Алли угостила пацана, пытавшегося справиться с ней, кулаком в физиономию.
— Вы что, всегда так встречаете гостей? — осведомилась она.
Джонни-О причмокнул сигаретой.
— А что? Среди гостей знаешь, какие гады попадаются!
Ник стряхнул с себя двоих мальчишек.
— Нам нечем тебе заплатить, — заявил он.
— Точно. Так что придётся вам нас убить, — сказала Алли и ехидно добавила: — Ой, прошу прощения. Кажется, это у вас не получится.
— Выверните-ка ихние карманы! — скомандовал Джонни-О. Его приспешники мгновенно залезли Нику и Алли в брючные карманы и вывернули их наизнанку. По большей части оттуда высыпался всякий мелкий мусор, но у Ника нашлось кое-что, о чём он запамятовал: та самая старая монетка, должно быть, никель[12] — разобрать было трудно, такая она была стёртая; крутые пацаны ею не заинтересовались и швырнули обратно владельцу. Тот поймал никель и опустил в карман.
Зато другой предмет привлёк их внимание.
— Ты только глянь! — сказал странноватого вида мальчишка с тёмно-фиолетовыми губами — как будто он умер, когда сосал черносмородинный джобрейкер[13]. Он крутил в пальцах маленький твёрдый предмет, выпавший из кармана Ника. Ник сразу узнал его: это была жевательная резинка, уже пожёванная и вновь завёрнутая в её родную бумажку. Мама всегда жаловалась, что Ник вечно оставляет жвачку в карманах, и во время стирки она размазывается по всей одежде.
Фиолетовогубый держал твёрдый, холодный комок и вопросительно смотрел на предводителя.
— А ну дай сюда, — командирским голосом, не вяжущимся с его малым ростом потребовал Джонни-О и протянул к жвачке свою огромную, мясистую лапу.
Фиолетовогубый, однако, медлил.
— Может, разрежем её на кусочки? — предложил он.
— Кому сказал — дай сюда! — Джонни-О настойчиво держал горсть перед своим подельником.
Такой лапище ты не скажешь «нет». Фиолетовогубый осторожно вложил в неё маленький круглый комок.
— В следующий раз, когда мне придётся просить два раза, — изрёк Джонни-О, — ты отправишься прямым ходом вниз, понял?
Кадык Фиолетовогубого судорожно задёргался — как будто у него в глотке перекатывался грецкий орех. Или недососанный джобрейкер?
И тут Алли и Ник не поверили собственным глазам: Джонни-О содрал прилипшую бумажку и бросил жвачку себе в рот.
— Тьфу, пакость! — сказал Ник. — Не противно?
В ответ Тряпичный Энди двинул его кулаком в живот. Ник рефлекторно сложился пополам, с запозданием на секунду сообразив, что ему не больно. «Должно быть, этому хулиганью просто нож в горло, что им не удаётся никому причинить боль», — подумал он. Наверно, для отморозков этот мир — что-то вроде ада.
Джонни-О усердно трудился над жвачкой, пока она снова не сделалась мягкой. Он прикрыл глаза от удовольствия.
— Да тут ещё столько вкуса! Корица! — и метнул взгляд на Ника. — Ты всегда выбрасываешь ещё совсем годную жвачку? — спросил он. — В смысле — когда был жив?
Ник пожал плечами.
— Жевал, пока она не становилась совсем безвкусной.
Джонни-О продолжал двигать челюстями.
— Должно быть, у тебя язык без вкусовых луковиц.
— Можно, я после тебя пожую? — заканючил Фиолетовогубый.
— Тьфу, пакость! — отозвался Джонни-О. — Не противно?
Услышав это, Алли расхохоталась, и Джонни-О послал ей испепеляющий взгляд, за которым последовал второй, на этот раз оценивающий.
— Знаешь что, а я не назвал бы тебя красоткой, — сказал Джонни-О.
Алли поджала губы от злости. При этом она сознавала, что такая мина её не красит — и это разозлило её ещё больше.
— У меня красоты столько, сколько нужно, — отрезала она. — Я красива на свой собственный манер.
И это была правда. Никто не назвал бы Алли ослепительной красавицей, но она была очень даже привлекательна. Её возмутило совсем другое: что ей приходилось оправдываться и защищаться от нападок этого большерукого подонка, дожёвывающего чужую жвачку.
— По шкале от одного до десяти, — продолжала Алли, — я тяну примерно так на семёрку. Тогда как тебе я не дам выше трояка!
Она с удовлетворением увидела, что удар попал в цель, потому что это, в общем, была чистая правда.
— Да мне на твою семёрку глядеть противно, — ответил Джонни-О. — И, сдаётся мне, любоваться друг другом мы будем не так уж долго, а?
— Что ты хочешь этим сказать? — вмешался Ник, которому это замечание понравилось не больше, чем Алли.
Джонни-О скрестил руки на груди; при этом его огромные лапы стали казаться ещё грандиозней по сравнению с чахлой грудью.
— Какой-то жалкой жвачки недостаточно за проход по моей территории, — заявил он и повернулся к Нику. — Так что тебе придётся стать моим слугой.
— Ещё чего придумал, — сказала Алли.
— Чего разбазарилась? Не с тобой разговаривают. Ты нам тут даром не нужна. Только пейзаж портишь.
— Пусть так, — отозвалась Алли. — Но без него я никуда не пойду.
Раздался дружный гогот.
— Хо-хо, — сказал Тряпичный Энди, — не думаю, что твоему дружку захочется идти туда, куда ты скоро отправишься.
Хотя Алли и не совсем понимала, о чём речь, она начала понемногу впадать в панику.
— Хватайте её, — скомандовал Джонни-О своим приятелям.
Алли поняла — надо что-то быстро придумать. Поэтому она ляпнула первое, что пришло ей в голову:
— А ну руки прочь, не то МакГилла позову!
Бандюги остановились как вкопанные.
— Ты это о чём? — спросил Джонни-О заметно менее уверенно, чем секунду назад.
— О чём слышал! — завопила Алли. — У нас с МакГиллом соглашение. Он приходит на мой зов, а потом я скармливаю ему всякое мелкое ворьё, у которого руки больше, чем мозги.
— Врёт, — сказал паренёк, который до этого момента не подавал голоса — наверно, потому, что этот самый голос был ну очень противным — визгливым и скрипучим.
— Конечно, врёт, — раздражённо рявкнул Джонни-О и метнул взгляд на неразговорчивого паренька. — А почему ты так уверен, что она врёт?
— Она же Зелёнка, наверняка перешла только что, — ответил Скрипучий. — Из чего ясно — МакГилла она и в глаза не видала.
— К тому же, — поддакнул Фиолетовогубый, — никто из тех, кто видел МакГилла, не разгуливает на свободе.
— Кроме неё, — сказал Ник, придумав свой собственный оригинальный аргумент. — Поэтому я и держусь при ней. Пока мы вместе, МакГилл покровительствует и мне.
— Ага, — произнёс Джонни-О, не отрывая взгляда от Алли — он пытался прочесть по её лицу, не блефует ли она. — И как же он выглядит?
