Грег Ван Экхаут
Иди, пока можешь идти[1]
Я не ходил в школу из-за болезни нервов, но это не говорит о том, что я был тупым. Это значит лишь, что у меня оказалось много свободного времени. Я болтался с Бименом, мы прочесывали вдоль и поперек свалки Бывшего Города в поисках металлолома и прочего хлама, который можно продать. Мы стали хорошими бизнесменами.
Бимен — робот. Меня это не очень-то волновало. Из-под ободранной кожи у него на лице виднелись пластиковые щеки и механизм глаз. По-моему, Бимен выглядел классно, потому что не притворялся человеком. Он не хотел казаться фальшивкой.
Мы занимались привычным делом до того дня, когда я впервые почувствовал запах моря. Контуры небоскребов расплывались в небе белыми привидениями, где-то над нашими головами завывали полицейские сирены. Мы с Бименом сидели, прислонясь к бетонной стене. У моих ног лежала банка горохового супа с истекшим сроком годности, пара девятивольтовых батареек, моток провода и два стальных стержня, которые можно было использовать в качестве палочек для еды.
— Хорошая добыча, — сказал Бимен. Слова робота сопровождались легкими щелчками, от которых мне очень хотелось его избавить. Они появились в его речи из-за повреждения голосового блока.
— Кроме супа, — ответил я. — Я отнесу его домой, маме.
— Твоя мама жирная и слишком много ест.
— Закрой свою пасть!
Я треснул друга банкой по голове, но не сильно. Бимен не собирался грубить, просто программа выдала не те выражения.
Я хотел объяснить ему, что моя мама вовсе не много ест, просто в той дряни, которой ее кормят на обувной фабрике, содержится слишком много жиров и углеводов. Как растолковать роботу слово «углеводы» — то ли как слишком сильно заряженная батарейка, то ли, наоборот, недостаточно заряженная? И тут как раз подул этот ветер, не горячий и влажный, как всегда в Бывшем Городе, а прохладный, словно из открытого холодильника, и соленый.
— Что за чертовщина? — удивился я.
Бимен подключил свое обоняние. Мы с ним предполагали, что до того, как сломался и пришел сюда, он был кем-то вроде повара. Сейчас я помалкивал, пока робот производил какой-то анализ. Спустя некоторое время он заявил:
— Я покажу тебе, чем это пахнет.
Он задрал футболку, которую носил не для того, чтобы походить на человека, а чтобы в трещины его туловища не попадала грязь, и показал картинку из своей информационной базы. На жидкокристаллическом экране, установленном над левым соском-отверстием, появилось большое поле, синее, как небо в погожий день, только жидкое и с белой полоской пены. Туда ныряли белоснежные птицы. Я увидел другой мир, необитаемый, без суматохи, без удушливой дымки, без покореженного бетона и мертвых шлаковых холмов. Безмятежный мир, простор до самой линии горизонта.
— Это море, — пояснил Бимен. — Мы чувствуем запах моря.
Наваждение продолжалось недолго. Капризный ветер утих, и вскоре Бывший Город снова источал запах Бывшего Города. Я ощутил непонятную боль — как будто у меня что-то отняли. Я сказал, что хочу к морю. Бимен пожал плечами и ответил:
— Почему бы и нет?
Конечно, мы не могли туда отправиться, но я решил не останавливать друга. Он говорил, что мы будем бродить босиком по воде. Мы станем нырять за моллюсками. Мы наловим крабов, разведем костер и сварим их. Мы даже сможем рыбачить.
— Рыбалка, — начал Бимен, — это когда…
— Я знаю, что такое рыбалка.
Если я не ходил в школу, то это не значит, что я ничего не понимал. Все-таки есть обязательная программа и книжки. Рыбалка — это когда обманом убиваешь рыбу, с помощью пищи, только это не просто пища, но еще и ужасный крючок, за который цепляется рыба. Ты вытаскиваешь ее из воды, и она умирает.
Я ответил, что на все это согласен, но сначала мне нужно зайти домой и взять кое-какие припасы. На самом деле это был лишь способ отделаться от Бимена. Я не собирался никуда идти, и уж точно — ни на какой пляж, который вполне мог оказаться на Луне. Напрямик я этого другу не сказал, потому что он становился раздражительным, когда чего-то не понимал. Однажды он объявил, что мы пойдем убивать драконов. Бимен порой путал реальность и вымысел. В тот раз он неделю приставал ко мне, напоминал, чтобы я остерегался драконов. Он все твердил, мол, драконы такие да драконы этакие. Все это продолжалось до тех пор, пока его случайно не дернуло током и он наконец не пришел в себя.
Итак, теперь я избегал Бимена почти целую неделю, которая из-за этого прошла невесело.
Моя мама шнуровала ботинки на обувной фабрике. После работы она лежала на кушетке и смотрела телевизор. На экране почти всегда были горящие дома или горящие пальмы, похожие на факелы.
— Я чувствовал запах океана, — сообщил я ей, стоя у плиты и вскрывая банку с тем самым гороховым супом. Содержимое плюхнулось восковым цилиндрическим комочком. Я размял его ложкой. — Это длилось всего минуту, — продолжил я, — но запах был приятный. — Я помешал и размазал суп по тарелке. — Мой друг Бимен знает, как добраться туда, к побережью. Он говорит, там хорошо. Я думаю, он жил там до того, как… как заболел и приехал в Бывший Город.
Мама знала, что у меня есть друг по имени Бимен, но это было все, что она о нем знала.
Суп становился все жиже и уже больше походил на еду. Когда он закипел, я выключил огонь, налил полную миску маме, полмиски себе и отнес все в гостиную.
Мама все так же лежала, уставившись в телевизор. Теперь там показывали больницу и окровавленных людей. Диктор рассказывал о нападении девок-мусорщиц. Я убавил звук и поставил перед мамой поднос с супом. Потом проверил ее пульс и зрачки, но она была в порядке. Она отработала семнадцатичасовую смену и просто чувствовала себя разбитой из-за какой-то пакости, которую рабочим добавляли в напитки, чтобы они держались на ногах. Я вложил ей в руку ложку, и она начала есть.
— Бимен говорит, что мы могли бы ловить рыбу прямо из моря. Он сказал, что серебристую можно даже есть. А что касается ночлега, то Бимен знает в скалах несколько пещер. — Я подхватил ложкой зеленый суп с уголка маминого рта.
В ту ночь я спал на крыше нашего дома. Когда солнце встало, я пошел и обменял сломанную технику на консервы. Остаток дня я провел, швыряя камни и пронзая воздух острым металлическим прутом. Я болтался на улице до самой темноты. Когда я вернулся домой, мама так и сидела там, подставив лицо излучению телевизора. Она даже не пошевелилась.
— Наверное, я пойду с Бименом, — сказал я. — Ты хочешь с нами?
С одной стороны, я мечтал, чтобы она сказала «да», потому что мне не хотелось оставлять ее одну. А с другой — боялся, что такого путешествия мама не выдержит. Кроме того, весь этот треп Бимена про побережье мог оказаться совершенной чепухой — не потому, что он врал, а из-за повреждений его головы.
