– Эй, приятель! – крикнул я ему. – Я заведу машину, а то аккумуляторы сели совсем: даже лампочки не светят.
Камуфлированный детина махнул рукой:
– Валяй.
Мой старенький пароход словно чувствовал свой последний день и решил прожить его гордо, с достоинством. Машина заработала сразу, без задержек и без единого сбоя; стальное тело парохода мелко задрожало, готовое к бегу…
Солнце, красным золотом пылавшее меж стволов сосен на береговом всхолмье, коснулось горизонта.
– Закат, Андрюша, – тихо сказала Юля.
– Да. Ступай вниз.
Она снова негромко, почти неслышно засмеялась.
– Нет, что ты. Я с тобой.
Я кивнул, соглашаясь.
– Ну, – прошептал я, решаясь, – не подведи, старый. – Я ласково погладил приборную доску.
И резко дернул рукоять хода на себя – на «полный», и сразу – на «самый полный».
Машина взвыла, потом взревела; перестук поршней в ее глубинах слился в единый гул. «Кэп голову бы оторвал за такой старт», – успел подумать я, и пароход, чуть качнувшись, пошел вперед, быстро набирая ход.
Что-то закричал часовой на пристани. Я оглянулся. Оба швартова разматывались вслед за нами, уходя под воду. Я повел пароход прочь от причала и начал постепенно закладывать плавный поворот – так, чтобы в конце концов оказаться носом к закату.
Звякнула носовая лебедка и закрутилась уже по инерции, вхолостую: кончился носовой швартов; за ним последовал кормовой. Часовой на причале перестал орать – видимо, связывался с начальством. Потом сквозь грохот машины мы услышали автоматную очередь, очевидно отправленную в воздух. Следующая с глухим звоном пробила нашу обшивку где-то внизу, в районе ватерлинии. Но это было уже неважно. Я достаточно отошел от причала и сейчас заканчивал поворот.
– БГК-186, немедленно остановитесь! – проревел над озером голос с репродукторов базы.
– Щас! – сказал я.
Солнце било уже прямо в носовые стекла рубки. Я чуть довернул штурвал. Теперь наш пароход на самом полном мчался к береговым утесам.
– БГК-186, немедленно застопорить машину!
Я стиснул штурвал, глядя прямо в лицо надвигающимся скалам, из-за которых лился, заполняя все поле зрения, багряно-золотой закатный свет.
Кажется, этот золотой свет нес запах моря и цветущих яблонь.
Часть 2
Варвары во вселенной
Елка была синтетическая (от живой слишком много мусора), но все равно очень красивая, почти волшебная. Ровно горели лучистые разноцветные огоньки «свечек», чуть покачивались в густой зеленой хвое большие шары, мягко спадали с веток тонкие нити золотого и серебряного дождя. Мама не любила завешивать елку большим количеством игрушек, и это было правильно: строгая в своей праздничной красоте, елка не превращалась в разукрашенную мещанку, а оставалась немного загадочной частью волшебного новогоднего мира.
Свет горел только над праздничным столом, и елка, стоявшая в эркере большой гостиной, была окружена полумраком, подсвеченным сквозь зеленые лапы цветными огнями.
Санька немножко стеснялся перед самим собой тех чувств, которые вызывала у него новогодняя елка (как-то несолидно для такого взрослого парня), однако отказаться от них ни за что бы не согласился.
За столом было скучно; собственно, потому Санька и загляделся на елку. Гости говорили о чем-то своем, нимало его не интересующем, а в приглушенном телевизоре неестественно радостно прыгали какие-то девицы. Санька совсем было собрался отпроситься из-за стола (благо до двенадцати было еще далеко) и поболтать по телефону с кем-нибудь из приятелей, как его ухо уловило изменение темы застольного разговора. И он остался сидеть.
Говорил дядя Толя, папин сослуживец. Говорил он что-то не очень внятное, но очень ругательное, на тему: «Зачем правительство тратит деньги на обслуживание международной космической станции?» В итоге разговор свелся к тому, что неплохо было бы вообще подсвернуть все эти космические исследования, потому что расходов уйма, а толку никакого…
Санька тихонько фыркнул – про себя, конечно.
Будучи во всех остальных отношениях подростком совершенно нормальным, он был непростительно старомоден в одном вопросе. Санька мечтал о космосе. Причем мечтал не «мимоходом», не случайно. Нет, это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Он мог навскидку сравнить технические характеристики российского «Протона» и европейской «Ариан-5» или на память перечислить полеты советских автоматических станций к Марсу и Венере. Он искренне и тяжело переживал давно позабытый соотечественниками крах советской лунной программы и мог с фактами в руках со всей безапелляционностью тринадцатилетних описать недостатки и доказать преимущества королёвского проекта «Н-1» (начинавшегося именно как носитель для лунных кораблей) перед вытеснившей его «Энергией». Правда, доказывать все это ему было некому: знакомых взрослых, связанных с космонавтикой, у Саньки не было, а его ровесников – подростков начала XXI века – интересовали совсем другие вещи.
«А вот хрен вам всем!» – подумал он и вылез-таки из-за стола.
День обещал быть жарким, хотя сейчас утренний ветерок, чуть колеблющий занавески на открытом окне, приятно холодил Санькину грудь. Со стороны Битцевского лесопарка, пышными зелеными волнами расплескавшегося у самого дома, ветер нес удивительно свежий запах молодой весенней листвы. Поднимающиеся на всхолмья Теплостанской возвышенности лесные волны были разноцветными – изумрудными и светло-салатовыми там, где росли березы, липы и старые битцевские ветлы, и темно-зелеными по ельникам и сосновым редколесьям. Санька потянулся, издав нечто среднее между сладострастным стоном и боевым мявом какой-нибудь фантастической гигантской кошки, подтянул трусы и порысил на кухню варить кофе.
Эти выходные он собирался посвятить отдыху. «Зловещий кратер Тихо», воспетый еще великолепным Саймаком, без остатка поглотил последние две недели его жизни, а между тем в Северном полушарии Земли бушевала весна, на Воробьевых горах в университетских парках зацветал жасмин, и, как всегда весной, безумно хотелось в поле, на дорогу, просто куда-нибудь в светлую даль.
Санька давно решил, что в первый же свободный день махнет на Яхрому, в любимую со школьных лет долину, стиснутую моренными холмами. По идее, проще всего было бы отправиться по Четвертому кольцу и перехватить дмитровский регулярный уже в Лобне, где Четвертое транспортное пересекается с Савеловской трассой. Дорога от Бутово до Лобни заняла бы у него минут тридцать. Однако Санька еще позавчера обещал шефу, что в понедельник рано утром все результаты и, главное, чертов разрез через борт кратера Тихо будут на кафедре, а значит, ему придется заехать в Университет и уже оттуда через весь город пилить на Савеловский вокзал.
