- Ты забываешь, что с честью погибнуть в бою – высшее желание любого Пса.
- Да-да-да. Воину – достойная смерть в битве, электрику – достойная смерть от удара током, сантехнику – в канализационном потоке. НЕКРОФИЛИЯ! Культ бесполезных мертвых, гигантская человеческая мясорубка, на выходе – эманации страха пополам с той самой ненавистью. МНЕ НЕ НУЖНА ДОСТОЙНАЯ СМЕРТЬ, ДАЙТЕ МНЕ ДОСТОЙНУЮ ЖИЗНЬ!
Маллеус открывает рот, чтобы возразить, но я затыкаю ее на полуслове:
- И попробуй мне что-то сказать про храбрость. Давай не будем забывать, кто в одиночку бросает вызов миллиону космодесантников, а кто отсиживается на тыловой базе, пытая беззащитных людей.
Она ошеломленно хватает ртом воздух, не зная, что сказать. До конца дня Маллеус так и не произносит ни слова, в задумчивости продолжая истязать меня.
На следующий день мы встречаемся и продолжаем разговаривать, как ни в чем не бывало. Выбирая темы для разговора, я действую очень осторожно, как рыбак, подсекающий редкую и пугливую рыбу. Несомненно, что специалистов уровня Маллеус учили противостоять всем видам психологического воздействия и стоит ей только заподозрить хоть тень моего умысла, как все пойдет прахом. С каждым днем мы немножко меняем темы наших бесед, перемещаясь от предметов общих рассуждений к рассказам о ее музыкальных и литературных вкусах. Я внимательно слушаю ее суждения о новых писателя, я с сочувственным выражением лица пропускаю ее восторги по поводу своей псевдообразованности, я пытаюсь хвалить ее кумиров и идолов. Я мил, учтив и внимателен, как юноша на первом свидании. Постепенно между нами образуется некое подобие интимности. Движения ее пыточных инструментов с каждым днем теряют свою убийственную точность, становясь все более и более небрежными, в моем сердце растет надежда. В какой-то момент я рассказываю, что мог бы разможжить ее череп одним ударом. «Почему ты этого не сделал?» - искренне удивляется она. «Из-за твоих глаз» - отвечаю я. С этого мгновения все наши разговоры плавно переходят в мои оды ее красоте и уму. Пыточное железо причиняет мне все меньше боли, приветственная улыбка Маллеус по утрам становится все шире. Из ее рассказов я узнаю, что ей 22 года, что она сирота, воспитывавшаяся в приюте Сестер Битвы, что в палачи она попала по распределению воспитанников приюта, и что она дала обет целомудрия, до сих пор даже ни с кем не целовавшись (по законам Сестер мужчину-нарушителя должны прилюдно четвертовать). В моей душе расцветает тысяча цветов – за маской палача высшего класса прячется наивная робкая девочка, несущая отвратительный крест обязанностей гражданина Республики. С неумолимостью асфальтового катка я перевожу ситуацию из «пленник и палач» в «самец и восхищенная самочка». Постепенно я смелею настолько, что как бы невзначай начинаю мечтать о совместной жизни с моей мучительницей. Дескать, мы вдвоем, дорогая, скачем по рассветным лугам Аркадии, мочим ноги в утренней росе, держимся за руки и смеемся смехом хрустальным. Разве не чудесно?
Оставайся у Маллеус хоть капля разума, она бы немедленно подняла тревогу «КАРАУЛ! АХТУНГ! УВАГА!». Но свой разум она выключила несколько дней назад, безнадежно уплыв по течению моих мягких, обволакивающих слов. В начале четвертой недели происходит ожидаемое – Маллеус входит в пыточную палату, улыбаясь как кукла из рекламы жевательной резинки. Она вся сияет, от нее исходят физически ощутимые эманации счастье. Подойдя ко мне, она не втыкает в меня скальпель, не дает электрический разряд и не плещет дымящийся кислотой. Подойдя ко мне, Маллеус целует меня в губы. Затем она открывает мои замки, я поднимаюсь с пыточного стула и Маллеус бросается мне на шею восторженной болонкой. Я крепко обнимаю ее, я перебираю пальцами ее черные волосы, я шепчу ей на ухо глупые нежности, я жарко целую ее. Затем она разворачивает меня, защелкивает на моих запястьях наручники и машет у меня перед носом транспортным пропуском высшей категории:
- Мы улетаем отсюда, любимый!
Улыбнувшись еще раз, Маллеус делает строгое лицо и выводит меня из камеры, держа за руку. Охранники на входе не успевают задать вопрос, как она с предельно скучным видом роняет «Личный приказ Сангвиниуса. Я должна привезти этого засранца к самому генералу». Гарды понимающе хмурятся и пропускают нас. Мы не идем, мы летим по мрачным коридорам базы Полярных Псов, минуя посты охраны с легкостью и грацией бабочек. Один, второй, третий, внешний периметр, вылезай-из-машины-не-видишь-у-меня-высшая-категория, дорога до космодрома, вновь козыряющая охрана, вновь пропуск в лицо персонала космодрома: «Срочная миссия, нам нужен самый быстрый транспорт из имеющихся в наличии». Легкая суета и нам подают шикарный прогулочный космокатер, оставленный на планете самим Сангвиниусом. Мы залезаем внутрь, Маллеус запускает двигатель и через пять минут мы отрываемся от поверхности планеты. Я бросаю прощальный взгляд на бесконечные мрачные джунгли и чертыхаюсь про себя: «Вот жеж блин, а в какой-то момент я и вправду подумал, что все». Мы без проблем минуем орбитальные патрули и выходим в открытый космос. Маллеус перебирается поближе, снимает с меня наручники и дарит восторженный поцелуй:
- Куда летим, любимый?
- В Столицу Разорской Федерации. Мы как раз должны успеть к коллекциям нового сезона!
Дует холодный северный ветер, льет проливной дождь. Серое небо, затянутое серыми облаками, серые небоскребы вокруг, серые колонные серых машин внизу, стоящие в бесконечных пробках на серых улицах. Вероятно, у беспрерывно сигналящих и водянисто-серо матерящихся водителей лица посерели от злости. Я стою около нашего серого космокатера на вершине башни Столичного Космодрома и ежусь от холода. Рядом со мной раз за разом пытается закурить сигарету полковник из Управления Государственной Безопасности. Посадочный люк катера открыт, из него доносятся истеричные крики, перемежаемые ударами. После особо сильного удара на бетон башни вылетает офицер госбезопасности и падает лицом вниз без движения. Изо рта офицера течет кровь, медленно собираясь в лужицу. Единственное яркое пятнышко в море серости, которое тут же начинает размывать дождь. Через минуту из красного оно становится розовым, еще через минуту оно исчезает вовсе. Офицер поднимается и бросается обратно в косомокатер. Слышны новые удары, хруст ломаемых костей, крик боли и из катера появляется страшно избитая Маллеус в сопровождении офицеров. Ее прекрасное лицо превратилось в один сплошной синяк, правая рука бессильно свисает вдоль тела. Она смотрит на меня пронзительным взглядом раба, насильно уводимого от любимого хозяина. Я отвечаю ей взглядом, в который вкладываю безмерную тоску, через мгновение отворачивая голову, как бы не в силах выдержать момент прощания. Ее уводят в стоящий неподалеку грузовик Управления, она больше не сопротивляется. Полковник бросает попытки закурить и поворачивается ко мне, протягивая руку:
