Он не лез в его сомнительные «дела», подписывал, где надо и исполнял, как сказано. За то и ценили его тихое, невзрачное существо, не болтающее языком, где и кому попало. С высшим составом он никогда не пил, был вроде бы верен тихой, забитой жене и молча ковырялся по работе, не задавая страдающим с похмелья шефам лишних вопросов.
За что, в отличие от других, всегда втихаря получал пусть и скромное, но довольствие и оклад. В отличие от остальных своих не в меру «боевитых» товарищей. Он относился к числу тех работников, которые с готовностью брались за любую рутину, так ненавистную высоко парящим над мелочностью бытия шефам. И когда офигевший от спущенных сверху поручений и наказов начальник обводил тоскующим взглядом кабинет, ища пистолет, чтобы застрелиться, на глаза ему всегда попадался в такой момент Стебелев, вроде как зашедший по какому-то делу.
— А-а-а, Стебелев!!! — веселел взор начальства. — Как же ты вовремя, родной! У меня вот тут для тебя кое-что имеется…, - и начальство выкладывало на стол и в разговоре тот ворох дел и поручений, которое обычно так отравляет ему, вечно занятому, жизнь.
С этого момента шеф облегчённо вздыхал, утирал со лба испарину испуга и, пока капитан тщательно трудился над исполнением приказа, шло по своим «очень важным» делам. То бишь в сауну или в другое «трудное» место. Ну, или ещё куда дальше. В полной уверенности, что «уж Стебелев-то, морда, не подведёт».
Будучи до глубины души мирным типом, капитана всяческий раз словно окатывало ледяной водой, когда в часть приходила разнарядка на командировки в «горячие точки». Это известие вызывало у него безудержное урчание в животе и жуткие позывы «на низ». Однако начальство всякий раз отмазывало его, ссылаясь на его исключительную незаменимость для части.
И лишь однажды, когда тот же Данилов находился в отпуске, он каким-то непостижимым для самого себя образом распоряжением сверху «залетел» в Чечню. Данилов, стреляющий в это время лося где-то в Беларуси, «отреагировать» и спасти Стебелева не успел. Но, как и маленький посёлок, армия зачастую полна слухами, как кухня тараканами. И о его «способностях» был весьма наслышан начальник материальной части одного из расквартированных в республике рода войск. Который, созвонившись всё-таки с Даниловым, по его совету и вырвал столь ценного «кадра» на всё время командировки под своё крыло.
По натуре являясь пьяницей и прирождённым, одарённым лентяем, он так же испытывал и «некоторые затруднения» в плане исполнения собственных, не слишком опасных для здоровья и жизни, обязанностей. Что и заставило его принять к себе на время командировки Стебелева, избавив себя от хлопот и нагоняев от собственного начальства.
Это помогло Стебелеву получить в свой послужной список пометку «участник военных действий», а вечно пьяненькому майору «Пришибееву» дало редкую возможность благополучно похмеляться по утрам, не терзаясь необходимостью спешить с раннего утра на постылую службу. Как бы там ни было, характером капитан Стебелев отличался мягким и незлобивым. И в день «раздирания» части собрался тихо отсидеться в уголке.
Когда встал вопрос о том, что каждый из тех, кто хотел выбрать себе «боевой скот», уже набрал нужный контингент, ему показалось, что в воздухе жарко повис вопрос о том, что же делать с теми людьми, которые вдруг да оказались «лишними»… Ртами, которых нечем кормить, хоть убей, и обузой.
Он знал, что эти люди в какой-то мере ему никто. Но он понимал, что кому-то нужно было «принять» на себя этот ставший почему-то ненужным ни одной, ни другой стороне, человеческий материал. И когда Стебелев почувствовал каким-то образом, что вот-вот нешуточно встанет вопрос об их именно физическом уничтожении, он неожиданно для самого себя вскочил и выпалил, торопея от собственной, как ему показалось, тупости:
— Господин полковник (а эта собака потребовала называть его именно так), разрешите обратиться!
— Да-а-а… — хитро прищурился на него Долдон. Уж кому-кому, а ему доподлинно было известно, что из себя натурально представляет в качестве «командира» капитан Стебелев. Который всегда занимался в части исключительно хозяйственными и прочими организационными вопросами.
Поэтому, почти предчувствуя просьбу или, если хотите, заявление «рыхляка» Стебелева, он заранее внутренне посмеивался тому, что этот бездарь и кладовой червь снимет с него ещё и эту дурацкую проблему, — лишние люди, которых поставить к стенке хлопотно и вроде пока незачем, но кормить уже не выгодно.
На его взгляд, после «просеивания» остались именно те, кто был уже не нужен: лопухи-офицеры да старики, — почти пенсионеры, хоть и ветераны. Да молодняк, весь почти полностью. Весь новый, «не пристрелянный», призыв.
Да и сам Стебелев, можно сказать, стал ему теперь не особо нужен. Поскольку не обладал теми, столь необходимыми воину, качествами. То бишь, не умел толком даже и выстрелить. А о каком «учёте» и «хозяйстве» уже могла идти речь, если считать и учитывать, хранить и выдавать хоть что-то с исчезновением снабжения стало нечего?! Единственно, что видел Долдон из этой затеи, — это возможность до упаду похохотать над ситуацией, когда пускающий животом газы от слова «пуля» капитан станет мамкой для отряда «желторотиков», которых, к тому же, он не в состоянии даже накормить, как положено…
И тут Данилов решил, смеху ради, даже проявить великодушие. Он распорядился некоторым образом снабдить уходящих из части. Это вызвало активное возражение среди его единомышленников Орлова, Мажени и Жарова, но полковник и ухом не повёл, поскольку он и в самом страшном своём сне предположить не мог, как глубоко окажутся способны заколотить ему «звезду» в глотку эти вчерашние «салабоны»…
Так Стебелеву «повезло» стать командиром изгнанников. Правда, сие обстоятельство он тщательно скрывал от подчинённых. А у тех вроде как и выбора в вопросе подчиненности особого не оставалось. Тем более, что «выбрал» их именно Стебелев. Всё-таки Стебелев — капитан, хоть и номинальный…
…Боекомплект, с которым они умудрились вырваться тогда из части, почти ополовинен. Пристанища нет, пищи и тепла к холодам не предвидится. Смены белья и зимней одежды нет. По сути, их выпустили из части умирать. Ибо патроны без еды и одежды ничто. А напасть на часть с целью отбить себе хоть что-то… — да не безумцы же они?! Из прежнего состава и так погибло сто восемнадцать человек. Шестьдесят восемь ранены. Из них три четверти обречены. Нет больше лекарств, нет ни врачей, ни коек. Не корчи, так гангрена. Всё едино…
До утра не доживут.
Капитан принялся перезаряжать второй магазин автомата. Не стоит верить этой тишине…
