На встречу высоких сторон в парижском аэропорту я приехал в штатском. А что? Встреча же неформальная.
— Орлов, ты доиграешься! — простонала Лейла и замахнулась табличкой «Duc J. Grafton». — Я упомяну тебя в предсмертной записке!
Остальные, естественно, были при параде. Я чмокнул Лейлу в щеку и отнял табличку. Пусть будет м-р Дюк Джи Как-его-там. Чем действительно плох м-р Дюк?
Делегация Королевской Академии Сэндхерст прибыла рейсом из Лондона. Я увидел их издали: крепкие ребята, идут группой, озираются. Лейла спикировала на первого, они о чем-то зачирикали по-английски, заулыбались. Я с ревнивым интересом наблюдал, будут ли брататься. Остальных понемногу разбирали, и когда атлант галантно тряхнул ручку нашей феи, понял, что остался не востребован.
— Здравствуйте! — сказали на хорошем эсперанто. — Вы встречаете меня? Я глянул под ноги и потерял дар речи.
Существо явно родилось девочкой, но за дальнейшее я бы не поручился. Маленькая, тощенькая, некрасивая до изумления. Существо тряхнуло шевелюрой в знак приветствия. Стрижка «забыл причесаться» была модна в том сезоне. Вот это номер… на арене кто-то помер.
— Джейн Графтон, — существо откинуло челку.
Я умер второй раз. Глазищи новоявленной Джейн Графтон просвечивали не хуже рентгена. Бывает, ловишь такой взгляд – твердый, внимательный, умный, и машинально вытягиваешься по стойке смирно.
— Здесь написано Дюк, — существо кивнуло на табличку. — Но это не имя, это титул, сокращение от duchess, герцогиня. Я умер третий раз. Существо тактично дождалось реанимации.
— Не нужно называть меня герцогиней, хорошо?
— Хорошо, — я откашлялся. — Александр Орлов.
Я осторожно пожал миниатюрную ладонь, на удивление сухую и крепкую. Спортсменка? Не нервничает, смотрит в упор, изучает… я что, майский жук, чтобы меня изучать?! В общем, в гляделки я проиграл. Растерялся немного, у нас на пилотажном ни одной девушки, а у атлантов, гляди-ка, целая герцогиня.
Не понимаю я этого! Есть профессии, которые девушкам показаны строго индивидуально. Я, к примеру, о чем думал, когда в шлюз нырял? «Не сейчас, так на войне, не на войне, так на дороге. Все одно, помирать! Рискну!» А женщина рисковать не может. Ее дети ждут, или, на худой конец, сказочный принц на белом коне под алым парусом. Кому этот кавалерист-маринист еще нужен?
— Александр… — замялась герцогиня, — может быть пойдем? Мы отстали.
На пути к стоянке прокатных мобилей я лихорадочно соображал, как всучить ей платежную карту. Вопрос не праздный, от карточек атланты категорически отказывались. Они прибывали со своими «банкетками»… тьфу, «кредитками»! И метались потом, где бы конвертировать. Ребята уже разъезжались.
— Орлов, ты как? — Лейла выглянула в окно и невинно затрепетала ресницами. — Справляешься? Вот кобра африканская! Я украдкой показал кулак.
— Кажется, я ей не нравлюсь, — задумчиво сказала герцогиня, провожая мобиль взглядом.
— К лучшему, — буркнул я. — Если понравитесь, жить не даст… Но все равно извините!
— Не извиняйтесь, я мало кому нравлюсь. И всегда говорю, что думаю, имейте в виду.
— Лейла беженка, — зачем-то сказал я. — Едва не погибла в море.
— Бедная! — вздохнула герцогиня, кажется искренне.
— При ней не скажите, — предупредил я и машинально тронул щеку. — Дерется.
Герцогиня посмотрела на руку, на щеку и прикусила губы. Я снова проиграл. Дернул меня черт физиономию щупать.
— Александр, давайте перейдем на «ты», — предложила герцогиня после ироничной паузы. — Нам следует наладить контакт, иначе вас накажут по комсомольской линии. После этих слов меня немножко понесло.
— Согласен, Джейн. Меня зовут Саша. Возьмешь? — я показал карту. — Или тебя накажут по аристократической линии?
— Саша, я не могу это взять.
— Почему? Очень интересно, правда.
— Потому что это некорректно. Я заведу новую карту и пополню с личного счета. Где ближайший банк?
— В Лондоне, — хмыкнул я. — В аэропорту есть терминал для обмена ваших денег на фрайгельд. Но зря ты так, — я покачал карточкой перед аристократическим носом, — это труд людей. Они с тобой поделились, чтобы ты посмотрела Союз. Теперь их труд сгорает на два процента в неделю. Ты считаешь это корректным?
— Не я же придумала такую своеобразную финансовую систему, — Джейн говорила спокойно. — На моем счете деньги растут. На твоем почему-то сгорают.
— Потому что результат любого труда «сгорает», — передразнил я. — Еда переваривается, мобили изнашиваются, а шмотки выходят из моды. Фраи – не деньги, это мера труда… как метры или граммы, только чуть сложнее. Их нет смысла копить, их нужно тратить! Отдавать свой труд и пользоваться чужим, понимаешь? В общем, нет здесь банков! Хочешь – иди, меняй, уговаривать не буду. Джейн сердито сморщила нос.
— Ладно, — решила она. — Давай свои фраи. Их, между прочим, вовсе не Маркс придумал.
— Значит, Маркс был неправ, — отрезал я, чем поверг герцогиню в ступор. Они там, в Атлантиде, думают, что мы на Маркса молимся.
Мы покатались по городу, посидели в кафе на Монмартре, поднялись на башню инженера Эйфеля. Совершили протокольный, унылый до зубовного скрежета променад. Ни руин, ни виселиц, ни серых людей в серой одежде Джейн не увидела, отчего, видимо, расстроилась и стала агрессивной. Я был хладнокровен как покойник и снисходителен как палач.
У памятника маршалу Жукову, освободителю Парижа, герцогиня проворчала, мол, «в крови купался». Я ответил, что купался маршал в море, насчет же крови – это в Берлин, в наци-мюзеум… и вообще, если бы кое-кто воевал, а не отсиживался на островах, крови пролилось бы меньше. Джейн обиделась и заявила, что общалась накоротке со знаменитым эмигрантом, доктором Бирком, и я совершенно неправильно понимаю свою жизнь. Я ответил, что Бирк – свихнувшийся математик, что когда захочет – вернется, границы открыты. Джейн брякнула, мол, и слава богу, что открыты, есть куда податься всяким фрикам, без которых лично ей только дышать легче. Я простодушно напомнил, что четыре британских фрика когда-то пели в Мюнхенских пивнушках, да так и не вернулись. Джейн фыркнула, что «Битлз» терпеть не может, и если бы они не шлялись по злачным пабам, стали бы богатыми людьми. Я поинтересовался, а так ли обязательно быть богатым? Есть же закон сохранения: если кто-то богат, кто-то другой обязательно беден. Джейн сказала, что стремление к богатству суть естественное желание быть успешным и свободным. Я начал закипать и спросил, а как же естественные желания одной моей чудом выжившей знакомой? Джейн заявила, что как раз у них, в Атлантиде, возможности равны у всех и дело только в умении их использовать. Я предложил не трепаться, а предметно доказать равенство своих возможностей и возможностей какого-нибудь Джо Брауна из Нью-Шитфлейса.
