— Где мои родители? — повторяю я.
— Они… внизу.
— Я хочу их увидеть. Поговорить с ними.
— Их…
— Что с моими родителями?
— Их еще не реанимировали. Они заморожены. Все, кроме тебя, еще заморожены.
— Когда они проснутся? Когда можно будет их увидеть?
Мальчик пытается незаметно прокрасться к двери.
— Может, лучше позвать Старейшину, чтобы он объяснил?
— Какого еще старейшину? Что объяснил? — я срываюсь на крик, но мне плевать. Одеяло соскользнуло с ног. Мысли скачут, постепенно складываясь в картинку, разбиваясь о слова, которые он сейчас скажет, которых я жду с ужасом, которые ему придется произнести, иначе я не поверю.
— Эээ… Ну, в общем… Их не разбудят, пока мы не долетим.
— Через пятьдесят лет, — глухо говорю я.
Мальчик кивает.
— Через сорок девять лет и двести шестьдесят шесть дней.
Несколько столетий я лежала, вмороженная в кусок льда. И все же никогда не чувствовала себя так одиноко, как теперь, в эту секунду, понимая, что я в сознании, я проснулась, я жива. А они — нет.
16
Старший
Она начинает плакать. Слезы ее не тихие и печальные, это слезы ярости, словно она ненавидит весь мир или, по крайней мере, весь корабль, который стал теперь ее миром. Так что я поступаю, как поступил бы любой здравомыслящий человек, столкнувшись с женскими слезами.
Сматываюсь оттуда со скоростью света.
В левом ухе раздается знакомое «бип, бип-бип».
— Входящий вызов: Старейшина, — сообщает вай-ком мягким женским голосом.
— Отклонить.
Старейшина ушел из Больницы, как только Док занялся восстановительной терапией. Он не помогал ставить капельницы, не смотрел, как через них в Эми влилось три пакета питательного раствора. Не укладывал ее на больничную койку, которую приготовил Док. Его не было здесь, когда она пришла в себя, он не сидел возле нее целых семь часов подряд, просто чтобы она не просыпалась в одиночестве.
И мне сейчас параллельно, что он там хочет сказать.
Что меня заботит, так это Эми. Может, если она получше узнает «Годспид», то перестанет так рыдать? Если принести ей частичку дома, что-нибудь, что напомнит ей о Сол-Земле, может, она…
Я направляюсь прямо в сад, что на заднем дворе Больницы. Сейчас он весь утопает в цветах, но я знаю, что мне нужно: большие желтые и оранжевые цветы, что растут у пруда — они почти такие же яркие, как волосы Эми.
Их приходится поискать; осталось лишь несколько цветков. Тяжелые головы их сонно клонятся к воде. Я становлюсь на колени, не обращая внимания на пятна грязи на штанах, и срываю полдесятка цветов. Лепестки длиной с мой палец, заворачиваются на концах, медвяный запах лениво заползает в нос.
— Старший.
Зараза. Оборачиваюсь и встречаюсь взглядом со Старейшиной. Пальцы непроизвольно сжимают стебли.
— Ты отклонил мой вызов, — голос его звучит глухо и монотонно.
— Я был занят.
Ледяной взгляд опускается на цветы.
— Конечно.
Иду назад, к Больнице. Старейшина следует за мной.
— Ты забываешь о своих обязанностях. Вчера я дал тебе задание, его нужно выполнить.
— Это не срочно.
Начинаю подниматься по ступеням, но Старейшина хватает меня за воротник и оттаскивает назад.
— Корабль важнее любой девчонки.
Киваю. Тут он прав.
— Ей вообще здесь не место, — бормочет он. — Еще одна помеха.
Стебли у меня в ладони превращаются в кашу.
— Помеха? — теперь уже я говорю глухо и монотонно.
— Ее присутствие опасно для корабля. Различия. Первая причина разлада.
В груди взрывается буря протеста. Не таким лидером я хочу научиться быть — не холодным и безразличным к Эми. Вчера Старейшина сказал, что мое дело — защищать людей. Я не знал, что он имел в виду только наших людей.
— Возвращайся на уровень хранителей и займись заданием.
— Нет.
Глаза Старейшины сначала широко распахиваются, а через мгновение сощуриваются.
— Нет?
— Нет, — я вырываюсь из его рук и иду в фойе, к лифту. Старейшина успевает зайти туда вслед за мной до того, как закрываются двери.
— У меня нет времени на твои ребячества. Повторяю последний раз. Возвращайся на уровень хранителей.
— Нет, — улыбаясь, говорю я, но это лишь маска, чтобы скрыть страх. Старейшина терпеть не может неповиновения, а я никогда еще так открыто ему не перечил. Одна часть меня порывается взять свои слова обратно, извиниться и послушаться приказа, как я слушался всегда. Другая часть хочет, чтобы он меня ударил. Тогда я смог бы врезать ему в ответ.
Старейшина поднимает левую руку к кнопке вай-кома.
— Запрос доступа, степень — Хранитель. Голосовое управление — Старейшина, — говорит он, и внутри у меня все сжимается. Сейчас случится что-то нехорошее. — Команда: активировать усилитель шумов на вай-коме «Старший». Тон и частоту варьировать. Уровень интенсивности: третий. Прекратить при появлении объекта на уровне хранителей.
В эту же секунду мое левое ухо наполняет низкий шум, Я закрываю ухо ладонью, но звук идет не снаружи, а изнутри, из моего вай-кома. Гул на мгновение сменяется скрипом, снова превращается в гул, а потом проходится прямо по барабанной перепонке зубодробильным скрежетом.
Стучу пальцем по кнопке вай-кома.
— Голосовое управление! Команда: прекратить все звуки!
— Доступ отклонен, — женский голос перекрывает кошмарный хлюпающий звук, напоминающий о коровьих родах. Ччччерт! Это не биометрический сканер, здесь у меня нет таких же прав, как у Старейшины. Вай-комы у каждого из нас разные, и мой перестанет сходить с ума только после команды Старейшины.
— Останови, — говорю я. Ухо заполняет неясное бормотание, что было бы само по себе не так уж страшно, вот только звук сопровождается резким «пи-и-и!», от которого я каждый раз подскакиваю на месте.
Двери лифта открываются, и мы входим в комнату для отдыха.
— Шум прекратится, когда ты придешь в учебный центр и будешь готов слушаться и учиться, — издевательски-дружелюбно говорит Старейшина. Снова нажимает на кнопку вай-кома. — Команда: увеличить интенсивность до четвертого уровня, — звуки становятся громче. Старейшина улыбается мне, потом разворачивается и выходит из комнаты в направлении кабинета Дока.
Я пытаюсь заткнуть ухо пальцем, но не помогает. Вай-ком подключен непосредственно к барабанной перепонке. В ухе взрывается звук разбивающегося стекла вперемежку с кукареканьем.
— Красивые цветы.
— Орион? — Может, я и должен был бы удивиться, увидев в Палате регистратора, но слишком уж много внимания отнимает какофония в левом ухе. Я даже забыл про цветы, зажатые правой руке. Зеленая кровь из сломанных стеблей сочится между пальцами.
— Нужно было пополнить запасы. — Орион встряхивает небольшую пластиковую бутылочку с таблетками внутри. Он их, должно быть, стащил. Никому не разрешается хранить у себя психотропные препараты — даже если ты не лежишь в Больнице, их доставляют тебе ежедневно, по одной дозе за раз.
— Не хочу, чтобы Старейшина или Док меня поймали, — Орион прячет таблетки в карман.
Снова закрываю ухо ладонью в слабой попытке заглушить шум, но ничего не выходит.
Орион мрачно усмехается.
— Ааа, старый трюк. Бесполезно пытаться остановить шум. Только хуже станет, чем дольше будешь пытаться, — он смотрит, как я стучу по уху кулаком. — Просто сделай, что он приказал, иначе свихнешься.
— Откуда ты знаешь? — голос мой звучит резко и зло, но только потому, что я с трудом концентрируюсь на чем-либо, кроме воплей в ухе.
— Просто хотел дать добрый совет: бесполезно открыто восставать против Старейшины. Это ничего не даст. Он — словно старый король, слишком привык к власти. Нельзя прямо бросать ему вызов. Нужно быть немножко хитрее, — Орион убирает за ухо длинную прядь растрепанных волос, и мне снова бросается в глаза белая паутинка шрамов, подающая шею с левой стороны. Его кожу словно разорвали, а потом неумело скрепили снова.
