Ознакомительная версия.
Выйти уже к ним или еще четверть часика потомить? Томленая оппозиция лучше жуется и в зубах не застревает. Хорошо бы, конечно, однако время поджимает, дел еще много на сегодня. Сусликов выключил монитор и направился в трапезную.
– Всем добрый день, – приветствовал он собравшихся. – Прошу садиться, в ногах правды нет, как говорила моя рязанская бабушка.
И Мирослав опустился в кресло во главе стола. Остальные торопливо заширкали стульями. Лукошкин промедлил и оказался на стороне «Жующих вместе». Он покосился на широко расставленные локти молодой поросли, но выбора у него не оставалось, в конце концов он тоже открыто сотрудничал с Кремлем, пусть и не столь проникновенно. Он тяжело опустился на стул, снял очки и, вынув из кармана салфетку из микрофибры, занялся их тщательной протиркой.
– Правильно ли я понимаю, – начал Сусликов, – что слева от меня собрались сторонники раздельного питания?
– Стараюсь придерживаться, – дипломатично ответила Хондамазда. Остальные невнятно зашевелили головами, бормоча что-то нечленораздельное. Они подозревали провокацию. И не ошиблись.
– Уважаю ваши воззрения. Ваша воздержанность поможет нам накормить нашу молодежь и не выйти за рамки отведенного мне бюджета. Заносите! – обратился Сусликов в сторону закрытой двери, которая тут же отворилась и накрахмаленные официанты ввезли сервировочный столик с тарелками.
Перед левыми поставили тарелки с подозрительно знакомыми листочками.
– Это что за блюдо? – поинтересовался Шильцов у официанта.
– Салат из майской крапивы с лимонным соком, – невозмутимо пояснил официант. – Полный набор витаминов и минералов.
– А этим что подают? – кивнул Очков в сторону молодняка.
– Дичь под брусничным соусом с картофельными крокетами. Им ведь еще расти и расти – белок требуется.
– Но на вино-то можно рассчитывать? – обратился к Сусликову Трубодуркин.
– Нельзя. Вино вызывает брожение умов. А вам уже давно недостает трезвого взгляда на жизнь.
– А хлеба хоть дадут?
– Им – дадут, – пояснил хозяин левым гостям. – А вам вредно. Наедитесь хлеба – форму окончательно потеряете. Что может быть хуже сытой оппозиции?
– Ненасытные правители, – дерзнула ответить Хондамазда.
– Это вы про кого, Полина Мицубисивна?
– Это я для поддержания разговора, Мирослав Казбекович. Не молчать же мы сюда пришли.
– А зачем тогда?
– Вы позвали.
– Получается, уважаемая, вы даже не знаете, зачем вы сюда пришли. То есть опять перекладываете ответственность за происходящее на Кремль. Чтобы потом опять публично покритиковать нас за свое бездействие.
– Скоро и этой возможности нас лишите. Телевидение из Думы уже выгнали. Информационные потоки заключили в шлюзы, хотите – выпустите инфу, не хотите – запрете и в отстойник.
– Вот видите, как мы эффективны. Что мешает вам? Объединитесь, выберете общего лидера и…
– Да вы же и не дадите.
– А вы все ждете, что вам что-то дадут? Потребительская позиция, не находите? А как насчет добиться «своею собственной рукой»? Давайте, Полина Мицубисивна, я серьезно предлагаю лично вам создать и возглавить объединенную оппозиционную партию. Готов даже спонсора подогнать. А мужики под вас выстроятся. Правда, мужики?
Оппозиционные мужики потупились и хмуро молчали, и на сей раз даже головами не шевелили, чтобы не дать возможности Сусликову вольно интерпретировать их невербальные сигналы. Наступила гнетущая тишина. Слышно было лишь, как работает челюстями молодняк, да скрипит трава на зубах оппозиции.
– А что, Мирослав Казбекович, давайте я возглавлю, – послышался неожиданный голос справа. Оппозиционеры как по команде оторвали глаза от тарелок. Люберецкий, уже справившийся с дичью, облизывал столовый нож с кремлевскими вензелями. Очков чуть не подавился, закашлялся, выплюнул полупрожеванную зеленую массу обратно в тарелку и схватился за стакан с водой.
– Ну, Вася, насмешил, – отдышавшись, произнес он. – Кто же из нас за тобой пойдет?
– А я вас за собой и не зову. Вам всем уже в архив пора, мемуары писать. Создам новую, здоровую оппозицию.
– Под какими же лозунгами?
– Позитивными, нашенскими.
– А нашенские – это какие, позвольте полюбопытствовать?
– А вам зачем? Вы же все равно за мной не пойдете.
– И все же хотелось бы знать.
– Зачем же я вам идеи дарить буду? Генерируйте свои. Вы же у нас все высокообразованные интеллектуалы. Зачем вам идеи недоучки Люберецкого?
– Я бы, Василий Кузьмич, с удовольствием рассмотрел ваше предложение, но не могу пока оголять молодежное движение, – прервал дискуссию Сусликов. – Вы еще не все поле запахали на молодежном фронте, чтобы вот так сразу бросить вас на оппозиционную передовую.
– Так вот у меня смена растет, – Люберецкий ткнул вилкой в сторону Жука. – Чеченский университет нынче засчитывается год за три.
– Вот как вырастет – ни дня лишнего вам молодиться не дам, сразу пойдете в ветераны оппозиции. А пока работайте в отведенном вам уделе.
– Вас понял, Мирослав Казбекович. Не пускаете вы меня на амбразуру. Я на прежнем месте останусь с радостью. С молодежью работать веселее, чем с этими вегетарианцами.
– Вот и работайте, Василий Кузьмич. – И Сусликов вновь повернулся к левому краю. – Ну что, печальные рыцари оппозиции, выстроитесь под прекрасную даму? Молчание. Понял – не выстроитесь. А на каждого из вас спонсора я не найду. Перевелись теперь спонсоры.
– Так вы же их и перевели, – зафрондил Шильцов.
– Ну, что вы, Парис Ефимович, вы явно преувеличиваете заслуги моей скромной персоны. Переводить спонсоров – это не моя компетенция. Для этого у нас есть господин Мечин.
Может быть, у вас есть претензии к Иван Иванычу?
– Нет, нет, – торопливо проговорил Шильцов, – к Иван Иванычу у нас претензий никаких нет.
– Я так и думал. То есть в целом вы всем довольны?
Неясный шелест послышался со стороны оппозиционеров.
– Значит – довольны, – интерпретировал шелест Сусликов. – На этом и остановимся. А у нашего главного человеколюбца есть вопросы, жалобы, предложения? – обратился Сусликов к Лукошкину.
– Я, Мирослав Казбекович, – исторический оптимист, – начал, было, Лукошкин.
– Это, извините, как? – сразу решил уточнить Сусликов.
– То есть я считаю: все, что ни делается, все к лучшему.
– Мудрый вы человек, Петр Петрович, всем бы у вас поучиться.
– Это у меня возрастное, Мирослав Казбекович.
– Позвольте, Петр Петрович, – опять зафрондил Парис, – значит, вы считаете, что с Рудокопским поступили хорошо?
– Для него может и плохо, а для страны так будет гуманнее. Повадки у него все-таки были волчьи.
Ознакомительная версия.
