Пришлось потратить несколько дней на выполнение поставленной себе задачи. Это время я провел на берегу канала, питаясь травами и ночуя на поляне под деревьями. Конечно, я сильно рисковал, употребляя в пищу совершенно не известные мне растения. Только одна из этих трав оказалась ядовитой. Поевши ее, я почувствовал резкую боль в желудке и тошноту. Несколько часов я пролежал пластом, считая себя уже погибшим. Затем слабость начала постепенно проходить, и я стал обливаться потом. Наконец, я погрузился в глубокий сон. На следующее утро я проснулся слабым, но вполне здоровым. Предполагаю, что я выжил исключительно благодаря тому, что мой истощенный голодом организм оказался невосприимчивым к действию яда.
Поправившись, я возобновил свои приготовления к дальнейшему путешествию. За неимением топора, мне пришлось прибегнуть к собственной физической силе. Я разыскал огромное сокрушенное молнией дерево и начал тщательно обламывать руками сучья. В результате сверхчеловеческих усилий мне удалось получить гладкий ствол, представлявший собой сносный материал для челнока. У индейцев, обитателей дельты Амазонки, я в свое время научился искусству изготовления челнов. Немало мне пришлось потрудиться над обработкой ствола. Работа крайне затруднялась полным отсутствием инструментов. Единственным моим орудием был карманный нож. Много дней подряд я сидел, сгорбившись над стволом, и с упорством, достойным дикаря, долбил ножом древесину. В конце концов, мне удалось получить челнок вроде тех, какие я видел у караибов, индейского племени, обитающего возле устья Ориноко. В этом первобытном челне, названном мною “Золотым Оленем” в честь знаменитого корабля, на котором Дрэйк совершал свое кругосветное плавание, я должен был плыть на север по каналу. Затем я укрепил на челне мачту и натянул на шест рубашку в качестве паруса. Надрез, сделанный колдуном у меня на лбу, по временам начинал сочиться, и моя рубашка, белая с синими полосами, была покрыта отвратительными черными пятнами и сделалась до смешного похожа на старую географическую карту, но парус получился из нее превосходный.
Я сделал также грубое подобие весла из крепкой жерди. Теперь все было готово. Можно было отправляться в путь. За все время моего пребывания на берегу канала я не видел ни одного живого существа. Несколько раз я отправлялся побродить по пустыне, остерегаясь, конечно, в нее углубляться. Ничего интересного я не встретил во время этих прогулок. В лучах заходящего солнца можно было вдалеке различить смутные очертания скал.
Пустыня оставалась неизменно безмолвной и, казалось, была погружена в какой-то тяжкий удушливый сон.
В день моего отплытия я поднялся на заре и, собрав свои пожитки, спустился к воде. Челнок мерно покачивался на зеркальной поверхности канала. Я прыгнул в лодку и оттолкнулся от берега. Накануне я совершил пробное плавание на челноке и нашел, что он вполне соответствует своему назначению. Как и следовало ожидать, челн мерно двинулся по течению, рассекая тяжелые сонные воды. Весь день я плыл по каналу между двумя стенами гигантских деревьев. Первое время я греб с усердием, однако вскоре решил, что не стоит напрасно тратить сил, и спокойно растянулся на дне челнока.
С наступлением ночи я пристал к берегу, привязал челнок к дереву и мирно уснул в густых прибрежных кустах. На рассвете я проснулся, свежий и бодрый, и продолжал свое путешествие. К вечеру я заметил, что характер местности постепенно меняется. Деревья мало-помалу исчезли, берега стали низкими и совершенно обнаженными. Внезапно я увидел у берега какие-то огромные своеобразные сооружения, напоминавшие постройки, замеченные мною на более удаленном спутнике Марса.
Присмотревшись, я догадался, что это были особой конструкции колодцы. Меня пронизала радостная дрожь. Итак, я приближаюсь к культурной области. Однако даже в бинокль мне не удалось увидеть ни одного живого существа.
В эту ночь мой сон был неспокоен, так как в него то и дело вторгался доносившийся издалека протяжный вой. Помню, я дрожал во сне. Я видел себя снова в ужасном подземельи, окруженным троглодитами.
Наконец я проснулся. В ушах еще звенел зловещий вой. Вскоре этот звук повторился. Сомнений быть не могло — это был вой марсиано-обезьян. Я осторожно взобрался на прибрежный холм. Передо мной расстилалось поле, на котором чернели бесчисленные фигуры “хела-хела”. Казалось, животные исполняли какую-то работу. Присмотревшись, я разглядел, что на поле росли какие-то злаки, напоминавшие овес или рожь. Само собой разумеется, эти растения были огненно-красного цвета. “Хела” молотили зерно. Сцена носила безусловно мирный характер, напоминая деревенские пейзажи. Я заметил также, что у этих “хела” был далеко не такой свирепый вид, как у их братьев, населяющих пещеры. Однако у меня не было желания возобновить знакомство с этими кровожадными обезьянами. Поэтому, не долго думая, я сел в челнок и поплыл дальше.
Когда поднялось солнце, я увидел, что достиг цивилизованной области. Огромные поля, засаженные красными цветами, и обширные фруктовые насаждения были обнесены высокими стенами. Судя по тому, как целесообразно была использована каждая пядь почвы, я находился в в высококультурной стране. Конечно, такая культура не могла быть создана обезьянами. Стены были сложены из искусно обтесанных и пригнанных друг к другу камней, кладка которых была весьма своеобразна. Вскоре я увидел огромные каменные строения, похожие на амбары и зернохранилища. На полях пестрели цветы ослепительной яркости, отдаленно напоминавшие наши маки и гвоздики. Окраска их представляла собой все оттенки красного — от темно-багряного до светло-розового. Я уже заметил, что в марсовой растительности не существовало иных тонов, кроме красного. Очевидно, господство красного цвета на Марсе находится в зависимости от каких-то специфических атмосферных условий. Животных по-прежнему нигде не было видно.
Теперь уже не могло быть ни малейшего сомнения в том, что я находился в высоко культурной стране. Однако, где были ее жители, подлинные носители культуры? Через некоторое время до меня долетел шум падающей воды, и я догадался, что приближаюсь к плотине. Проплыв еще немного, я увидел огромный каменный мост, красиво переброшенный через канал. Проплывая под мостом, я успел разглядеть это сооружение: оно свидетельствовало о высоких инженерных познаниях его строителей. Затем я миновал плотину, через которую был переброшен второй мост, подобный первому, но более простой конструкции. Взглянув на берег канала, я увидел, что поля исчезли и появилась огромная каменная стена.
