Но ведь верблюд тоже имеет уши!
«Ох, — думает верблюд, — после этих степей и пустынь, после всей этой жизни каторжной мне только игольного ушка недоставало!»
«Нет, — думает верблюд, — может быть, у богатых не райская жизнь, может быть, и у них есть свои неприятности, но — имеющий уши да слышит: верблюду тоже приходится нелегко!»
Отпустили душу на покаяние. Идет душа, радуется:
— Эх, и покаюсь я сейчас! Так покаюсь!
Встретили ее как положено: окружили со всех сторон, спрашивают, что душе угодно.
Так и так, говорит душа.
— Ладно, отвечай по порядку: что взяла на душу, что затаила в душе?
— Ничего я не взяла, ничего не затаила.
— Посмотрим, посмотрим, — говорят. И — лезут в душу.
Не вынесла душа.
— Каюсь, — говорит. — Все скажу, что прикажете!
Ну, тут уже отвели душу. А потом, когда отвели, выяснили, что за душой ничего нет. Зря она грех на себя взяла.
А раз взяла грех, значит, опять-таки надо каяться.
Апостол Петр громко бил себя в грудь.
— Не стучи, пожалуйста, — попросил Иисус. — Я уже сказал и опять повторяю: не успеет пропеть петух, трижды отречешься от меня.
Апостол Петр продолжал стучать:
— Господи, ты меня не знаешь!
— Знаю, всех вас знаю!
— Меня не знаешь, господи!
Петр заплакал. Потом встал, пошел и зарезал петуха.
Петух пропеть не успел. Иисус Христос знал своего апостола.
Апостол Павел прошел сложный, тернистый путь, были и у него свои шатания. Но и тогда, когда он с фарисеями искоренял христиан, как и позже, когда он с христианами искоренял фарисеев, Павел оставался верен главному и никогда не уставал повторять:
— Всякая душа властям предержащим да повинуется!
Вот потому он как был, так и остался апостолом.
— Вот сейчас я пройду по морю, как по суху, — сказал Иисус.
Апостолы дружно выразили свое одобрение. Только Фома усомнился:
— Не нужно, господи, еще утонешь!
— Ты что ж, сомневаешься? Не веришь в божественные возможности?покосился на него Иуда Искариот.
Иуду поддержали другие апостолы:
— Он всегда сомневается! Он ни во что не верит! Валяй, господи, иди! Если чтомы поддержим!
Иисус встал и пошел. По морю, как по суху.
— Встретимся на том берегу! — крикнул он восхищенным апостолам.
— Теперь я поднимусь по воздуху, как по лестнице, — сказал Иисус на том берегу.
— Не нужно, господи, еще расшибешься! — взмолился Фома, верный своему неверию.
Христос взмахнул руками и оторвался от земли.
— Браво, браво! — кричали апостолы, пока Иисус набирал высоту. — Мы так и знали, мы так и верили!
— А теперь, — сказал Иисус, опускаясь с неба на землю, — меня распнут на кресте.
— Господь с тобой! — перекрестился Фома. — Как можно говорить такое?
На него зашикали.
— Меня распнут на кресте, — продолжал Иисус. — Вобьют в меня гвозди…
— Слушайте! Слушайте! — ликовали апостолы.
— …из моих ран потечет кровь, мне будет очень больно…
— Слушайте! Слушайте!
— …потом я умру. А потом — воскресну.
Апостолы затаили дыхание, В тишине раздался тревожный голос Фомы:
— А вдруг не воскреснешь?
Иисус промолчал. Он только посмотрел на Фому взглядом, в котором не было прежней безмятежности, и продолжал:
— Но для того, чтобы меня распяли, меня нужно сначала предать. Кто хочет меня предать?
— Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я!
Ровно одиннадцать Я. Один Фома воздержался.
— Не все сразу, не все сразу! — замахал руками Иисус. — Для того чтобы предать, одного вполне достаточно. Пусть это будет… — Иисус обвел взглядом своих апостолов:- Ты, Фома!
Апостол рухнул на колени:
— Господи, пощади! Я люблю тебя, господи, я не могу тебя предать!
— Не гневи господа, Фома, — сказал Иуда Искариот. — Тебе сказано предай значит, предай, не вдаваясь в рассуждения. А не хочешь… Господи, позволь мне! Я сумею тебя предать, можешь на меня положиться!
— Спасибо, Иуда, ты верный человек!
Для того чтоб стать богом, человек должен сначала умереть, потому что церкви ни к чему живые боги. Неверный Фома этого не понимал — и он упирался, тянул всех назад, когда остальные ученики дружной гурьбой провожали учителя на Голгофу.
— Историю делают чистыми руками, — любил повторять Понтий Пилат, которому по роду службы приходилось вплотную заниматься вопросами истории. Поэтому он не одобрял той возни, которую затеяли вокруг Иисуса Христа местные служители культа. Ну, подумаешь, немножко зазнался человек, возомнил себя мессией — так уж сразу его распинать? Можно ж было разъяснить, указать, подправить.
Римский наместник Иудеи изучал в юности римское право, и ему было хорошо известно, в каких случаях применяется высшая мера наказания. Но служители культа…
Ох уж эти служители культа! Сегодня распнут, а завтра будут целовать распятие, да еще, пожалуй, распинать тех, кто не захочет его целовать. Сколько народу переведут — подумать страшно!
…Иисус висел на кресте, а в стороне стоял Понтий Пилат, римский наместник. Он даже отступил еще на шаг, чтобы все видели, что он стоит в стороне.
— Историю делают чистыми руками, — приговаривал Понтий Пилат. — Что касается меня, то я умываю руки!
После смерти Иисуса Мария Магдалина вскоре вышла замуж за одного из своих прежних дружков, который почёл за честь соединиться с христовой невестой.
Кончились чудеса, началась семейная жизнь, но супруги часто вспоминали покойного Иисуса.
— И ты рассказала ему обо всех своих грехах? — любил спрашивать муж.
— Рассказала.
— И он все простил, все забыл?
— Все как есть.
— Ишь ты!
После этого они обычно молчали.
— А ты как? — любила опрашивать Мария. — Ты ничего не простил?
В глазах мужа зажигались огни:
— Нет, Мария, я не простил!
— И ничего не забыл?
— Не забыл, Мария! — отвечал муж. И оба были очень счастливы.
«Горе тому, кто соблазнит единого из малых сих!»
Соблазненные такими речами, сии малые захотели большего.
Они обивали высокие пороги, высиживали в приемных, предъявляли справки о том, что они действительно малые.
Власти предержащие выслушивали их со вниманием.
