Блестящая металлическая дверь рубки скользнула в сторону, и сверху с лязгом опустился металлический трап. Затем из рубки высунулся, откуда ни возьмись, мужик лет сорока, разгрёб вокруг рта густую каштановую бороду, чтобы не мешала орать, и громко скомандовал:
— Ребята, быстро забирайтесь наверх! Полетели скорей, а то там Борисыч в Кубинке уже рвёт и мечет!
— А ты кто? — удивился Лёха, рассматривая нежданного попутчика.
— Конь в кожаном пальто! Узнавать надо!
— Шалфеич, это ты что ли? Ты глянь как помолодел, хрен узнаешь! Я помню, тебя же уже ветром шатало.
— Женька с озером расстарались, сделали новые импланты, такие что и мёртвого оживят, если после смерти суток не прошло. Вон они в коробках лежат. И меня, видишь, оживили и штурманом поставили. Сходни в трюм видишь?
— Тут ещё и трюм имеется? Охренеть! — восхитился Лёха.
— А как же! Там в трюме чего только нет! И спальные места, и запас провизии, и даже специальный отсек с боевыми каколинами. Аж целых три взвода!
— А я уже и с командирами взводов познакомиться успел. — похвастался Петрович. — Знаете кто эти ребята?
— Не знаю, но догадываюсь. — с ухмылкой ответил Толян. — рядовой Саркисян, ефрейтор Ткачук и старший сержант Пономарёв. Разведчики-преферансисты, блять. Только нахер они нам нужны вместе с их зоопарком? — спросил Толян.
— Ну, кто-то же должен охуевать в атаке! — объяснил Петрович.
— В какой ещё атаке?
— Полковник Борисыч с Женькой придумали план захвата правительственных бункеров. — поведал Иван Макарович. — Когда всем бойцам гарнизона в Кубинке поставят импланты, и они начнут думать в нужную сторону, мы их перевезём в точку сбора, откуда начнётся операция. Каколины её начнут, а бойцы Борисыча поддержат. Если захват пройдёт успешно, у нас в руках будут средства чтобы отслеживать оперативную обстановку по стране и координировать действия округов. Но самое главное то, что мы получим терминал правительственной связи с американцами.
— Как только возьмём терминал, нам надо будет срочно связаться с адмиралом Шерманом. Он у них командует государственным комитетом обороны. — вонзился в разговор по выделенке Женька Мякишев. — Обороны от нашего озера. Мы должны рассказать ему всё что нам известно, предоставить все данные и убедить его, что мы не враги, что мы сейчас находимся на стадии взаимного ознакомления. Короче, надо ему всё подробно объяснить, чтобы он не наломал дров.
— А почему не через Дуйэна? — спросил Толян. — Дуэйн с адмиралом лично знаком.
— Неофициальный контакт через капрала Робинсона будет продолжаться своим порядком, но помимо этого мы должны организовать ещё и официальный контакт от Российского правительства. — подключился к разговору полковник Аксёнов. — Как только захватим правительственный терминал, обратимся к американцам от имени Временного военного совета, а потом попытаемся сформировать новое правительство заместо этих пидарасов… Давайте там быстрее, а то у нас тут уже одиннадцать двухсотых образовалось.
Марк Септимий, зорко наблюдавший и внимательно слушавший варваров, забравшихся в летающую колесницу богов с огромными лапами вместо колёс, мог поклясться что там, в колеснице, идёт самый настоящий военный совет, и готовится решающая битва. Он хотел принять участие в этой битве и погибнуть в бою, чтобы боги даровали ему ещё одну жизнь — жизнь в теле воина. Оставаться в варварской деревне и умирать от старости под крыльцом у Ваньки Мандрыкина Марк Септимий не желал.
Большая рыжая тень взлетела по трапу, и молнией прочертив рубку, скрылась в трюме, едва коснувшись лапами сходней.
— Цыть! — гаркнул Лёха. — Ты куда это? А ну-ка, брысь отсюда, Котовский!
— Не трогай его, Алексей. — отозвался Петрович. — Это котик не простой. Он — как я.
— В каком смысле? — не понял Лёха.
— В таком смысле, что он резал людей холодным оружием в пешем строю, когда твои предки ещё с ветки на ветку перепрыгивали. Две с лишним тысячи лет назад он был римским солдатом, и звался он тогда Маркус Септимиус. Вот так. Не только вы мысли читать умеете.
— Да мы как-то не догадались, что у кота тоже можно мысли прочитать! — растерянно оправдывался Лёха.
— И чего он хочет? — поинтересовался Толян.
— А ты у него сам спроси, он тебе всё ответит, а с правильным подходом, ещё и поможет воевать. Ну ладно… Машута, Верунька, не скучайте! Привезу я назад ваших мужичков целыми и невредимыми. И не забывайте с ними по озёрному телефону иногда потрындеть, чтобы и они тоже не скучали.
Огромный летающий технодракон с боевой рубкой на спине плавно взлетел, набирая высоту, развернулся по команде штурмана Шалфеича, уткнувшегося в карты и компас, и взял курс на Кубинку.
Неожиданно Петрович запел приятным баском:
— Путь далек у нас с тобою,
Веселей, солдат, гляди!
Вьётся-вьётся знамя полковое,
Командиры впереди.
— Солдаты, в путь, в путь, в путь! — не сговариваясь грянула боевая рубка, поддержав своего пилота.
— А для тебя, родная,
Есть почта полевая.
Прощай! Труба зовет,
Солдаты — в поход!
Воздушный корабль варваров поднимался всё выше, оставляя далеко внизу уходящий вдаль вымерший город с его разрушенными временем варварскими дорогами из дешёвого скверного асфальта. Толян безотчётно разглядывал сквозь прозрачное стекло ходовой рубки далёкую землю. Не горизонталь, и даже не вертикаль была истинной мерой власти человека над этой планетой, а временная ось. Ещё совсем недавно там внизу безраздельно хозяйничал человек, и его порождение — город — казался естественным и вечным. Но прошло немного времени, и человеческой власти над природой пришёл конец. Жизнь доказала неопровержимо, что город — это не оплот цивилизации, а всего лишь маленькая и хрупкая заводная игрушка. И было страшно и непонятно, зачем эту игрушку построили и завели, и почему её внезапно сломали и превратили в руины.
— Начхим, ты меня слышишь? — обратился Толян к озёрному жителю.
— Я тебя всегда слышу, ты же знаешь.
— Мне кажется, я могу ответить на твои вопросы. Благо, Жень, это меньшее зло, которое тебя спасает от большего зла[12]. Помнишь как Дрон дал Смычку по жопе, когда его Петрович по обкурке чуть не задавил? У Смычка потом от этого пенделя был синяк во всю жопу, а всё же это было благо. Я подумал и вдруг понял, что абсолютно любое благо работает по этому принципу.
— Ну ладно, Толян, будем считать что с благом ты выкрутился. А как насчёт счастья?
— А счастье — это ещё проще. Это просто когда тебе нормально жить ничего не мешает. Вот мы всей деревней помирали от радиации. А тут приехал Петрович на тракторе, забрал всю заразу, потом твоими шипами всех вылечили, и сразу все счастливы. Даже Ванька Мандрыкин! Даже Смычок, который себе штанов заплатать не может, потому что у него в руках мухи ебутся.
— Это ты зря, Толян. У Смычка тоже есть свой талант.
— Это какой же?
— Он огурцы лучше всех в деревне солит.
— Ну разве что огурцы. Кому-то, наверное, и в огурцах счастье…
Марк Септимий сидел в дальнем углу просторного трюма, время от времени хлещя рыжим хвостом себе по бокам. В его голове ещё звучала боевая песнь варваров, готовящихся к битве с неведомым врагом. От его вздыбленной шерсти летели искры, а глаза горели неугасимым свирепым огнём, словно полуденное солнце, отражающееся в латах римских легионеров, атакующих вражеский строй.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
Йодная яма — это состояние ядерного реактора после его выключения либо снижения его мощности, характеризующееся накоплением изотопа иода 135I. Военные же в ХДМ решили, что йодная яма — это сооружение для деактивации ядерных материалов.
Вероятно их назвали так по аналогии с заключёнными, строившими Беломорканал, которых называли «каналоармейцами».
В этой реплике Иван Макарович, по сути, повторяет основную мысль Людвига Витгенштейна, изложенную им, в частности, в «Логико-философском трактате», о принципиальной ограниченности языка как коммуникативного и познавательного инструмента в форме доступной для восприятия деревенскими жителями.
Иван Макарович перечисляет трёх классических авторов, которые обнаружили трансцензус в познавательной сфере человека и прямо указали на него в своих работах. Кант пришёл к нему путём философского исследования, Гельмгольц описал его в терминах психофизиологии, а Витгенштейн натолкнулся на него в процессе лингвистических изысканий.
