Свои вопросы он выпалил единым духом так быстро, что от волнения пыль разогналась в теле, и он ощутил, что его всего обдало жаром. Сэле остановился, обращая к нему взор.
– Я думаю, рассказывая о творицах, твой друг Хиба не забыл упомянуть их право анонимности? К тому же Сэле никогда не творили под лучами Онсарры, потому задавать мне подобные вопросы, так скажем, не очень-то эффективный способ познания.
– Но мне просто не у кого больше спросить! – с болью в голосе ответил Гиб Аянфаль, – вы единственный, кто мне хоть что-то сказал о матери! О том, что она была искусна в своём деле!
К его разочарованию Сэле только рассмеялся в ответ.
– Бедное дитя! – с наигранной жалостью воскликнул он, – Очевидно, любой бы догадался, что спрашивать это нужно с ближайших родичей. С абы Альтаса в первую очередь!
– Аба исчез, – мрачно ответил Гиб Аянфаль.
– Ну, об этом мы уже говорили, – невозмутимо ответил консул, – а теперь ступай домой к своим родичам. Я тебя даже слегка прогоняю.
Гиб Аянфалю ничего не оставалось, кроме как совершить прощальный поклон и поспешить к выходу. Едва он вышел из залы, как сознание буквально оглушили нахлынувшие информационные волны, звучавшие тут во всю силу. Справляясь с ними, Гиб Аянфаль остановился, прислоняясь спиной к стене, и тут помимо всего прочего почувствовал, что зала за ней опустела. Решив удостовериться в этом, он заглянул внутрь. Никого. Сэле удалился так же быстро, как некогда появился. Гиб Аянфаль снова закрыл за собой проход и направился прочь из замка.
Предложение Сэле прямо-таки выбило его из только устоявшегося за день течения мыслей. Кроме того, ему стало неудобно, что он под конец задал вопрос о матери. Всё вышло как-то неловко. Его жизнь в последнее время стала слишком беспокойной и не расположенной к рассуждениям. Возможно, если бы Сэле спросил его позднее, то он дал бы совершенно иной ответ. Хотя отказаться от своих родичей он просто не мог. А стоявший перед глазами пример разлучённых Хибы и Бэли только укреплял его в этой позиции. Разве только он откажется ради неких великих перемен, упомянутых Сэле, приближение которых он сам невольно ощутил в день, когда исчезла Росер.
Погружённый в эти рассуждения, Гиб Аянфаль прошёл через центральные залы, наполненные в вечернее время асайями, и вышел на воздух. Ноги сами привели его к величественному пасочнику, под ветвями которого они с абой Альтасом некогда обдумывали решение Сэле строить башню. Отсюда её не видно – она тщательно скрыта барьером, чтобы окружающее население ничего не увидело прежде срока. Гиб Аянфаль перевёл взгляд ниже, наблюдая за отдыхающими от трудов жителями замка и окрестностей. Тут же к нему пришла мысль о том, что согласись он, и на него с принятием роли Сэле легла бы обязанность быть мастером в этой обители и нести ответственность перед Голосом за каждого из всех, кого он сейчас видит.
Всё-таки в зале Салангури у него не было достаточно времени на то, чтобы подумать. Он никак не смог посоветоваться с родичами. Вдруг они были бы за то, чтобы он стал воспреемником и сами бы его отпустили? Кроме того, на Сэле не лежит никаких ограничений, консул может ходить везде, где захочет, для него нет закрытых пространств. Он вполне мог бы посещать их, сохраняя прежние воспоминания, принадлежавшие Гиб Аянфалю, и оказывать им своё покровительство. Если бы консул хоть ненадолго отпустил его поговорить с одним только Ае, который как старший патриций, наверняка лучше всех смог бы разобраться во всей ситуации! Почему ему всё пришлось решать одному?
Он просто не имеет ещё достаточно опыта для совершения верного выбора. Ранее всё решал аба Альтас. Он вырастал горой за плечами Гиб Аянфаля при малейшем веянии перемен, и жизнь текла размеренно и спокойно. Потом перед ним появился Хиба, показавший, как могут жить асайи, полностью правящие своей жизнью сами. Но и он, если не считать их последнего столкновения, всегда пёкся о его безопасности, всегда сам решал, куда им идти и чем заниматься. У Гиб Аянфаля даже закрались подозрения, что он был для Хибы как дитя на манер подросшего Бэли, но никак не равным другом. Как ни странно, один только Ае предоставил ему право самому выбирать в ночь, когда он побывал в низу замка. Да и прежде, он хоть и всячески выражал своё недовольство его дружбой с Хибой, но никогда прямо ей не препятствовал. Ае открыто говорил, что Гиб Аянфаль – свободный асай и волен сам править течением жизни, его дело лишь подсказывать и направлять на верном пути. По сути, он позволил ему увидеть Низ, узнать о творицах и пережить всё, что он пережил. Ведь воспользуйся он хоть толикой той власти, которая есть у него над чувствами и желаниями асайев, как у управляющего глобальными эмоциями, и Гиб Аянфаль никуда бы не вышел из замка в тот день, он сам бы отказался помогать Хибе и не известно, стыдился бы потом этого или нет. Ае принял его выбор, каким бы безумным он не казался ему самому, предоставив младшему родичу свободу решать. Свобода – высшая ценность для любого асайя. Неужели он, Гиб Аянфаль, за восемьдесят с небольшим оборотов своей жизни, так и не научился пользоваться тем, что считалось непреложным даром с первого мига пробуждения? Он не может сам выбирать, что ему нужно, не дожидаясь чужой подсказки!
– Яфи!
Знакомый голос оторвал его от погружения в кипящие мысли. Гиб Аянфаль поднял голову и увидел перед собой Гиеджи, стоящую чуть поодаль.
– Яфи, что с тобой? – не без беспокойства спросила Гиеджи, подходя ближе и садясь рядом.
– Со мной? – несколько оторопело переспросил Гиб Аянфаль, – всё в порядке. Разве я выгляжу как-то не так?
– Ты был так погружён не то волны, не то в мысли, что даже не заметил, как я пришла, – ответила Гиеджи, – ты из-за своего друга, да?
– Нет, сейчас нет, – заверил её Гиб Аянфаль, – я был у Сэле. Консул со мной говорил.
Он смолк, чувствуя, что не знает, как можно пересказать всё это Гиеджи, правильно подбирая слова, так как, согласно велению Сэле, сестра считается слишком юной для обладания знаниями. Да и вообще можно ли упоминать хоть часть разговора, здесь, где волны густы, а вокруг полно асайев?
Гиеджи, однако, не стала расспрашивать его о содержании разговора. Она тихонько взяла его за руку и сказала:
– Я пришла тебя встретить. И хотела спросить об Эньши.
– О том, как так получилось, что мы теперь родичи? – усмехнувшись, уточнил Гиб Аянфаль.
Гиеджи только молча кивнула, а потом покосилась в сторону ворот, где дежурила пара стражей, успевшая появиться тут за то время, пока Гиб Аянфаль беседовал с консулом. Они обычно находились снаружи, но сейчас зашли во двор и поглядывали на мирных асайев. Гиб Аянфаль не чувствовал от них никакого опасного или неприятного веяния, но Гиеджи их общество, похоже, чем-то беспокоило.
– Да, именно это я и хочу знать, – тем не менее продолжила она, – я больше не вытерплю! Вчера при нём неудобно было спрашивать, а сейчас, как только придём в обитель, он снова на тебе повиснет. Даже в саду от него не скроешься! А я хочу знать. Это ведь… из-за тебя так вышло, Яфи?
– Из-за меня, – не стал отрицать Гиб Аянфаль, – понимаешь, после того, как я увидел, что они сделали с Хибой, я подумал, что рискую. Даже не подумал. Провидение, другое сверхсущество повелело мне так сделать. Довериться именно Эньши. Чтобы он помог мне вспомнить, если со мной что-нибудь случится. В его памяти есть теперь всё, что помню я. Такое доверие не может пройти бесследно для тонких волн.
Гиеджи выглядела поражённой.
– Да, я понимаю, – проговорила она через некоторое время, – но почему ты не обратился с этой просьбой ко мне? Или к Ае? Ведь мы уже твои родичи! Неужели ты думаешь, что мы бы не помогли?
– Я ничуть в этом не сомневаюсь, Гиеджи! Но Провидение сказало сделать так. Я не смог усомниться в этом зове. И кроме того, ты сама про себя знаешь, в чём тебе нелегко. Я не имею права навешивать на тебя ещё и свою долю. А Ае… боюсь, он не скоро ещё примет мои начинания.
Гиеджи помолчала немного, сидя рядом, и, потупив взгляд, рассматривала короткую траву. Она поняла причины принятого Гиб Аянфалем решения, но всё же продолжала питать ревность из-за того, что хранителем воспоминаний стал асай, к которому она не испытывала особой симпатии.
