сверкают под фонарем.
– Да какая разница?
– Должна быть девушка.
Каблуки постукивают по доскам причала. Мелко и нервно.
– Он не поедет.
– Не вам решать, сеньорита. Есть срочный заказ, а заказы надо выполнять. Желание клиента превыше всего.
– Я сказала: нет.
– Вы плохо понимаете? Босс ждет. И если не дождется…
– Я сама принесу то, что нужно.
С подельниками Глория разговаривала сухо, без единого намека на эмоции. Наверное, поэтому парочка, переглянувшись, согласилась с предложенными условиями.
– Ну смотрите, сеньорита. Наше дело маленькое, можем и отойти в сторону. Только потом не жалуйтесь, что не справились!
Ушлепали. На твердую землю. Вокруг снова стало тихо.
– Я не ошиблась в тебе.
Чувства в голос пока ещё не вернулись.
– Она, конечно, не могла удержаться и не рассказать, а ты, едва понял, какой шанс идет в руки, не стал медлить.
Зябкое движение плеч под платком.
– Все же жаль, что мои планы нарушились. Я хотела посмотреть, как настырная девица сдохнет, но…
Ну да, состряпать досье на Лил и подсунуть его сенатору было парой пустяков. Тем более, Джозеф ясно давал понять, что следующая «лотерея» вот-вот состоится.
– Отдай мне конверт. Ты же слышал, его должен получить… заказчик. Иначе у всех нас возникнут проблемы.
Гордый профиль, смягченный лунным светом. Равнодушный и бесстрастный.
– Я достану тебе новый. Если захочешь. И если…
Шагнула ко мне. Подняла голову.
– Я хочу быть с тобой, Франсиско. И поверь, ты не останешься внакладе.
– О чем вы говорите, сеньорита?
– Есть деньги. Много денег. Не так много, как я рассчитывала, он ведь все такие жадные… особенно те, кто и пальцем о палец не хочет ударить. Но нам с тобой хватит. Здесь – на целую жизнь. Или уедем, хочешь? Нужно только немного подождать, пару месяцев, и у нас появятся такие конверты. На двоих.
Смотрит так, будто хочет что-то найти в моих глазах. Настойчиво. Беспощадно.
– Ты умный парень и никому ничего не скажешь. Я ведь не ошибаюсь?
Странно. Я уже знал, приходя сюда, кто и в чем замешан, но слушать живое признание как-то… жутковато, что ли. И разрушительно. Для светлых мыслей об окружающем мире, по крайней мере.
– Нам будет хорошо, обещаю.
С холодной скользкой змеей в постели может быть хорошо? Не уверен.
– Глори?
Она дернула головой, но не повернулась.
– Глори, это ты?
– Все замечательное однажды заканчивается. Знаешь, почему, Франсиско? Потому что любые решения надо принимать вовремя.
То, что ткнулось мне в живот, явно было оружием. Пистолетным дулом.
– Тебе, как всегда, не спится по ночам, Эстебан? – она почти проворковала эту фразу, в отличие от предыдущей, сухой, как галета.
– А что ты здесь делаешь?
Он не должен был выходить на причал. Договаривались, что не станет вмешиваться. Правда, и я не рассчитывал на то, что в сценарий вдруг введут женскую роль.
– Дышу морским воздухом.
– Это не лучшее место для прогулок молодой женщины. Можно встретить опасных людей.
– Разных людей.
Глория, и так стоявшая почти вплотную ко мне, ещё немного подвинулась. Вперед. Вдавливая металл все сильнее и сильнее.
– Я часто приглашал тебя на набережную. Помнишь?
Она усмехнулась, по-прежнему глядя на меня.
– И ты каждый раз отказывалась.
Улыбка стала шире. И заметно кривее.
– Я начал думать, что ты просто не любишь море.
– Или не люблю тебя.
По лицу Эсты трудно было сейчас что-нибудь прочитать: оно застыло. Натурально, как будто все мышцы разом свело. И наверное, сеньорита Толлман уже праздновала победу. Но Норьега поступил так, как обычно и делают хорошие парни в правильных фильмах.
– Теперь понимаю, в чем было дело. Ты не хотела бывать там, откуда другие отправлялись на смерть.
Улыбка осталась приклеенной к губам Глории, зато взгляд помрачнел.
– Скольким людям ты подписала смертный приговор? Десятку? Может, сотне?
– Хочешь знать точную цифру? Можешь посчитать сам. По спискам пропавших. Но их ведь никто не искал, правда, Эстебан? Их не стало, словно и не было. Никогда.
– Зачем ты это делала, Глори? Зачем? - В голосе Норьеги тоже не слышалось чувств, одно только гулкое эхо горечи. - Они и без того были несчастны, чтобы умирать вот так, обнадеженными и обманутыми.
– Они умирали счастливыми. Веря, что отправляются в рай. А не оставались прозябать тут, в нищете и бессмысленности.
– Тебя послушать, так получается, что ты их облагодетельствовала?
– Почему нет?
– В нищете, значит? Разве они ехали за деньгами? Им просто хотелось стать…
– Такими же, как богачи со склонов Сьерра-Винго. Да, я знаю.
– Ничего ты не знаешь! - Он чуть ожил. Лицом. - Я вспомнил одного из твоего списка. Мы разговаривали, наверное, с полгода назад. Он мечтал изменить жизнь, но не свою. Он хотел помочь всем. И когда выпал этот чудесный шанс… Представляю, с какими чувствами несчастный мальчик шел сюда.
– С теми же, что и все остальные.
– Ты видела его?
– Какое это имеет значение?
– Ты ходила на причал каждый раз?
Хорошо, что он не видел лица своей возлюбленной. А с другой стороны, тогда никаких вопросов не потребовалось бы.
– Чтобы убедиться, да?
Она вздохнула. С ленцой и скукой.
– Ходила. Когда поняла, что задумал сенатор. Я ведь сначала ничего не знала. Мне поручили важное задание, и я была горда этим. Очень горда. А потом, в библиотеке, мне случайно встретилась девица, имя которой стояло в списке, представленном нашему щедрому благодетелю. Она искала информацию. Конечно, как умела, а умела плохо. И обратилась за помощью. Ко мне. Думаю, ты догадываешься, что за статьи ей были нужны.
Вот все как просто, оказывается. Счастливый случай. Вернее, несчастный.
– Главного она не сказала, но это было уже не обязательно. По её глазам, по лицу… И любой дурак понял бы: что-то нечисто. К тому же она торопилась. На какую-то вечернюю встречу.
Интересно, если бы та девушка узнала, что её невинная просьба привела к гибели стольких людей, что бы она чувствовала?
– Я и в тот раз стояла на причале. В тени, конечно, не высовываясь. И смотрела, как эта нищенка, радостная и сияющая, уплывает прочь. В лучшую жизнь.
– Уверена?
Она снова улыбнулась. Снисходительно.
– У меня имелись все данные, которые нужны для слежки. И немного денег, чтобы заплатить детективу там, куда уплыла яхта. Он рассказал про операцию, про банковский счет и все остальное. И мне стало обидно. До боли обидно.
Оно и понятно. Если бы я в свое время узнал про сенаторские причуды, это стало бы убийственным. Может, для меня, но скорее – для него. Да, я не вынашивал бы планы
