Приоткрылась дверь — в зал вошла Карина. Она остановилась в дверях, освещённая слабым светом ламп. Длинные ноги, стройная фигура, волосы цвета нефти. Комендант не видел в темноте лица, но память дорисовывало остальное — чистая кожа, голубые глаза и тонкие губы. По документам она была татаркой, но Люций сомневался — ни у кого он не встречал таких по-азиатски точёных черт. Она расставила стаканы с чаем, а когда ставила стакан перед комендантом, как бы нечаянно уронила волосы ему на плечо. Дыхание у Люция перехватило, он выпил чай быстрыми глотками, не чувствуя обжигающий жар. Кончики красных, сочных губ изогнулись в понимающей усмешке. Помада Карины стоила сотни пайков, и это был подарок коменданта.
Он покрутил чашку в руках, глядя, как на дне тонут чаинки. Чай был роскошью — жители довольствовались заваркой липы, жжёного хлеба или свёклы. Все успокоились — мало кто сейчас мог позволить себе такую роскошь, и наслаждались моментом.
Чай был подарком Гильзы — мягкая удавка, затягивающаяся на шее Коменданта. Вроде и нет у уфимского майора права быть на Совете, а не позвать нельзя. Сидит паук в углу, слушая и делая какие-то выводы. Может и проблема с вагонами не случайна — остановилась торговля и сразу кресло под комендантом зашаталось. Ещё один месяц — любой приходи, бери Сибай. Не рискнут, конечно, до такого доводить — слишком близко Орда. Ох, как хочется опять занять пайки и сразу решить все проблемы, но нельзя — только того и ждёт майор.
Важен Сибай, хоть и всего две тысячи человек населения. Медь, серебро, золото, известь для металлургии — не будет Сибая, половина оружейной промышленности известной части России встанет. Знает это и майор, знают и начальники за столами. Связана Республика тонкими нитями торговли — убрать их, и ничего не останется. Исчезнет, как пыль, как почти вся страна. На стене карта — Уфимская Республика, а от неё во все стороны ноги паука — железные дороги. В центре Уфа, там производство лекарств и переработка нефти — все города республики обогреваются мазутом, который поставляет Столица. В сторону Казани тянется дорога, обрываясь на Туймазах — оттуда на заводы Столицы идёт нефть. На восток уцелела дорога до Аши, там металлургический комбинат. Южнее трасса на Белорецк — сердце всех дорог на восток, а от него уже дорога до Сибая. На юг от Уфы — Кумертау, там почти всё машиностроение Республики. Слева от Республики ещё один паук — Казанская Республика. Сверху и снизу от Уфы карта в белых пятнах — севернее почти неизведанная Уральская Республика, а южнее огромная территория Орды. Хоть зовемся гордо Республиками, но каждая из них, это диктатура с красивым названием.
Комендант посмотрел на Глухаря, неторопливо пьющего чай.
— Глухарь, я бы поднял твоим довольствие, — сказал Люций, — но только если будут гарантии, что хищения на фермах прекратятся.
Александера издал смешок. Комендант с ненавистью посмотрел на него. Его тоже были замазаны, но охрану прижимать так и вовсе безнадёжное дело. Кто будет сторожить сторожей? Вот в Сибае никто и не сторожит. Только сторожа нанял, так тот исчез по дороге в Сибай.
— Я подумаю, что можно сделать, — сказал Глухарь.
— Ты не думай. Скажи нам всем, сможешь или нет? Или ты зря начальником назвался?
Глухарь буркнул.
— Да. Всё что нужно, сделаю.
«Сможет он», — зло подумал Люций.
Как только Комендант не пытался бороться с хищениями! На зелёных овощах ставили номера, всех работников обыскивали утром и вечером. В теплицах возвели ходовые мостики, и охрана только тем и занималась, что надзирала над фермерами. Всё было тщетно — минимум половина урожая так и не попадала в общий котёл города. В блокадном Ленинграде директор хлебзавода умер от голода, но не взял ни крошки, а эта сволочь в комбезе корм у поросят ворует и толкает на чёрном рынке во Внешнем городе. Ну посмотрим, сейчас тебе пайки боком встанут.
— Я думаю, на время режим ужесточим. Например, запретим покидать теплицы в рабочее время по любой причине. И обед — отпускать в столовую перестанем, еду будут приносить. Ну и охрану, думаю, стоит заменить на добровольцев из других секторов. Кто хочет есть, пускай за твоими бдит — у охраны дела поважнее. Скорее всего, у городских усердия побольше будет, всё-таки за свой желудок можно и потрудиться. Не запротестуют твои?
Глухарь подумал, пожевал губами.
— Нет, не запротестуют.
Всё просто — приход в день 5150 пайков, расход 5200. При этом в хлебе и так уже столько опилок, будто бревно жуёшь, а суп жиже, чем растопленный снег. Шахты и транспорт — им можно дать консервы из резервного запаса, а их пайки отдать фермерам. Комендант вспомнил про караван и его охватила тревога. Почему нет вестей от Василя? До Белорецка они дошли — человек Фангата отзвонился, как только они доехали. Если бы была проблема с оплатой, был бы ещё звонок от караванщиков Плюхи, но никто не позвонил. Но почему их нет, ведь уже три дня как должны были быть? Ещё пара дней, и нужно будет посылать поисковую партию. А может, кто-то из этих? Поняли, гниды, что Василь по их душу приехал.
— Шахтам паёк даём консервами, у нас пять тысяч пайков в главном резерве, — сказал комендант, — зима на исходе, риска голода нет. Поэтому отдаём шахтёрам консервы, а их паёк фермерскому блоку.
Глухарь запротестовал было, но поскольку никто его не поддержал, затих. Консервы были из завода с Межгорья, со свежей партии. Деликатес. Так что вроде и выбил Глухарь пайки, но народ у него будет недоволен.
— По продовольствию решили. Что ещё? — спросил комендант. Расимыч протянул ему лист бумаги. Люций взял его, чувствуя, что едва сдерживается, чтобы не порвать его и не швырнуть в обмороженную рожу.
«Запрос дополнительных культурных услуг. Шахтёры — 10 сеансов в неделю».
«О Господи, — оторопело подумал комендант, — культуры им не хватает. Этим хлеба мало, тем зрелищ».
— Где я вам возьму их? — спросил комендант. — И так киномеханик мне все уши прожужжал, что нужно технику меньше гонять. Помрёт телек или плеер, что смотреть будете?
— Народ у меня не железный. И хотя некоторые думают, что мы там загораем, мои там пашут! — Расимыч не говорил, а выстреливал слова, забрызгивая стол слюной. — Люди должны отдыхать! А сеансы предлагаю забрать у жабы в комбезе.
Глухарь перегнулся над столом и попытался ударить Расимыча в лицо, но тот легко увернулся от кулака. С видимым удовольствием шахтёр замахнулся в ответ и врезал Глухарю в челюсть. Фермера снесло с табурета, но через секунду он встряхнул головой, вскочил, как на пружинах, и бросился мимо стола на Расимыча, на ходу подхватывая табурет.
— Стоять! — заорал комендант. — Сейчас на мороз обоих выгоню!
Глухарь послушно сел, словно и не видел замахнувшегося Расимыча. Вроде и меньше Расимыча в полтора раза, и удар у шахтёра, которым можно стены крушить, а Глухарь словно и не заметил. Страшный человек, непредсказуемый. Расимыч простой и понятный — может, конечно, взорваться, но это как раз привычно. Вот Глухарь, тот как полынья под снегом — не заметишь, как в биореактор тебя запихает.
Эх, осатанел народ — сейчас Эльвира была бы кстати. В такие моменты он звал её по пустяковому вопросу, и она одним присутствием успокаивала мужиков. Комендант зажмурился от удовольствия, вспоминая пышные формы помощницы, которая была до Карины. Если бы она зашла, все мужики и забыли бы и про пайки, и про разногласия. Но не зайдёт — после появления Карины, он сам перевёл её в медицинский блок, в регистратуру.
— Сыма, позови Карину, пусть хлеба всем принесёт, — крикнул Люций охраннику Фангата.
Спорщики утихли, когда помощница внесла чайник и корзинку с нарезанным хлебом.
— На сегодня всё, — сказал Люций. — Если остались вопросы, оставьте Карине и следующее совещание начнём с них.
Галдящая толпа вывалилась из кабинета, остался только Ильфат.
— Что лютуешь? — спросил он.
— Да достали, каждый раз одно и то же. Думает, что у нас запасы бесконечные. Сам же знаешь, что склад пустой почти. Ты что хотел?
