Посыльный у ворот. Пакет для жены, как обычно. Эта женщина чертовская транжира. Я расписался на квитке. Коробка, наверное, дюймов двадцать, самое большее. Совсем не тяжелая. Я занес ее внутрь, и коробка сказала: «Выпустите меня». Поэтому я взглянул на обратный адрес. О, боже! Но посыльный, не теряя времени, уже укатил. Что было делать? Положить коробку в шкаф, решил я. И вернуться к своей жизни, какая она ни есть. И притвориться, что не слышал голоса, зовущего меня из-под белой упаковочной бумаги.
Жена вернулась с работы домой, и я сказал ей: «Загляни-ка в шкаф». Она легонько присвистнула и спросила: «Где твой нож?» Я дал ей тот самый старый охотничий нож, которым мы пользуемся для открывания пакетов. Словно ошкуривая оленя, она разрезала ленточку, открыла клапаны и развернула аэрогель, потом вытащила свою куклу и с внезапной нежностью сказала:
— Женевьева.
— Это мое имя, — отозвалась кукла, глядя на нас обоих. У нее были большие-пребольшие глаза. И я обратил внимание — зеленые. А я не из тех, кто обычно замечает цвет глаз. Эти глаза светились в несоразмерно крупной голове на верхушке незрелого тела, напомнившего мне ребячье. Но волосы просто громадные. Такие волосы — предмет мечтания каждой женщины — богатые и вьющиеся с истинно верным количеством локонов. И я обратил внимание — каштановые. Пластиковая кожа казалась сильно загорелой. И что-то взрослое было в голосе, даже когда он доносился из тела, не совсем достигавшего восемнадцати дюймов росту.
— У меня есть платья, — сказала кукла. — Чудесные маленькие платья!
И поэтому моя жена провела следующий час, играя со своей новой игрушкой и с ее модным гардеробом. Она позвонила своим подругам из клуба по интересам. Все прибыли по голографу. Нашу гостиную заполнили взрослые женщины со своими куклами-птичками. Я прошелся там, просто чтобы взглянуть. Просто пошпионить. «Что случилось со стеганием?» — спросил я. На прошлой неделе группа занималась стеганием старомодных материй. С квазикристаллическим рисунком. В общем, довольно изящно. Одна из присутствующих женщин фыркнула и подняла глаза от своей полуодетой куклы, сказав мне:
— Мы продолжаем стегать. Мы занимаемся всеми нашими наследственными ремеслами.
Другая женщина засмеялась и добавила:
— Просто теперь мы все делаем медленнее.
А жена так по-особенному взглянула на меня и спросила:
— И как тебе?
Ее кукла одета в короткую юбку и шелковистую блузку, туфельки ее с острыми шпильками, а в манере носить волосы было нечто. В общем-то, слегка пугающее. Мне пришлось сказать:
— Боже, да у нее большая задница!
После чего кукла улыбнулась, подмигнула мне и сказала:
— Весьма благодарна, добрый сэр.
Когда смех замер, я спросил:
— И к чему такой прикид?
Жена засмеялась и ответила:
— Она идет гулять. По клубам. — Что я принял за шутку. Я не слишком-то много знал об этом новом хобби. Этой новой причуде. Но чуть позднее я услышал, как входная дверь открылась и закрылась, сошел вниз и нашел только жену. Проекции женщин растаяли. И все их куклы тоже.
— Где же твоя новая игрушка? — спросил я. Жена складывала мусор в пустую коробку. — О, она ушла по клубам, как я и сказала.
— Что это за клубы? — спросил я. А она ответила:
— Надо выбросить коробку.
Так что я потащился наружу к бакам рецикла и, стоя под уличным фонарем, пролистал буклет к птичке-девочке. Просто, чтобы немного узнать.
У меня есть свои друзья и свои маленькие хобби. Поэтому меня заедает, когда жена говорит: «Ты должен чем-то занять свое время. Создавать что-то конструктивное.» Она повторяет это все время. Она не слишком высоко ставит, что я играю в софтбол, вожусь в огороде, или что я часами смотрю передачи про спорт, развалясь на диване. Она забывает, что непосредственно конструктивного в наши дни осталось не так уж много. Я не ленив. У меня была работа и зарплата. Но потом ИИ-технология совершила Большой скачок и вся трескотня о том, что машины освобождают людей для лучшей работы, пришла к бесславному концу. Я хочу сказать, зачем ложиться под нож хирурга-человека, когда робот гораздо более искусен? Зачем делать что-то важное, когда приходится состязаться с искусственными жужжалками, что учатся быстрее и лучше нас, и которые сами являются всего лишь прототипами дальнейших чудес, непрерывно сходящих со сборочных линий? Жена забывает об этом. Она работает на государство, потому что правительство еще никто не заменил машинами. И, кроме того, с ее зарплатой и тем солидным куском пирога, что я получил в качестве выходного пособия, у нас все прекрасно. Так в чем же проблема?
Когда ее кукла вернулась домой, был практически час ночи. Она на четвереньках вползла в кошачью дверцу, а жена соскочила с постели и направилась в кухню, спрашивая: «Ну и как же там было?» Она принесла свою новую подружку в нашу спальню. От куклы несло сигаретами, и мне показалось, что на нее пролили пиво. «Спи, давай», — сказала мне жена. Потом расстелила постель кукле, разложив в открытом ящике комода свое самое тонкое квазикристаллическое стеганое одеяло. Как и люди, девочки-птички нуждаются во сне. В снах. Я прочел об этом в брошюре. Прикидываясь спящим, я прислушивался к шепоту о ее приключениях в баре колледжа под названием «Теплица». Всякое случалось в баре колледжа в те времена, когда я еще обращал на это внимание. Может быть, и до сих пор случается. По рассказу похоже было, что там вместе сидят настоящие люди и машины. Кукла жены встретила там кукол других женщин, они хорошо провели время, и ее кукла хочет снова пойти туда завтра вечером.
— Мне можно, ну пожалуйста? — сказала она. И жена ответила:
— Можно пойти туда, или куда-то еще, где лучше. Можно все, что ты захочешь, Женевьева.
* * *
Я понимаю, к чему все это. У меня не философский склад ума, но я и не полный идиот. Мы обсуждали вопрос, иметь ли нам детей, но, принимая во внимание все обстоятельства, меня это не привлекало. Ребенку, определенно, нужно что-то такое, чего у меня попросту нет. Но даже если моя жена и согласилась со мной, я все равно видел сомнение в ее глазах. И это говорю я — человек, вовсе не настроенный на эмоции. Даже на свое собственные.
Кукла проспала почти до полудня. Пару раз я заходил в спальню и видел, как она шевелит во сне глазами. Когда она поднялась, то надела новые джинсы и майку с надписью: «Целуй меня, я ненасытна».
— Я иду гулять, — сказала она мне. Я не произнес ни слова. Что явно возымело эффект. У машин свои способы добиваться реакции от людей: за этими сонными глазами скрывается математическое обеспечение общительности. Но мне удалось ничего не сказать, и она отстала, а я посмотрел половину игры «Кардиналов», утратив интерес после того, как покончил с завтраком, и совсем перестал смотреть, когда другую команду попросту исхлестали. Игра в одни ворота всегда неинтересна. Вместо этого я вышел наружу, чтобы немного поработать. Полить и выполоть. Я все делаю своими руками. Не надо мне никаких садовых жужжалок, спасибо. Работал, пока не спала жара, потом сидел в одном из адирондайков, что соорудил в прошлом году. Столярничество звучит как благородное, прекрасное хобби, пока не сделаешь свое первое кресло-качалку. Я сидел в тени, покачивался, и мельком заметил какое-то небольшое движение. Лицо над виноградником у дальней ограды. Лицо, смотрящее на меня. На мгновение мне показалось, что это еще одна девочка-птичка. Но потом она мне помахала, и я понял, что нет, не похоже. Она помахала, и я помахал в ответ, а потом нашел какую-то причину, чтобы встать, потянуться и направиться в дом.
