— Из Тмутаракани? — подсказал язвительный Лёня.
— Ага!.. — Вавочка прикусил язык.
Лёня изумился.
— Так она, выходит, что? В самом деле есть? Я думал, шутишь.
Вавочка облизнул губы и обречённо кивнул.
— И как? — допытывался Лёня.
— Что?
— Как город?
— А-а… — Вавочка подумал. — Дыра.
— Так я и думал, — удовлетворённо отметил Лёня. — Ну, давайте за Тмутаракань.
Выпили. Закусили. Затянулись. Лёне не терпелось побольше узнать об историческом городе.
— Цены как?
Вавочка прикинул.
— Да как у нас.
— Где это — у вас?
— Ну… — Вавочка замялся. — Здесь.
— Так это не у вас, а у нас.
— Ну да… — сообразил Вавочка. — Правильно… У вас.
— А кем работаешь?
— Маркетологом, — сказал Вавочка, понимая с отчаянием, что ничего не может придумать и вдобавок окончательно теряет власть над собственным языком. — Т-то-есть начальником отдела…
Лёня моргнул несколько раз подряд.
— Да-а… Бывает, — несколько озадаченно произнёс он. — Бывает. Я вот тоже слышал: два близнеца. С рождения жили врозь. Вот… И не переписывались. Так в один и тот же день — да? — купили щенков одной породы и назвали одинаково, ну! А потом в один и тот же день застрелились. — Лёня ещё раз сочувственно поглядел на Вавочек и утешил: — Так что — бывает… О! — Он оживился. — Есть повод.
Рюмки снова наполнились. Бутылка опустела.
— Леонид, — представился Лёня, протягивая руку Вавочке в костюме.
— Владимир, — сказал Вавочка.
Лёня вытаращил глаза, потом оглянулся на Вавочку в тенниске, потом до него наконец дошло.
— Ну вы козлы! — Лёня заржал. — Второй раз, а?.. Извиняюсь! — бросил он насмешливо и протянул руку Вавочке в тенниске. — Леонид.
Тот пожал руку и что-то пробормотал.
— Чего? — не понял Лёня.
В один момент провалились куда-то все мужские имена, вертелось только какое-то дурацкое «Арнольд».
Ну улыбнись же, Лёня! Засмейся! Скажи: «Ты что? Как звать себя забыл?» Чудак он, Лёня! Склеротик! Это у него с детства, понимаешь? Ну улыбнись!
Лёня улыбнулся. Нехорошая была улыбка, ненастоящая. Повернулся неспешно к галстуку со шпагой.
— Так когда ты узнал про Сан Саныча?
— Э-э… вчера, — ответил Вавочка. — Я-то думал, он по редакциям побежал…
Лёня не дослушал. Лёня развернулся всем корпусом к тому, что в тенниске.
— А кто сказал?
— Новичок, — несколько опешив, ответил тот. — Захожу в рекламу, а он…
Лёня встал и как-то незаметно оказался в дверях. Именно с таким выражением лица он отступал недавно к подоконнику.
— Куда ты? — Оба вскочили.
Лёня пропал. Грохнула со щелчком входная дверь. На алтаре стояли пустая бутылка и три рюмки коньяка.
Медленно повернулись друг к другу.
— Значит, думаешь: пластилиновый? — произнесли оба зловещим изумлённым шёпотом. — Думаешь, из меня всё лепить можно?..
Владелец костюма сделал пугающее движение, и присвоивший тенниску отпрыгнул к стене. Понял, что отступать некуда, и сделал ответное пугающее движение, отбросившее противника на прежнее место. Началась изматывающая позиционная борьба. Вавочки тиграми кружили друг вокруг друга по сложным кривым, делали ложные замахи и выпады, шипели, натыкались на кресло, сверлили взглядами, отпрыгивали, произносили время от времени: «Ну, блин!», «Так, значит?» и «Задолблю!»
Потом ухватили каждый по стулу и окончательно пали духом. Выяснение отношений приняло словесную форму. Начал тот, что в костюме.
— В гробу я тебя видел! — сказал он с такой убеждённостью, что видение чуть было не возникло, колыхнувшись, в центре комнаты. — В белых тапочках, понял?
— А ты… — с ненавистью и без промедления ответил второй. — Ты вот что: я таким головы откручивал и жаловаться запрещал!
Тут же выяснилось, что даже самый последний дурак догадался бы: нельзя своего сопливого носа высовывать из кухни, если в комнате посторонний! Выяснилось также, что только самая наисволочнейшая сволочь может пить коньяк в чужой квартире, а законного хозяина при этом выставлять на кухню. («Это кто хозяин? Это ты, что ли, хозяин? Да ты знаешь, кто ты такой?..») Не сходя с места, выяснили, кто есть кто и чью одежду присвоил.
И случилась некоторая пауза — аргументы кончились.
Потом владелец тенниски вдруг без видимой связи с чем бы то ни было нагло объявил, что двойник его (присвоивший костюм) — сынок, шнурок и вообще службы не видел. Тот сначала онемел от такой клеветы, но тут же взъярился и сообщил, что родители Вавочку только ещё проектировали, в то время как он (владелец костюма) уже бодро и бдительно нёс караульную службу в горячей точке.
Трудно сказать, почему их вдруг занесло в армейскую тематику, но полемика нашла наконец выход и с грохотом устремилась в глубокое, проторённое за два года русло. Немедля последовавший ответ сорвал пелену с того факта, что Вавочка один раз в жизни слез с дерева, тут его и в армию забрали. («Я с дерева? Да тебя самого по тундре две недели сетями ловили! Капканы ставили!»)
Самоутверждение продолжалось.
— Родину защищал! — орал Вавочка в тенниске, чуть не колотя себя в грудь.
— Ага! Защищал, блин! Под вольтанутого закосил и дома дослуживал, — запальчиво бросил Вавочка в костюме, но осёкся.
Нельзя было, конечно, пускать в ход этот сокрушительный аргумент. Как термоядерный удар, он не разбирал, кто его наносит, он сжигал и победителей, и побеждённых.
Тем не менее противник позеленел, начал заикаться и окончательно утратил членораздельность речи.
— Это… — сказал он. — Ты, блин… Это… Туда-сюда… Сам ты…
Здесь он кое-как овладел собой.
— Ты знаешь что? — плачуще выкрикнул он. — Ты мышей ни фига не ловил, в столовой рисовал!
В переводе на человеческий это означало, что Вавочка дремал, будучи дневальным, и разливал по тарелкам суп, причём несправедливо разливал.
Потом оба внезапно обессилели, почувствовали голод и замолчали. Ещё раз с отвращением оглядели друг друга, и присвоивший ковбойку буркнул:
— Ладно. Пошли жрать.
Противоположного Вавочку передёрнуло от такой бесцеремонности, но он каким-то чудом сдержался и последовал на кухню за обнаглевшим самозванцем.
Горелка была зажжена, алюминиевая кастрюля значительной ёмкости — установлена. Владелец костюма достал пачку сигарет, предложил с надменным видом. Двойник бешено посмотрел на него, но сигарету взял. Прикурил, однако, от газа, как бы не заметив протянутой зажигалки. Оба глядели друг на друга, и казалось, затягивались не дымом, а ненавистью. Докурили одновременно. Присвоивший тенниску взял отмытую консервную банку для использованных спичек и стал гасить сигарету. Гасил унизительно долго, и владелец костюма, потеряв терпение, просто выбросил окурок в форточку.
