Ему приснился Новосибирск. Не новый — с погнутыми фонарными столбами, перевернутыми автобусами, домами, превратившимися в нагромождения из бетонного крошева и битых кирпичей. Старый. С неразграбленными полками супермаркетов, заставленными едой, застекленными окнами и новенькими машинами, припаркованными у сверкающих ремонтом зданий. Но без людей. В звенящей тишине он шел один по вымершим улицам, звал кого-то по имени, но даже эхо не отвечало на его отчаянный призыв. Ему было страшно только в самом начале. Потом, по мере того как он проходил через пустые районы к центру, ужас постепенно съеживался и перешел в удивительное чувство покоя и тихой отрешенной радости. Ему и одному было хорошо.
Он никогда не любил этот город, так и не ставший ему родным. Но от мысли, что никто больше не потревожит, никто не обидит его, и все это изобилие принадлежит ему, Саше сделалось тепло и приятно.
Александр быстро забыл о человеке, имени которого так и не узнал. Перед сном этот образ был еще достаточно свеж, но на следующее утро потускнел под натиском новых событий. Начали стираться детали, пока, наконец, от него не остались лишь бледные контуры.
Саша знал свойство своей памяти — помнить плохое, постыдное, мучительное, но это не относилось к тому, что он совершил полчаса назад. Мальчики кровавые не стояли у него в глазах, и ни разу лицо убитого им человека не являлось Саше в его спутанных сновидениях.
Данилов долго не мог поверить, что отделался так легко, и ожидал отсроченных мук совести. Однако ни через день, ни через два, ни даже через пять болезненное раскаяние не наступило. Недели сменялись неделями, а голос совести не давал о себе знать. Синдрома Раскольникова Александр избежал.
Кто говорит, мир от огня
Погибнет, кто от льда.
А что касается меня,
Я за огонь стою всегда.
Но если дважды гибель ждет
Наш мир земной, — ну что ж,
Тогда для разрушенья лед
Хорош,
И тоже подойдет.
Роберт Фрост. «Огонь и лед»
В который раз ему не дали спокойно пообедать. Помешал звонок телефона. Вот уже третий день благодаря местным Кулибиным линия была проведена прямо к нему в «кабинет» — отгороженный закуток пункта управления. Предполагалось, что заместитель коменданта по общим вопросам, как он скромно значился, должен быть на связи в любое время дня и ночи. Как раз для решения этих вопросов. На практике же его чаще всего беспокоил сам генерал.
Демьянов нажал на кнопку, и тут же крик Прохорова заставил его сморщиться:
— Общая тревога! Поднимай всех и веди в секцию шесть! Тут такое… Настоящий бедлам!
«Ни хрена себе… Что такое? — пронеслось у него в голове. — Голодный бунт? Неужели уже?»
— Захар Петрович, что случилось? — спросил он, но генерал уже дал отбой.
Вот засранец, нет чтоб объяснить все по-людски! Пожелав начальнику стать первой и последней жертвой массовых беспорядков, Сергей Борисович начал обуваться. В этот момент телефон зазвонил снова. Это был Ефремов, и он изложил все четко и ясно, чем сэкономил майору массу времени и нервов. Зря он только первым оповестил генерала.
— Сергей Николаевич, в пятой и шестой секциях массовая драка. Звоню с матсклада. Началось полчаса назад, вроде бы на почве межнациональной розни. Прибежали из третьей, тут разгром, раненые, вверх дном все. Говорят, «черные» приходили. Народ пошел им мстить. Человек сто, не меньше, с прутами, ножи у некоторых. Теперь они в коридоре черт те что устроили. Жертвы уже есть.
Демьянов схватился за голову. Вот те на… Хороши стражи порядка. И сам хорош, Илья Муромец… такое проспать.
— А мои что? Дружинники, ракетчики? — спросил майор, застегивая кобуру, хотя прекрасно отдавал себе отчет, что это на крайний случай.
— Здесь у меня человек тридцать, скоро подтянутся еще. Заслон поставили в коридоре, но пока не вмешиваемся.
— Вот и не вмешивайтесь, — распорядился майор. — Ничего не предпринимать без меня, слышишь? Не пытайтесь их разнять. Лучше даже на глаза им не показывайтесь!
В трубке послышался шум, крики, топот, ругань.
— Что это еще? — нервно спросил Демьянов.
— Все в порядке. Какие-то козлы хотели под шумок наведаться на продуктовый. Уже у дверей были.
— Задержали?
— Удрать успели. Прикажете преследовать?..
— Не до них тут! — прервал его майор. — Стойте на месте, и чтоб никакой стрельбы. С этими потом разберемся.
А ведь хорошо у парня голова работает, подумал он. Догадался не кидаться в пекло очертя голову, а взять под охрану особо важные объекты инфраструктуры убежища. При любых массовых беспорядках так и делается.
— Ладно, через пять минут выдвигайтесь в сторону дизельной, я вас нагоню.
«Какая еще рознь? — недоумевал майор, пробегая по главному коридору, выглядевшему странно пустым, будто вымершим. — Бред какой-то.»
Все эти дни его мысли были настолько заняты обеспечением биологического выживания, что он совсем упустил из виду другие вопросы человеческого общежития. А ведь были среди них и такие, о которых забывать нельзя — слишком они взрывоопасны.
Когда все внимание уделяется одной проблеме, другие часто уходят на периферию и там незаметно вызревают как опухоли, повинуясь закону перехода количества в качество. А потом нарыв лопается совсем не там, где ждали. Хотя нельзя сказать, что это случилось как гром среди ясного неба. Были предвестники. Пара столкновений в людных местах. Жалобы о домогательствах. Несколько сообщений о кражах с предположительно известным авторством.
Это была лишь верхушка айсберга. А сколько таких симптомов остались незамеченными! Угрозы, недобрые слова и просто косые взгляды — кто их считал? Гнев копился долго. Трения между «коренными» и «приезжими» возникли буквально на третьи сутки, но до поры до времени их скрывала обстановка общей суматохи, которой всегда сопровождается становление нового коллектива. Но она улеглась, и вместе с обычным порядком жизни пришли обычные проблемы. Раздражение было обоюдным, хотя перечень обид, которые стороны могли предъявить друг другу, был не совсем равным. Но каждая сторона чувствовала себя правой.
Как это нередко бывает, неприятности начались с пустяка. В очереди за пайкой хлеба люди всегда напряжены до предела, нервы у каждого как натянутая струна, внимание обострено — а вдруг соседу достанется больше? А вдруг пролезет без очереди? Не был исключением и этот раз.
Два парня, с виду ровесники, оказались у вожделенного окошечка одновременно, ловко опередив старушку в платочке и оттерев замешкавшегося интеллигента в очках с толстыми стеклами. Они были чем-то похожи — невысокие, атлетически сложенные, коротко стриженные, с одинаковым выражением самоуверенного превосходства в глазах. Разве что у одного эти глаза были серые, а у другого — угольно-черные. Один носил на олимпийке надпись «Russia» и триколор, а одежда другого подобной символики не имела.
Оба торопились получить свою долю и поскорее покинуть усталую бормочущую толпу. Ни один не собирался уступать. Не было даже попытки решить конфликт мирным путем. За грубым словом последовал толчок в корпус, затем хук правой в скулу. Второй в долгу не остался. Все произошло настолько быстро, что никто из всей очереди не успел заметить, кто нанес удар первым.
Зато некоторые заметили, что один из парней принадлежит к иной национальности. В тот же миг с криком «наших бьют!» в свалку, расталкивая народ, кинулось еще человек пять, когда-то бритых, но успевших обрасти свинячьей щетиной — в убежище было не просто побриться. В одинаковых камуфляжных штанах, коротких куртках и тяжелых ботинках. По-английски они звались «кожаные головы».
Конечно, это было не по правилам. Но по правилам дерутся разве что японские самураи. Выходцы из спальных районов Новосибирска, из любых районов любого российского города не знали кодекса бусидо. Зато они смотрели фильмы про ментов и бандитов, которые выясняли отношения совсем по другим кодексам, поэтому не видели ничего плохого в соотношении сил шесть к одному.
Сражаться по-честному можно, когда отношения выясняют свои. Если же надо защищать брата по крови от посягательств представителя враждебной стаи, то нет ничего зазорного в том, чтобы навалиться скопом. Для победы все средства хороши. В отличие от политиков, эти ребята прекрасно понимали, что выражение «война по правилам» звучит смешно.
Несмотря на подавляющее численное превосходство врагов, южанин не сдавался. Он даже успел расквасить чей-то нос, прежде чем на него навалились массой и сбили с ног. Есть, конечно, второе старое правило. Лежачего не бьют. Но как же можно ему следовать, когда глаза застилает красный туман и хочется только прибить, размазать, растоптать? Выместить злобу на мир, загнавший тебя, молодого и полного сил, в темный вонючий подвал и посадившего на жалкую баланду, куда хуже зэковской?
