— А мы опять в прогаре, — добавил Джордж. — Послушай, Солли, когда-то народ валом валил к нам, всех возрастов и размеров, и не меньше 2 раз в неделю. А посмотри, что творится с кино теперь.
— Да уж. Чертово телевидение, — сказал Солли де Копф с усталой злобой. — А что могли мы с ним поделать? Провалиться ему, не так уж оно хорошо. Но разве мы пытались отвоевать публику обратно? — продолжал Джордж.
— Конечно пытались. Что ты скажешь насчет широких экранов и зрелищности новых фильмов?
— Все это примитивные трюки, да балаганная развлекаловка, Солли. Мы работали для зеленых юнцов и недоумков — все, что осталось от нашей публики, если не считать нескольких больших картин. Мы, позволили основной массе публики уйти от нас и даже не попытались удержать ее.
— Ну, что теперь? Ты, Джордж, как всегда преувеличиваешь, но в чем-то ты прав.
— А вот что, Солли. В мире все еще полно публики среднего возраста, даже больше чем ранее, а обслуживать их некому. Все словно помешались, пытаясь ободрать ребятишек как липок: грамзаписи, поп-музыканты, эстрада, экспресс-бары, ночные джаз-клубы, журнальчики всех сортов, мы, и сюда же я включаю курортные аттракционы, даже телевизионщики работают, в основном, на подростков. А в стороне осталась вся публика постарше, для которой никто ничего не делает, та самая публика, принесшая нам миллионы вздыхая и плача над “Розой из Трале”, “Лилией из Килларии”, “Улыбчивым”, “Длинными папочкиными ночами”, “Идя во ржи” и т. д. Вот что им нужно, Солли, слезы, комок в горле, нежная рука, перебирающая струны души. Дай им то, что они хотят, и они будут счастливы, они снова побегут в кино, что бы поплакать там над слезливым сюжетом. А эта девчонка как раз пойдет для этого.
— Переделки, да? — многозначительно сказал Солли.
— Нет, — ответил Джордж, — не просто переделки. Перед нами та же возрастная группа, с теми же эмоциями, но поколение уже другое, а значит другими будут и мишени — отчасти. Нам надо вычислить, что это за мишени, иначе опять пойдет все та же завлекаловка.
— Ага, — снова сказал Солли де Копф нерешительно. — А ты что думаешь, Ал?
— В этом что-то есть, шеф, — согласился Ал. Он бросил пронзительный взгляд в сторону Джорджа. — Ты говоришь, что секс надо заменить романтикой. А что, это пойдет.
— Конечно, это пойдет. Если женщина плачет на свадьбе, то она все еще деревенщина. Как я сказал уже, если мы будем слизывать все с 20-х годов, мы далеко не уйдем с современной мелодрамой, но, черт возьми, я уверен, что, если правильно к ней подступиться, нам поможет ностальгия ко всему кельтскому.
— Хм… Вряд ли тебе удастся свести с ума пол-мира с именем “Маргарет Мак-Рафферти”, а? — заметил Солли.
— Так, шеф, — подумав, сказал Ал, — а если “Конни О’Мара”, — предложил он.
— Нет, — решительно ответил Джордж, — этого и надо избегать. Все эти современные имена, вроде Пегги О’Нил, Грейси Филдз, Нитти О’Ши — они уже приелись. Вокруг нашего должен сиять романтический ореол, что-то от феи. Но не беспокойтесь, я уже выбрал одно.
— И…? — поинтересовался Ал.
— Дейдре Шилсин, — провозгласил Джордж.
— А ну-ка еще, — попросил мистер де Копф.
Джордж нависал его огромными буквами и пустил листок по кругу. Солли де Копф долго изучал его.
— Но ты произносил его еще как-то по-другому? — спросил он.
— Ирландцы произносят это как “Шил-шон”, — пояснил Джордж.
— Класс, — согласился Ал. — Но далеко ты с ним не уедешь. Безнадега. Ты знаешь, что они выделывают с “Дианой” или “Марией”, чтобы было попроще. В один миг ее переделают в Дин-дре-Шилсин.
Однако Солли де Копф нродолжал разглядывать имя.
— Мне нравится, — сказал он, — хорошо смотрится.
— Но, шеф…
— Я знаю, Ал. Успокойся. Бели клиентам нравится звать Диану “Дин-энн”, а эту “Дин-дре” — черт с ними! Они за это платят. Но оно в самом деле хорошо смотрится.
— Ну хозяин здесь Вы, шеф. Но дело не в одном имени, — ответил Ал.
— Она не против ехать в Маринштайн, — сказал Джордж.
— Ага. Они все не прочь, — заметил мистер де Копф.
— И она готова заплатить за обучение, — добавил Джордж.
— Это лучше, — согласился Солли.
— Но расходы на жилье и все такое ей не по карману.
— Жаль, — сказал Солли де Копф.
— Но “П.О.Т.” вызывается снабдить ее необходимое суммой в виде капиталовложения, — объявил Джордж.
Брови Солли де Копф опустились и сошлись на переносице.
— Черт их возьми, что им-то до нее? — возмутился он.
— Ну, они ее открыли на одной из своих телепередач, — пояснил Джордж.
Но Солли продолжал хмуриться.
— Чего доброго, они начнут присваивать себе наших звезд еще до того, как они стали звездами, — прорычал он. — Будь они прокляты! Ал, проследи, чтобы эта девчонка подписала контракт с правом замены, действительный только по предъявлении документа из Маринштайна, и если он удовлетворит нас. Не подведи. Мы оплачиваем все ее расходы — проследи, чтобы отель был хороший, не из тех вшивых, что вечно себе выбирают телевизионщики. Устрой так, чтобы она имела успех, а мальчишкам из прессы скажи, чтобы начинали работать по рекламе. И не забудь запросить Маринштайн о 10 процентной скидке, понял?
— Конечно, шеф. Мигом, — уже в дверях крикнул Ал.
Солли де Копф обернулся к Джорджу.
— Ну, вот и сделали твою звезду, — сказал он. — А историю ей придумали?
— Надо еще написать, — признался Джордж. — но это легко. Главное в ней самой. Она будет хорошенькой ирландской девушкой, с наивностью ребенка, золотым сердцем и т. д., с прошлым, полным изумрудных полей, пурпурных туманов, спускающихся с гор и голубой дымкой над хижинами, она будет ранима и бесхитростна, распевая заунывные песни за дойкой коров, но ей же будет известна и стародавняя мудрость предков, говорящая о жизни и смерти, она будет любить ягнят и верить в эльфов. Можно еще прибавить и брата, одержимого пария, попадающего в переделку при перевозке за границу бомбы, а она бледная, невинная и любящая идет просить за него. И вот она встретит офицера…
— Какого офицера? — переспросил Солли.
— Того, который арестовал брата, конечно. Когда она встретит его, сердце обоих пронзит внезапная вспышка…
— Ну вот и все, — сказала сидевшая рядом с Пегги девушка, — это Маринштайн.
Пегги выглянула наружу. Под наклоненным крылом самолета лежал город из белых домов с розовыми крышами, теснящимися по берегам извилистой речки. Чуть в стороне от реки поднимался вверх обрывистый скалистый кряж, а на самой вершине его красовалось здание с башнями, зубчатыми стенами и развевающимися на ветру флагами — Замок Маринштайн, как и 12 веков назад, стороживший город и 10 километров своих владений.
