Джей Лейк - Ледяной Колосс

— Погиб Генерал-губернатор. Я взглянула поверх раскуроченного коммуникатора, который тщетно пыталась собрать. Генерал был одним из тех, кого звали Ядром. Значит, неуязвимым. Но Мокс, кажется, не шутил.

— Как?

Такого напряжения на его физиономии не бывало даже при оргазме.

— Центр управления сообщает, что западный хребет Капитолийского массива разрушен землетрясением. И почти весь дворец, соответственно, тоже.

Несколько миллионов тонн скальной породы и монументальная кладка — вот и весь рецепт борьбы с бессмертием.

— Чертовски скверно. Так из Ядра никого не останется. Даже представить боюсь, как выглядит сейчас залив Бешеного Пса.

— Сущий ад, Вега. Я потерла лоб:

— Центр управления получил какие-либо указания?

— Удерживать позицию, сохранять спокойствие, игнорировать любые приказы, поступающие не от главного командования.

Надо подумать, черт побери. Что сейчас самое важное? Кроме государственного переворота, к которому мой собственный братец, вне всяких сомнений, имеет прямое отношение. Грязные убийства — это по его части, если речь действительно идет о свержении режима.

— А кому до нас какое дело? — спросила я скорее себя, чем Мокса.

Во имя Инерции, мы всего лишь планетологи. И все наши помыслы сосредоточены на Мире Хатчинсона, точнее, на Ледяном Колоссе. В показаниях приборов — ошеломляющий разброс данных по удельной массе, плотности, температурному режиму. Фрагменты биологического материала на недопустимой для жизни глубине.

К слову сказать, жизнь эта принимает на Колоссе странные формы.

У нас нет оружия, отпора дать не сможем. Имеется, правда, пистолет-транквилизатор на случай горячего спора или особо бурного всплеска эмоций, но это единственное, чем мы можем располагать здесь, в глуши, в самой заднице Вселенной, пока там, на нагорье Хайнань, идет дележка власти. Говорю вам, нет у нас тут ничего интересного.

За исключением разве что моей персоны.

— Вот ты мне и скажи.

Что означал взгляд Мокса, я так и не поняла.

Ядро правило.

Непреложная истина, естественный порядок вещей на протяжении многих веков. Оно ревностно охраняло свою историю. Одна порция лжи — школьникам, другая — тем, кто рвался знать больше. Лично я никогда не верила, что Ядро — продукт генной инженерии двадцать первого века. В сфере высоких технологий все значительные капиталовложения негласно распределялись между добровольной инвазией чужеродных генов, исследованиями ископаемого генетического материала или военными экспериментами с их чудовищными последствиями.

Кому-то, впрочем, эти последствия такими не казались.

Ядро правило неплохо.

Хозяева брали что хотели, что им требовалось, но на планетах, вроде нашего милого сердцу Мира Хатчинсона, их ряды были рассеяны настолько, что присутствие верхушки казалось вовсе незаметным. Экономика, закон, общественное устройство — все как обычно, маленький мир, простые порядки. У меня была работа, любимое дело, которое удерживало меня от неприятностей. Иными словами, Ядро оказалось не самым худшим изобретением, объединившим весь род человеческий в триста семьдесят восемь колоний. В последний раз, когда я видела список, цифра, кажется, была именно такой.

В своей живучести представители Ядра, похоже, нисколько не сомневались. Иначе каким образом кому-то удалось обрушить целый дворец и половину горы прямо на Генерал-губернатора, который будто бы и не подозревал о готовящемся покушении.

— Ну как, до сих пор белковые фрагменты на глубине? — спросил Мокс, заставляя себя отвлечься на микробиологию, раз уж среди макроформ стряслась беда.

В эту минуту внизу, на Колоссе, зонд номер один в четырехсотметровом туннеле вел сбор данных по исключительной истории климата Мира Хатчинсона. Результаты поступали на телеметрический монитор, но на него я смотреть не стала. И без того все ясно.

— Ага.

Честно говоря, обескураживает. Какой может быть генетический материал на подобной глубине?! Морозные лисы, и белые жуки, и все остальное, что только обитает на Колоссе, живут на нем.

Кроме того, выбивает из колеи полное неведение о творящемся на Хайнане. Во всяком случае на Мокса это оказывало именно такой эффект. Он то и дело поглядывал на комлинк, нахмуренный, напряженный. Мы с ним жили в лачуге на склоне горы Спиви, в двух километрах над туманными пиками Колосса.

Должна признать, далековато от политики.

Мокс одарил меня пристальным взглядом:

— Больше мне ничего знать не нужно? Я отвернулась:

— Нет.

Колосс был чашей, древним кратером, оставленным космическим телом, которое ударило с такой силой, что трудно представить, как кора Хатчинсона не рассыпалась в прах от столкновения. Впрочем, на противоположном полушарии катастрофа оставила заметный след: горная гряда Дьяволиного Хребта — хаотично вздыбившийся антипод ледяного кратера — была чуть ли не самым впечатляющим явлением из подобных среди всех населенных людьми миров. Вершины здесь достигали отметки двадцать тысяч метров над базовым уровнем.

Размер кратера в поперечнике составлял примерно тысячу километров, в глубину — километр. И все это пространство было наполнено льдом, по некоторым подсчетам — десятью миллионами кубических километров. Значительный запас пресной воды всего Мира Хатчинсона.

У Колосса свой климат. С южной дуги шли теплые массы воздуха, подпитывая вечную снежную бурю, без устали трудившуюся над созданием рваных краев чаши. Шторм ослабевал редко, укутывая плотными облаками суровый по сравнению с прочими экосистемами планеты мир, который не давал покоя толпам теоретиков, ломающих головы над вопросом: кто или что прибыло сюда вместе с тем космическим телом, чтобы дать начало разнообразным жизненным формам?

С высоты горы Спиви эта чаша, полная льда, напоминала замерзшее око божества.

Наша станция по взятию образцов, укрытая несколькими военными палатками, располагалась на одной из вершин по краю чаши Колосса, далеко внизу, под буранной завесой. Спускались мы туда как можно реже, только по необходимости разумеется. Хотя, соверши подобное путешествие авантюрист с лихорадочным взглядом, он счел бы, что жизнь удалась. Долгий, холодный, пугающий до глубины души путь к ледяному кратеру — вот единственная причина, по которой мы торчали здесь, а не прохлаждались на одной из телеметрических станций Хайнаня. Периодически кто-то должен был спускаться за оборудованием.

Первое, что я увидела спросонья, была физиономия человека, с которым я время от времени делила постель.