– Вполне естественно, ваша светлость. Вы не посылали за мной. Меня призвали сюда несколько минут назад, из-за того, что вы упали в обморок, – прискорбное, но ни в коей мере не редкостное происшествие, такое может случиться с каждым. Вы помните, как лишились чувств? – Доктор потирает подбородок. – Что стало причиной? В комнате слишком натоплено?
Граф подходит поближе к Доктору.
– Прюнскваллор, – говорит он, – я не падал в обморок.
– Ваша светлость, – отвечает Доктор, – когда я вошел к вам в спальню, вы были в беспамятстве.
– С чего бы мне падать в обморок? Я не падал в обморок, Прюнскваллор.
Граф отводит взгляд от Доктора. На него вдруг наваливается такая усталость, что он садится на край кровати.
– Ничего не могу вспомнить, Прюнскваллор. Совсем ничего. Помню только, я страстно жаждал чего-то, но чего именно – не знаю. Мне кажется, все это было месяц назад.
– А вот это я могу объяснить, – говорит Прюнскваллор. – Вы готовились к торжественному Завтраку в честь вашего сына. Время поджимало, вы боялись опоздать. Вы и без того уже пребывали в слишком большом напряжении, так что эти опасения оказались для вас непосильными. Вы, что называется, «страстно жаждали» поскорее увидеть вашего годовалого сына. Об этом у вас и сохранились смутные воспоминания.
– А когда состоится Завтрак моего сына?
– Через полчаса или, если быть точным, через двадцать восемь минут.
– Вы хотите сказать, нынешним утром? – На лице лорда Сепулькревия возникает тревожное выражение.
– Нынешнее утро было, есть и будет – или не будет – ничем не хуже другого, да снизойдет благодать на его громовое сердце. Нет, нет, господин мой, пока не вставайте. (Лорд Сепулькревий попытался подняться на ноги.) Через мгновенье-другое вы будете чувствовать себя лучше некуда. Завтрак откладывать не придется. О нет, ни в коем случае – у вас еще есть в запасе двадцать семь долгих, по шестидесяти секунд в каждой, минут, и Флэй, надо думать, уже приближается, чтобы приготовить для вас одежду – да вот и он.
Флэй не просто приближается, он уже на пороге спальни, он не смог задержаться в Каменных Проулках больше времени, чем потребовалось, чтобы прорезать их и неприметным, одному ему известным проходом добраться до комнаты хозяина. Но и при этом он всего на несколько секунд опережает Стирпайка, который, едва Флэй успевает открыть дверь спальни, проскальзывает у него под рукой.
Стирпайк и слуга с изумлением видят, что лорд Сепулькревий, похоже, вновь обрел свое всегдашнее меланхоличное «я». Флэй, подволакивая ноги, подходит к Графу и падает перед ним на колени – неожиданным, неуправляемым, неловким движением, – колени с хрустом ударяются о пол. На миг изящная, бледная ладонь Графа ложится старому пугалу на плечо, но произносит он всего лишь:
– Мой церемониальный бархат, Флэй. Как можно скорее. Бархат и опаловую брошь в виде птицы.
Флэй тяжело поднимается на ноги. Он – первый слуга своего господина. Он обязан разложить одежды Графа и помочь ему приготовиться к Великому Завтраку, даваемому в честь его единственного сына. Что до этого жалкого сопляка, то он в спальне его светлости и не у места, и не ко времени. Да и Доктору делать здесь больше нечего.
Положив ладонь на дверь гардероба, Флэй с хрустом поворачивает голову.
– Я справлюсь, Доктор, – говорит он.
Взгляд его перемещается с Доктора на Стирпайка, и Флэй поджимает губы, выражая смесь презрения с отвращением.
Выражение это не минует внимания Доктора.
– Совершенно верно. Совершенно, совершенно верно! Его светлости с каждой проходящей минутой становится лучше, так что мы здесь более не нужны, определеннейшим образом не нужны, клянусь всем и всяческим тактом. Вот именно так бы я и сказал, ха-ха-ха! Подумать только, не нужны да и все тут! Пойдемте, Стирпайк. Пойдемте. А кстати, откуда это у вас кровь на лице? В пиратов играли или застукали тигра в своей постели? Ха-ха-ха! Впрочем, об этом после, друг мой, об этом после.
И Доктор начинает теснить Стирпайка к двери.
Однако Стирпайк не любит, когда его оттесняют.
– После вас, Доктор, – говорит он, вынуждая Доктора выйти первым. Прежде чем закрыть за собой дверь, Стирпайк оборачивается и доверительным тоном сообщает Графу:
– Я позабочусь о том, чтобы все было готово. Предоставьте это мне, ваша светлость. Еще увидимся, Флэй. Ну что же, Доктор, в путь.
Дверь закрывается.
Много больше часа Тетушки, практически не шевелясь, просидели одна супротив другой. Столь долгое разглядывание человеческого лица объясняется, конечно, тщеславием, а в случае Тетушек – тщеславием, и одним лишь тщеславием, ибо зная, что черты их тождественны, что на лицах обеих лежит одинаковое количество пудры, и что время, потраченное ими на причесывание, также одинаково, они не питают сомнения в том, что, разглядывая одна другую, разглядывают, в сущности говоря, самих себя. Обе одеты в лучший их пурпур цвета настолько разительного, что глазу, обладающему нормальной чувствительностью, на него больно смотреть.
– А теперь, Кларисса, – наконец произносит Кора, – поверни свою прелестную головку направо, чтобы мне было видно, как я выгляжу сбоку.
– Почему это? – говорит Кларисса. – Почему я?
– А почему не ты? Имею же я право знать.
– Если на то пошло, я тоже.
– Ну так оно на то и пошло, разве нет? Дура!
– Да, но…
– Сделай, что тебе говорят, и я сделаю для тебя то же.
– И тогда я увижу себя в профиль, да?
– Мы обе увидим, не только ты.
– Это я сказала, что мы обе увидим.
– Ну? Так в чем же дело?
– Ни в чем.
– Так давай.
– Что давать?
– Давай, пошевеливайся, поверни свою прелестную головку.
– Прямо сейчас?
– Да. Чего ждать-то?
– Только Завтрака. Но он еще не сию минуту начнется.
– Почему?
– Потому что я слышала, как колокол бил в коридоре.
– И я слышала. Значит, у нас с тобой куча времени.
– Я хочу увидеть себя в профиль, Кора. Повернись.
– Хорошо, Кларисса. А это надолго?
– Надолго.
– Но тогда и я хочу разглядывать мой подольше.
– Настолько нам времени не хватит, глупая.
– Почему?
– Потому что его у нас столько нет.
– Чего нет, дорогая?
– Долгого времени, ведь нет же?
– А по-моему есть.
– Ну, вообще-то, у нас многое множество прекрасного времени.
– Ты хочешь сказать – впереди, Кларисса?
– Да, у нас впереди.
– После того, как мы займем наши троны, верно?
– Как это ты догадалась?
– Да ведь ты тоже об этом думала. Зачем ты пытаешься меня обмануть?
– Я не пытаюсь. Я только хотела узнать.