— Командир, народу-то не мало берешь с собой? Справимся?
— С мальчишкой? — Гурбан скрестил руки на груди. — И парочкой охранников?
Ксю хмыкнула.
— Тогда, командир, на посошок — и действуем?
Не дожидаясь разрешения, Маевский разлил по кружкам.
*
Светало, небо наливалось сине-зелеными красками. Отряд рассредоточился в давным-давно уже неработающем фонтане, наполовину засыпанном палыми листьями. Вправо до улицы Мира и влево, мимо Александровской церкви и до бывшего Дворца пионеров, тянулась тротуарная плитка парка, разбитого незадолго до Псидемии. И Дворец, и храм с обвалившимися куполами оказались снаружи Стены, до которой тут было рукой подать. Деревья вблизи нее вырубили, чтобы лучше просматривалась и простреливалась прилегающая Территория.
Глядя на Стену, Гурбан думал о том, что острог — это вовсе не защита, но самая что ни на есть ловушка, резервация для людей. Слизни хитростью заманили туда перепуганных вояк, работяг и домохозяек. Но Гурбан не такой. Ему кандалы не наденешь, надсмотрщиков и кукловодов он видал в гробу.
Стена впечатляла. На нее пошло все, что попадало в руки строителей: плиты, перемычки, балки, стрелы подъемных кранов, огромные железные щиты, вмурованные в бетон остовы машин и всякое разное, о назначении которого теперь трудно догадываться. До Псидемии острог — тогда еще город — был гораздо больше, и там, где теперь протянулась Стена, стояли раньше дома — их тоже пустили в дело, сделав частью защитного контура. Окна заложили кирпичом, а комнаты, как слышал Гурбан, до потолков залили цементом. С тех пор серая мощь Стены нависала над всей округой, бросая вызов опустевшим Территориям, где плотность населения составляла вряд ли больше нескольких людей на десяток квадратных километров…
Гурбан прислушался к шепоту позади. Ксю, которая в отряде появилась недавно, еще месяца не прошло, выспрашивала у Малька, почему командир такой хмурый постоянно, весь из себя озабоченный, не улыбнется лишний раз.
— Так ведь слизни подчинили его семью. — Голос Малька, как всегда, прозвучал бесстрастно и вовсе не тихо, будто не о судьбе человека он рассказывал, а читал состав на этикетке. — Жену и сына. Командиру пришлось их убить.
— Убить?! — вскрикнула Ксю.
Гурбан отчетливо представил, как она в рассветном полумраке сделала большие глаза, и невесело улыбнулся.
— Ну да, а что же еще, — подтвердил Малёк тоном, не терпящим возражений.
Говорят, океаны до сих пор бороздят атомные подводные крейсера — те, что не затонули сразу из-за отказавших приборов. Когда стало понятно, что на поверхности произошло нечто ужасное, капитаны решили не всплывать. Регенеративные установки обеспечивали экипажи воздухом, топлива для атомных реакторов хватало на много лет автономного плавания, запасов жратвы тоже. А свежие лук, помидоры и огурцы выращивали в гидропониках. Воду опресняли. Ловили рыбу, тщательно обрабатывая ту, что покрупнее, на предмет уничтожения слизней. Объединялись в караваны с другими лодками, чтобы защищаться от обезумевших кашалотов и дельфинов. Так говорят. Правда или нет, Гурбан не знает. И честно говоря, ему плевать на подводников и их беды. Тут, на суше, своих проблем хватает. С морем как-нибудь потом разберемся…
Просто иногда он чувствовал себя таким вот атомным подводным крейсером. Сам в ледяной воде. А то, что рядом идут точно такие же туши с ядерными боеголовками на борту, ничего не меняет. Одиночество в бездне…
Его размышления прервал громкий скрип — это створки ворот шлюза медленно поползли в стороны, стравливая пропитанный антисептиком пар. Умники в остроге почему-то считали, что шлюз надо дезинфицировать даже в случае его работы на выход, будто те, кто покидают Харьков, могут занести смертельно опасную дрянь на Территории.
— Пятиминутная готовность, — передал Гурбан по цепочке.
Настраиваясь на бой, можно, конечно, поглазеть на Стену, много лет назад возведенную в неимоверной спешке. Но у Гурбана не было такого желания. Что на нее смотреть, на дурищу эту? Рухнет она от этого или наоборот — станет выше? Гурбан уже не мог себе представить родной город без Стены. Будто всегда тут была.
А вот то, что случилось накануне, никак не шло у него из головы…
…После того как Гурбан облегчил страдания волка с перебитым хребтом, он вернулся к трупу зомбака с гранатометом и срезал ножом слизня с расколотого пулей черепа. Едва слышно звякнув, лопнули нити, соединяющие паразита и мозг носителя. Некоторое время слизень еще дергался на широком лезвии, а потом затих, заставив Гурбана удивиться во второй раз за вечер. Такого слизня командир чистильщиков раньше не видел. Паразит был примерно раза в полтора крупнее своих сородичей, вдоль тела его проходила красная полоса, которой прочие слизни похвастаться не могли.
Тогда Гурбан, еще не отошедший от схватки с волками и сообщения московского доставщика, никак не соотнес новый вид врага с нестандартным поведением зомби, которому не то что из гранатомета палить, палкой-копалкой орудовать — и то слишком заумно. Но теперь, в утренней тиши наблюдая за шлюзом, он мог неторопливо обдумать все это.
Выводы напрашивались серьезные. И выводы эти Гурбану очень не нравились.
— Командир, кажется, щас попрут.
Голос Фазы вырвал Гурбана из липкой трясины раздумий. Он шумно высморкался и взглянул в бинокль, который всегда таскал с собой в рюкзаке за спиной. В том рюкзаке чего только не было: маленький топор, набор для рыбалки, промасленный факел, миска, ложка, кружка и много еще чего необходимого на Территориях.
Когда щель меж створок ворот стала достаточно широкой, в нее буквально протиснулся здоровенный джип. Гурбан не впервые наблюдал за шлюзом и точно знал, что внешние ворота открываются, лишь когда внутренние уже замкнулись. При этом внутренние ворота никто и ничто уже не сдвинет с места, пока шлюз вновь не будет герметичен и пока его не обработают химией.
Покачиваясь на ухабах, джип вырулил на бетонку, на километр проложенную от выхода из острога в глубь Территорий. Кстати, от фонтана, где притаились чистильщики, до шлюза было метров триста в направлении Московского проспекта, до сих пор непроходимого из-за многокилометровой пробки из ржавеющих автомобилей. Ближе никак нельзя было подобраться к наружным воротам — пустое пространство отлично простреливалось со Стены. Доползти до фонтана и то было делом весьма рисковым.
Гурбан видел, как резче обозначились скулы на лице Маевского, который внимательно следил за машиной в прицел СВД. «А вот не надо раньше времени глазки напрягать, так и дальнозоркость заработать можно», — хотел сказать Гурбан, но промолчал. Незачем снайпера нервировать перед боем, пусть даже пустячным.
— Стрелять только по моей команде, — на всякий случай напомнил он. — Виновных лишу обеда.
— Надо же, гламурно как… — прошептал Маевский.
И то верно. Джип был именно что гламурным — лимонно-желтый, непривычный в мире, где все подчиняется простому закону: «Спрячься и убей». Машина ярким пятном выделялась на фоне серой мешанины из строительного мусора и поваленных стволов деревьев.
— «Хаммер», тля, — процедил Маевский.
Гурбан кивнул: таки да, «хаммер».
— Их же вроде перестали выпускать незадолго до Псидемии? Китайцы еще хотели у себя производство наладить, но потом передумали?
— Типа того, командир.
Гурбан повеселел. Судя по машине, особенно по ее попугайчатой окраске, дело придется иметь с полными лохами, которые и без помощи чистильщиков угробятся на Территориях в течение получаса. Так что если у кого и были угрызения совести, то теперь о них можно смело забыть.
Он отрывисто скомандовал: «Огонь!», и Маевский выстрелил.
ГЛАВА 3
НАПАРНИК
В оружейке было светло и безлюдно, если не считать двух парней, которым позволили выбрать все, что им заблагорассудится.
— Давай-ка, напарник, повеселимся, что ли, напоследок? У меня тут папироска есть особая… — Ашота, казалось, ничуть не взволновала досрочная выдача диплома. Он уже переоделся в пятнистый комбинезон, штаны которого слишком сильно оттопыривались на толстой заднице. Смущало его только то, что ни один ремень не сошелся на объемном брюхе.
— Ты разве не понимаешь, что случилось? — Дана раздражал оптимизм одногруппника, на которого Петрушевич, прикрываясь автоматчиками, указал лично. Мол, этот жиртрест будет напарником Даниле Сташеву, а о лотереях своих ритуальных забудьте, его дочь слишком молода, чтобы умереть на Территориях.
