Где-то на том берегу - Катя Мореветер

Отливающий в темноте серебром туман стелился по реке, перемешиваясь с тихим голосом, льющимся по ветру.

— Белым-белым днём из шумного-шумного города, — русалка, сидящая на ветви ивы, вытянула руку в сторону мерцающих за рекой огней, — в лес пришёл…

Обвела взглядом расположившихся вокруг малышей и тех, кто постарше, но ещё находит если не увлекательным, то любопытным слушать то ли сказки, то ли страшилки перед рассветом.

— Человек! — щёлкнула зубами кошачья улыбка у подножья дерева.

— А-а-а-а! — завизжала мелкотня.

Даже сын местного лесового вздрогнул, и примостившаяся у него на плече маленькая вила, ойкнув, вспорхнула и запуталась в свисающих ветвях. Закрыла ладошками рот феечка. Вздыбили шерсть волчата. Две русалочки — племянницы рассказчицы, обнимавшие её с двух сторон — заплакали. Только тролль, захаживающий послушать истории в лес с той стороны реки, где мерцали городские огни, вздохнул и остался сидеть неподвижно.

Улыбка улыбнулась, демонстрируя, насколько хозяин её доволен эффектом, и пропала. Но те, кому ночь была за день людской (а таких здесь было много), прекрасно видели в темноте Пуша — кота, раза в три больше обычного, с лакрично-чёрной шерстью, неожиданным белым сердечком на манишке и мерцающими в лунном свете когтями.

— М-у-у-у! — добавил Пуш то ли чтобы напугать ещё сильнее, то ли чтобы развеселить напуганных. Во всяком случае, феечка несмело улыбнулась.

— Му? Ты уверен? Копыта у тебя вроде не прорезались, да и хорошо, — русалка осеклась, взглянув на нахмурившуюся вилу. — У некоторых они, конечно, очень изящные, но не твой случай, мохнатый.

— Не роняй мой авторитет, Синь. А насчёт уверенности — я вообще мало в чём уверен. Всегда есть что-то, чего я не знаю, что не учёл, кого не услышал. Реальность меняется, детали ускользают. И мало что в жизни можно оценивать однозначно, ты не находишь?

— Нахожу. Но люди — не повод для смеха. Вот в этом я уверена. Особенно, когда они появляются рядом!

— Всегда ли? И все ли согласятся с тобой?

— Всегда. И не смотри на Жака, — кивнула Синь’Ава на тролля. — О ком он расскажет? О вонючих человеческих бездомных? О глупых мальчишках, которые кидают крючки в воду под мостом? И уж точно ни слова не скажет он о тех, что жгут и потом рубят лес, о тех, кто сливает отраву в воду, о тех, кто убивает нас!

Синь’Ава хлестала хвостом по стволу, сама того не замечая.

Жак втянул голову в плечи. Все знали, что говорить тролль не любил. Ночью да в межсезонье, когда город заворачивался в тёплый оверсайз, он видился окружающим вполне себе обычным парнишкой, только крупным и уж очень молчаливым. Но неожиданно Жак ответил, тихо, но уверенно:

— Дядя Саша вот не воняет, и появляется у нас редко. Маме стихи читает. Папа правда рядом с ним кусок ограды уронил… Тот реже приходить стал. Ещё есть люди, они рисуют. Прямо на стенах. Необычно. И мой мост зовут Звёздным. На него повесили огоньки, их можно включать и выключать. Когда включены ночью — красиво. Отсюда видно. Вон же…

Синь’Ава только покачала головой, а Жак продолжил:

— И мальчишки не глупые… Не все глупые. Они если бы знали, что вы поцарапаться можете, они бы удочки не бросали. Даня точно бы не бросал, он добрый… Он меня играть звал. Только я боюсь, что сломаю что-нибудь…

Две сестрички-русалки захихикали. Синь’Ава прижала их к себе крепче:

— С крючками своими играть зовут, с удочками? Ты хороший, Жак. Просто много не понимаешь. Всё, пора по домам.

— Ну тётя Синь! Ещё не рано…

— В самый раз.

Близился рассвет, и совсем маленьким действительно пора было отдыхать. Только нескольким — завтракать, да блуждающим огням наступало время становиться солнечными зайчиками.

Под старой ивой остались Пуш, молодой лесовой Соль младший и трёхцветная кошечка Ши.

— Пуш, зачем она так? Жак только начал рассказывать. Интересно же. А теперь из него слова не вытащишь… — спросил Соль.

— Не мр-вытянешь, — толкнула лесового Ши.

— Синь’Ава… Она хочет как лучше. Люди таят в себе много опасностей. И Синь волнуется за нас. Она хочет, чтобы дети избежали угрозы. Пока они особенно беззащитны.

— Но зачем так пугать то?

— Чтобы запомнили надолго, чтобы сначала прятались, а потом задумывались, что дальше делать. Да и ей тяжело по-другому… Но вот вы. Слушали её, слышали…

— Ещё бы.

— А в город всё же собрались, мр-да, — Пуш прищурил глаза, обвил лапы хвостом.

Ши прижала ушки, совсем слегка, и не сдержалась:

— Как?! Как ты догадался? Я хочу жить своей жизнью! И могу-мр! И Соль может. Мы всё решили, продумали. Ты главное не волнуйся.

Соль перебил:

— Или это папа? Ему лес нашептал?

Пуш запрыгнул на ветвь, где сидела недавно Синь’Ава:

— Папа твой и без леса видит много, слышит, чует. Да и тебя знает. А на деревья не обижайся. Может, они своему лесовому бы и рассказали, ка же иначе то? Кроме грязных, мр-да… Так те и не деревья уже, а палки неживые. С них и спросу нет.

— Но? Но не рассказали?

— Но их не спрашивали. Тебя то им тоже обижать негоже. А папа волнуется за тебя.

— Я печалить не хочу никого. Я хочу, чтобы папа в меня верил. В то, что за своим лесом — услежу. И Ши права, мы всё разузнали. В городе есть парк. Большой. Без ухода, а уход же нужен. Прямо на той стороне реки — отсюда недалеко. Мы приходить будем часто-часто. И о Ши я позабочусь, как иначе то? В том парке дуб есть мощный, уютный, от домов далеко, к реке ближе. Мы всё продумали.

— Да и что мне мр-дома, — Ши всё ещё нервничала, волевым усилием заставила себя выпрямить ушки и стала перебирать передними лапами. — Я там познакомилась с домовыми и подъездными, которые в домах у парка живут. А с дуба реку видно, даже не с макушки. И с водяным местным. Познакомилась. Скучно ему там. Русалки наши к нему не хотят заплывать, а кто и заглянул бы в гости, те из-за Синь не решатся. Там люди есть, даже в воду иногда заходят, купаются. А водяной, он чувак хороший, — Соль бросил уважительный взгляд на Ши, успевшую нахвататься у новых знакомых всяких интересных слов. — И вообще, Пуш, там знаешь как интересно? Меня там погладили. Меня-мр, представляешь, погладили! Но я зашипела и на дерево — всё как учил.