Никогда в своей жизни она такого не ощущала. Тем более – с первого раза. Да и вообще такого быть не может… Но Марину Николаевну внезапно изогнуло так, что Марат с огромным трудом смог удержать ее в руках. Женщина запрокинула голову, стиснула зубы, и из ее губ срывалось только рычание.
Марат зарычал сам, и уже совершенно потеряв голову, вонзился в нее так глубоко, как только смог.
На какой-то миг ему показалось, что он потерял сознание, потому что очнулся только тогда, когда они лежали рядом, обессиленные и мокрые от пота, как загнанные лошади. В голове звенела легкость. Марина Николаевна повернулась на бок, мурлыкнула, и провела указательным пальцем по влажному телу Марата.
Какой шустрый мальчик, - прошептала она, указывая взглядом куда-то вниз. – Очень шустрый.
Марат проследил за ее взглядом, а потом негнущимися пальцами снял презерватив. Завернул на нем узелок. Надеть его он успел в самое последнее мгновение, уже на последнем краю сознания, если честно.
Сейчас придем в себя. Женщине надо полежать хотя бы немножечко после такого, - слабым голосом сказала Марина. – А потом сходим в душ, попьем кофе, и пойдем за Аней, - продолжила она.
– Ты ведь никуда не торопишься? Вот и посмотрим на твоего не очень страшного и совсем не жуткого Строма… И, вполне возможно, отпразднуем ваш последний экзамен в этом году. И, в конце концов, мне не терпится увидеть своего возможного будущего зятя.
Хорошо, – сипло ответил Марат. –
Конечно, пойдем.
Ровно через час они вышли из подъезда, и, легко шагая по летней жаре двинулись в сторону дома Строма. На часах – чуть больше десяти, и Марат был уверен, что, скорее всего, у Травиной и Стромова веселье в самом разгаре. Второй, а возможно и третий «заход». Звучит пошловато, зато верно.
Марат долго звонил, упрямо нажимая кнопку.
Да я знаю, что вы там, уродцы, - весело сказал юноша, полуобернувшись к Марине Николаевне.
Наконец за дверью послышались звуки, она чуть-чуть приоткрылась, и в узком проеме показалась голова.
Мелкий, я сейчас тебе руки оторву, и запихаю тебе же в задницу, обе, - прорычал Стром.
Себе в задницу чего-нибудь запихай, - беспечно и дерзко отозвался Марат, не отступая ни на шаг. – У меня тут гости. Травина Марина Николаевна. Знаешь такую?
Стром зарычал от ярости, но попытки высунуться за дверь не сделал.
Пошел ты, мелкий…
Иди штаны надевай, - посоветовал другу
Марат. – Это мама Ани. Она самая. Знакомиться пришла с тобой.
Стром глухо булькнул, и исчез за дверью.
Если бы не заранее подставленная нога Марата, то дверь бы закрылась.
Стром, я не шучу, твою дивизию. Иди, одевайся, и Аньку зови, а мы пока на кухню. Поищем чего-нибудь на ужин в вашей пещере…
Глава 23
Лето катилось и веселилось на полную катушку. Стояла умопомрачающая жара, электронные градусники и часы глючили, показывая странные цифры на своих табло. Словно бы электроника и заодно само время сошли с ума. Передвигаться по улицам начиная с полдня можно было только в шортах, перебегая из тени в тень, и при этом желательно с зонтиком от солнца.
Они вчетвером поселились в одной квартире, как то странно и совершенно органично вписались в интерьер, уставленный дорогущей деревянной мебелью, с пушистыми коврами и всевозможной техникой. Постепенно, усилиями двух аккуратных женщин и двух горящих желанием мужчин - нора загнанного зверя превратилась в невообразимо уютный уголок, очищенный от грязи и пыли.
Стром разворачивал вон всех бывших вечерних завсегдатаев. Исправно работал тряпкой на самой верхотуре, снял и перемыл люстры, починил проводку и заменил всю посуду на кухне. Хрустальные же стопки и бокалы, которые можно было отыскать в этой квартире в самых невообразимых уголках – перекочевали в положенное им место. Все лишнее было безжалостно вытряхнуто, шкафы прошли полную ревизию, и теперь вместо заплесневелого тряпья неизвестного назначения – там искрились стопки белья и чистой, аккуратно сложенной одежды.
Уже на второй день у Марата и Марины состоялся странный разговор, в котором они расставили все точки. Марат тогда сбегал до своего дома, и принес тот самый рулон денег, который ему передал Двадцать Четвертый.
Вот, - сказал он, доставая тугой сверток из кармана. – Эти деньги я заработал. Честным трудом.
Слово за словом рассказал всю историю от начала и до конца. Некоторые моменты Марина знала. Она сейчас смотрела со все возрастающим восхищением и даже капелькой ужаса на мужчину, который сидел перед ней. Да, этот шестнадцатилетний юноша казался ей теперь не мальчиком (мальчиком он был для нее в постели), а самым настоящим мужчиной. Мужиком, который с самого начала - твердо, упорно, через боль, слезы, кровь, «не хочу» и «не могу» – шел к намеченной цели и достиг ее.
Тайком Марина пересмотрела все бои Марата, которые были доступны в интернете. Она бы никогда не подумала, что этот маленький человечек, её худенький и зеленоглазый мальчишка – способен на такое.
Просто прошу понять меня, - говорил Марат. Слова он произносил без малейшей усмешки. Но и без напускной юношеской мрачности. В некоторые мгновения опытной женщине казалось, что этот юноша - совсем не юнец, а какое-то очень древнее создание, наподобие навсегда запечатленного в юном теле вампира. А она сама - героиня истории, которые так любят молодые девушки, когда, например, столетнее существо в образе прекрасного Эдварда Каллена влюбляется в провинциальную простушку…
Было бы очень здорово и полезно, если бы ты ушла со своей работы. Денег здесь достаточно, чтобы прожить целый год, ни о чем не думая. И этот год потратить на куда более полезные вещи, нежели опостылевший офис с самодуром начальником. Так ведь? Искать новую, интересную работу. Обустраивать Ане жилье и жизнь. Ты ее мать. Я - взял за нее ответственность, по уличным законам и понятиям. Стром работает на хорошей, настоящей мужской работе. Любит Аню. Она же не может дня без него прожить… Мы все связаны, и никуда от этого не денешься.
Во время этой речи Марина почему-то не могла и слова произнести в ответ. Все, что говорил этот мужчина укладывалось в рамки, грезилось в мечтах и подкреплялось делом – той самой невообразимо толстой пачкой купюр высшего достоинства. У нее просто не было аргументов против. Она согласилась, просто и непринужденно, коренным образом изменила свою жизнь на все сто восемьдесят градусов.
Где-то в глубине души первое время она думала, что это не совсем правильно. Что подумают люди?
«Да какие люди?!» - рассердилась на себя в конце концов Марина Николаевна.
Где были эти люди, когда она одна, на нищенские пособия тянула дочь? Когда им буквально иногда не было что поесть, и нечего надеть в холодный день? Где были и что делали эти люди, когда Аня пришла домой из школы, и с ее новых, только что купленных дешевых сапог - отлетела подошва? Кто пришел, когда у них сломался душ, и мыться приходилось в ванной под краном на четвереньках? Да какое ей дело до этих неведомых людей и что они подумают?
Она хотела здесь и сейчас. Целый год! Жить. С двумя сильными, надежными мужчинами, под одной крышей. Готовить и стирать, ухаживать за ними всеми. За собой – в первую очередь! Напевать что-то красивое, занимаясь разбором покупок и глажкой новых хрустящих рубашек. Закрыться за железной дверью. Прикрыться широкими спинами, и выходить только вечером, гулять по изнывающим от жары улицам, заходить в ночные кафе. Стоять у перил пристани, слушая, как мимо, по реке, гудя двигателями, проплывают баржи и теплоходы, с одного конца страны на другой… А потом приходить сюда, и падать на кровать, на чистые простыни, пахнущие альпийскими взгорьями. Поддаваться уверенным рукам, широко расставлять ноги, и изгибаться, извиваться, стонать и кусать зубами подушку, покоряясь неодолимой силе над собой.
Марат же не мог нарадоваться, как все вышло удачно. Он жил от Строма буквально в двух подъездах. Родители, конечно, играли в его жизни очень серьезную роль, но сейчас они здорово отдалились. Отец вообще, и не без оснований, полагал, что сумел воспитать настоящего человека, который способен большинство вопросов решить самостоятельно. Этому, надо сказать, способствовало и то, что Марата, начиная с первого класса не надо было усаживать за уроки или требовать, чтобы он занимался спортом, больше читал или больше (или меньше) гулял. Все это было интересно Марату и самому, и зачастую родителям приходилось наоборот сдерживать пылкие порывы своего чада.
