Каждый день Лос-Аламос покидала очередная горстка людей, чтобы спуститься в лагерь паломников. Либо они устали ждать неотвратимого, либо их манило примитивное христианство, либо они отправились в путь, чтобы облегчить страдания, либо прослышали, что среди осаждавших находятся родственники, которых они давно считали умершими. Все отлично знали, что красная от яда долина опасна для жизни и они рискуют никогда не вернуться за ограду и не получить пропуск в бункер-убежище. И тем не менее люди покидали город со спокойным сердцем, ведя грузовики с едой и медикаментами.
Лос-Аламос охотно отпускал их. Удерживать было бессмысленно, да и грузовикам требовались шоферы. А главное: была надежда, что эти отбывающие жители будут приняты как посланцы города света. Многие брали с собой мобильные телефоны и, пока были живы батареи, оставались на связи с друзьями и соседями по Месе. Как правило, они демонстрировали наигранную бодрость. Ведь, в конце концов, решение уйти они принимали сами. Спустя несколько дней голоса уехавших умолкали, переходя в область памяти.
К такого рода эмиграции относились как к эвтаназии. Люди с сочувствием воспринимали доводы отъезжающих, устраивали им душещипательные проводы, вспоминали старые добрые времена, сопровождали до ворот, давая им понять, что они сделали героический выбор. При всем этом их отъезды считались бессмысленной тратой жизни, едва ли не дезертирством. Никто не в состоянии был предположить, что собирались делать «эмигранты» там, куда шли.
Как-то утром о своем решении уйти объявил Иззи.
— Я получил сообщение от брата, — рассказал он. — Просто глазам не поверил. Он там, внизу, в лагере.
— Черт… — прошептал Натан Ли.
— Мы не виделись четыре года, он болен. — Иззи будто оправдывался. — Понимаю, работа еще не закончена. Но твой арамейский уже совсем неплох. Особой нужды во мне больше нет.
— Дело в другом, — сказал Натан Ли.
Это был конец.
— Я знаю… — тихо обронил Иззи.
Часть его существа страстно желала отговорить Иззи. Но будь Натан Ли на его месте, он бы тоже ушел.
— Мы с тобой неплохо потрудились, — улыбнулся Иззи. — Шутка ли: охватили две тысячи лет.
— Может, поговоришь с Мирандой, — сказал Натан Ли. — Ты ведь слышал о сыворотке «Серум-III». Пусть сделает тебе прививку.
— Она подействует только через сорок восемь часов, слишком долго. К тому времени брат может снова потеряться.
Взять с собой в лагерь видеокамеру была идея Иззи. Миниатюрное устройство будет транслировать сверхвысокочастотный сигнал через реку в город. Неизвестно, как на нее отреагируют фанатики, поэтому передатчик ловко замаскировали в потрепанном и не привлекающем внимания рюкзачке. Крохотный объектив крепился на гибком кабеле, который змейкой вился через волосы Иззи и вдоль дужки очков. Он был экипирован, как тайный агент. Куда бы Иззи ни смотрел, что бы ни слушал — они здесь, в Лос-Аламосе, это увидят и услышат.
Времени не оставалось, и прощаться пришлось впопыхах. Иззи не терпелось увидеться с братом, и в то же время он боялся, что спасует в последнюю минуту. Миранда подоспела к воротам, когда Иззи уже был на выходе, и порывисто обняла его.
— Ты все хорошо обдумал? — Она плакала.
— Миранда… — с болью проговорил Иззи.
Подмигнув Натану Ли, он получил еще одно объятие и сорвал поцелуй.
Словно сквозь волшебное зеркало, через «глаз» Иззи они спустились вниз по шоссе 502 за рулем большого грузовика с полным кузовом всякой всячины. Шоссе оставалось пустым, пока уклон не сошел на нет и дно долины не выровнялось. В отдалении они увидели мост, нескончаемую вереницу крестов и услышали, как выдохнул Иззи:
— Ну, пожелайте мне удачи.
На ближайшие несколько дней безликие массы обрели душу.
Через камеру Иззи в Лос-Аламос хлынули тысячи подробностей. До сих пор в городе полагали, что лагерь представляет собой нечто вроде храма под открытым небом: полный религиозного пыла, грязный, но все же не настолько плохой, каким кажется. На деле же оказалось, что условия там совершенно первобытные. Живые пребывали вперемешку с умирающими. Через микрофон Иззи долетали крики, молитвы нараспев, вой, призывы о помощи и песни — все смешивалось в белый шум.
Заросшие лица вплывали в объектив с дикими речами. Тела валялись там, где их застигла смерть, остальных несла вниз по течению Рио.
Иззи блуждал три дня неразоблаченный и никак не мог отыскать брата. Там было более миллиона людей. На четвертый день Иззи повернул камеру на себя и обратился к городу.
— Похоже, я ошибся, — спокойно сказал он. — Не вздумайте меня искать.
Это было словно смотреть репортаж из ада.
Иззи обреченно бродил по лагерю со своей камерой. Он самостоятельно сделал себе анализ крови: результат положительный. Он мог бы уйти из этого жуткого скопления людей в сравнительно спокойное место, там отдаться болезни и умереть. Однако Иззи решил послужить городу: быть его глазами, пока несут ноги. Если б не он, в городе никогда бы не узнали о пророке.
Горели два битком набитых едой полуприцепа. Собравшаяся вокруг погреться толпа безучастно наблюдала. Они умирали от голода, но никто даже не пытался спасти пищу. Иззи выразил свое удивление одному из исхудалых зрителей, но тот лишь улыбнулся в ответ.
Сквозь треск пламени послышался отдаленный голос:
— «Проклят ты будешь в городе и проклят ты будешь на поле», — а люди кричали «Аминь!». — «Пошлет Господь на тебя моровую язву, доколе не истребит Он тебя с земли, в которую ты идешь, чтобы владеть ею»[93].
Объектив задрожал: Иззи отправился на поиски проповедника. Когда Иззи подошел ближе к огню, Натан Ли вздрогнул. Даже по телевизору он понял, чей этот голос. Но когда камера достигла толпы, он едва узнал Окса. За время долгого блуждания по диким землям с профессора полностью стаял жир. Тощий, кожа да кости, он казался еще более огромным, чем прежде. Голова и обнаженные плечи возвышались над толпой. Борода и волосы настолько свалялись, что напоминали грязное птичье гнездо. Собаки, а может быть, и снайперы покалечили Окса: он сильно хромал и во время ходьбы опирался на металлическую стойку забора. Она напоминала гигантскую стрелу. Жертвы чумы, подняв руки к небу, приветствовали его речи об искуплении грехов. Вокруг него усердно трудились флагелланты, лупя себя по спинам цепями и колючей проволокой. Иззи стал пятиться, а Окс все вещал сквозь кровавую пелену.
Вот и выяснилось, кто был скрытым лидером пилигримов — Окс. Наконец-то, решили в городе, нашелся вожак толпы, с которым можно попытаться организовать переговоры. Даже несмотря на то, что человек этот был изгнан за ворота города, у людей появилась надежда: ведь он когда-то был одним из них. Иззи попросили добиться согласия Окса на переговоры с Мирандой и чрезвычайным комитетом.
