Мордехай Ванюшин – гений с комплексом вины: “Теперь совесть ему жгло сразу в двух местах”. И если одна вина имела под собой основание – именно его гений участвовал в создании водородной бомбы, то вторая, неожиданно свалившаяся, была чисто виртуальна: с одной стороны испуганное сомнение Магды ее породило, с другой – идея покаяния, жаждавшая практической реализации, требовала жертвы. И он в качестве этой жертвы выбрал себя, что естественно для такого трепетного интеллигента.
“Надо начать с себя, – просто сказал Мордехай. – Иначе ничего не получится. Я покажу пример… Каяться в чужих грехах – просто… безнравственно… Надо начинать с себя, а значит, с собственного народа. Ютаи… им есть в чем каяться. КАК, СОБСТВЕННО, И ВСЕМ. Вот. Я начну… Сейчас он даже не помнил, что отец его – из Рязани… Если бы они с женой жили не в Яффо, а … в Рязани, и каждый вечер обсуждали не ютаев, а русских – он решил бы каяться за всех русских…” По своей гениальной простоте он не видел границы между собой и народом. Может, он, по-своему, прав: народ таков, каковы его гении?
В перестройку в альтернативном мире больше всего призывали каяться русских. И коммунистов. Ставя между ними знак равенства, совершенно неуместный. Они и рады стараться – в порыве покаяния позволили растащить не русские, но общегосударственные богатства сначала по национальным общакам, а потом и по частным с национальным уклоном. Но не все готовы так мазохистски рвать на себе рубахи, тем более, что ни к чему хорошему для народов это не приводит. С коммунистами-то ясно – их просто отталкивали от власти, дабы завладеть оной. А национальные карты разыгрывали национальные бюрократы. Причем национальные интересы народов в той игре даже в колоде отсутствовали. Когда обнаруживается ярый радетель национальной независимости, прежде всего, надо внимательно посмотреть, кому он ее собирается перепродать. Ибо независимость в современном экономически интегрированном и разделенном мире – идеологическая фикция. Это четко видно по поведению осколков СССР, так рвавшихся к национальному самоопределению, а теперь просящихся под другой сапог, надеясь, что он окажется заботливым крылышком. Но и это – иллюзия для обывателя.
Однако, Мордехаю Ванюшину экономические интересы не интересны, его волнует этическая сторона проблемы, что свойственно для менталитета конфуцианской утопии – “благородный муж” должен быть благороден, а как же он может быть благороден, если ставит свой народ выше всех прочих! Так думают Мордехай да Магда в описываемый исторический период. И они начинают пристрастно копаться в глубинах ютайской истории, анализируя ее с точки зрения современной этики, что некорректно, ибо не надо быть философом и историком, чтобы знать, что этика – наиболее скоропортящийся продукт человеческой цивилизации. И то, что тысячу-другую лет назад почиталось как героизм и благородство, ныне – зверство и безнравственность. Само слово “благородство” подразумевает превосходство по праву рождения. Это естественно для древних обществ, но сейчас истинно понимается как грубейшее нарушение прав человека, ибо сейчас благородство – понятие духовно-этическое. Вообще, кажется, переводчики, использовав это слово, существенно сместили понятийный акцент того, что за ним подразумевали и Кун-цзы, и Зайчик-цзы. Часто используется понятие “совершенномудрый” в переводе тех же иероглифов. Теоретически “совершенномудрым” может стать любой, и это понятие действительно духовно-этическое, а “благородным” надо еще умудриться родиться. Впрочем, Кун-цзы считал, что аристократы должны быть аристократами, а простолюдины – простолюдинами и не высовываться.
Зайчик-цзы возмущенно поднял голову и посмотрел на меня укоризненно. Я сразу осознал свою ошибку: так его поняли ученики в меру своего интеллектуального развития. Теперь он пишет сам, разочаровавшись в их помощи. Сам он всегда имел в виду ”аристократию духа”, то есть совершенномудрых мужей, а не “аристократию крови”, то есть рожденных во благе людей. По крайней мере, благо понимал как духовное богатство, а не как частную собственность. Другое дело – интеллектуальное разделение труда, без него блага не будет. То есть когда пирожник с сапожником поменяются производственными местами.
Научная некорректность анализа религиозных ютайских текстов Мордехаем и Магдой сказывается еще и в том, что “моисеевы откровения”, то есть его “пятикнижие” и писания других еврейских пророков являются каноническими “святыми писаниями” христианства и почитаются в исламе, по крайней мере, в Коране, где Мухаммад пытается очистить фундамент Слова Божьего от поздних наслоений прочих писателей и выступает в этом плане в качестве первого фундаменталиста. А если то, что написано в Библии – Слово Божье, то негоже обвинять в несуразностях этого слова ютаев! Бог общий, единственный, все его приняли в качестве своего и, ежели мудрость его непререкаема, то как можно обвинять ютаев в том, что они этой мудрости следуют?! Ибо сказал (якобы) Сущий: “если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет мой, то будете моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля, а вы будете у меня царством священников и народом святым”. Не они, согласно тексту, выпендрились, а их выделили.
Да, явился к ним Учитель, один из нас (не будем показывать пальцем), выбрал народ только-только сформировавшийся в египетской неволе и не увязший еще в многовековой догматике египетской религии, которая допускала посвященных только до уровня общения с Иерархами (отсюда и многобожие, ибо нас много). Этот народ был избран для того, чтобы попытаться поведать ему о Сущем, то есть об Едином Законе Мироздания. Хотя бы для начала на уровне единобожия. Многобожие тоже никуда не делось. Просто, бывшие боги стали именоваться ангелами со всей сложной их иерархией. Пришлось явиться в Огненной Ипостаси, ибо в человеческой эти дикари не приняли бы и не поверили. Скорей всего, прирезали бы, дабы не смущал дух и не гневил старых богов. Пужать пришлось.
Кстати, это принципиально, что ютайский народ как народ оформился в чуждом окружении в чужом государстве. Он генетически являлся “малым народом” (термин И.Р. Шафаревича) или “диаспорным народом” и генетически, инстинктивно умел сохранять себя в качестве национальной индивидуальности в чуждом окружении. Возможно, даже естественней себя чувствовал в диаспоре, а не в собственном государстве. Впрочем, это не утверждение, а предположение. Но оно имеет подтверждение в романе. Вот одно из выступлений на третьем конгрессе сионистов: “Ваше стремление обрести отчизну несовместимо с нашей общей природой, потому что вы пытаетесь навязать евреям ответственность за собственное государство, а это полностью противоречит нашей сущности! Мы предназначены для того, чтобы другим указывать на их ошибки, но не для того, чтобы делать их самим!.. После обретения своей страны, где бы она ни располагалась, мы станем, как все, станем просто еще одним народом в ряду прочих, и утратим свою особость, а вместе с нею и избранность”!
