Волошкин сел с Петровичем немного поодаль ото всех. Петрович сказал приятелю и собутыльнику, что у него в этом рейсе произошла самая главная в жизни встреча, поэтому он, наверно, скоро переедет из Калиниграда. Или Анна переедет к нему. Пока они еще не решили. В любом случае перед отъездом-приездом они еще соберутся за солидной выпивкой и обильной закуской тесной мужской компанией… И он такого расскажет Волошкину, что мало тому не покажется. Он ему непременно расскажет всю правду о лицах, которые у них на железке цены на билеты завинчивают, а им проездные и командировочные срезают. Пускай Волошкин ему не верит, но он эти лица собственными глазами видел!
* * *
От перрона отходил состав «Пекин — Москва», единственный приличный состав, проходивший через эту богом забытую дыру. В окнах вагонов уже зажглись уютные лампочки в желтых абажурах, и на вокзальную суету с любопытством пялились жизнерадостные узкоглазые лица. Только в одном купе пассажиры предпочитали не высовываться из окна, два их силуэта угадывались за полузадернутыми занавесками с эмблемой состава.
В купе на мягких диванах сидели двое. Господин Циферблатов, прослушавший курс менеджмента по кадрам в рамках реконструкции системы управления МПС где-то на Дальнем Востоке, и некий американский гражданин, по фамилии Эйтпартмэн, ехавший из Пекина на перекладных. С ним был заключен контракт на управление нашумевшей в прессе финансово-промышленной группой «Местнефть». Листая газеты с описанием противостояния руководства «Местнефти» и прокуратуры области, он внимательно посмотрел на фото, где бывшего генерального директора с изумленным, испуганным лицом сажала в «воронок» бравая прокурорша в сопровождении какого-то противного СОБРовца. Елена Вячеславовна ради такого случая, видно, сделала прическу и погладила китель, поэтому на фото выглядела даже ничего. Господин Эйтпартмэн читал длинный список обвинений, выдвинутых прокуратурой, и вытирал лысину большим клетчатым платком. Удивительно, но, очевидно, еще до ареста господин Восьмичастный написал заявление об освобождении его с поста генерального директора. И, поскольку господин Эйтпартмэн до этого около недели изучал потребительский рынок Китайской Народной Республики, можно было предположить, что и с ним был заключен контракт задолго до описываемых событий.
Господин Циферблатов при изучении менеджмента серьезно повредил ногу. Однако возвращаться к руководящей работе надо было немедленно, поэтому он так и отправился в обратный путь в гипсе. Огромный гипсовый обрубок, занимавший половину прохода, составлял определенные неудобства для американского гражданина, но поменять купе тот не пожелал, пояснив двум любезным проводникам, что делает это не только из политкорректности в отношении лиц с ограниченными физическими возможностями, но и из любви к России вообще.
Оба пассажира резко вздрогнули, когда с перрона раздался пронзительный женский крик: «Гриша-а! Гришенька-а!» Слегка отодвинув край занавески, они внимательно следили за молодой женщиной, оравшей на весь перрон. С торца здания вокзала бегом к ней протрусил огромный бугай в кожаной косухе с двумя объемистыми пакетами. Женщина тут же расцвела лицом, а мужик вынул из пакета большое красное яблоко, вытер его о засаленный рукав и принялся усиленно совать женщине в руки. Потом мужик принялся проверять билеты, которые достал вместе с многочисленными справками из-за пазухи, и начал крутить во все стороны головой в поисках каких-то путей, указанных в билетах. Женщина, хрумкая яблоко, при этом что-то сквозь смех рассказывала ему. Глупость какую-то, конечно. А тот, главное, ничего, слушал ее с повышенным вниманием, по-хозяйски натягивая ей капюшон и требуя немедленно надеть варежки.
Господин Восьмичастный в раздражении задернул занавески. На вокзале объявили, что пассажирский поезд на Ачинск отходит с третьего пути. И господин Циферблатов только хмыкнул.
Они сидели молча. О чем говорить? И так все было ясно. За окном старый обшарпанный вокзал медленно отплывал на восток. Будто знакомый фильм кто-то перематывал назад. Вначале медленно, а потом все быстрее, быстрее, быстрее…
Надо было снова собирать силы. И в который раз вновь придут эти трое, что только сейчас радостно воссоединились у них на глазах. Они опять только своим появлением разрушат все, созданное с таким трудом… Что же поделать с этой любовью, которая, опираясь на веру, всегда беременна надеждой? Чем же вытравить ее?
Господин Эйтпартмэн сидел в глубокой задумчивости. Хуже всего, что он вновь не чувствовал крыльев. Сколько же они будут расти? И когда брился сегодня утром, собственные глаза ему показались странными. Точно. Голубыми. Ничего пока не сделать, надо ждать. Ждать, ждать…
Из тяжких размышлений его вывел голос чесавшего гипс попутчика. Господин Циферблатов, улыбаясь чему-то, произнес вдруг высоким чистым голосом:
— Знаете, а у меня под Армавиром живет мать!
Твою мать…
Иезекииль 5:11.
От Матфея 10:27.
Коран 5:50(46)-51(47).
Коран 2:258 (257).
Екклесиаст 1:13.
Чхандогья упанишада, 3.17.7.
О. Мандельштам.
