благородничать.
Грегори присмотрелся. На затылке пришельца болталось такое же подобие густой вуали, какое было и у благородного дона. А может – не подобие? Грегори ненавязчиво приблизился, резко схватил вуаль, дёрнул. И… столкнулся нос к носу с благородным доном Геннадием. На секунду он опешил настолько, что потерял дар речи.
– Двуликий таракан, – выдохнул он. – В жизни такого не видел.
– Много ты видел, – проворчал Генатрус и задёрнул вуаль, скрывая под ней благородного дона.
– Эй, дон, вернись! Что здесь вообще происходит, вы можете объяснить?
– Что, что… – высунулся из-под вуали благородный нос. – Вся моя сущность кричит, что владетель должен сейчас заступиться за Карину перед старостой, но…
– …страшно ведь оказаться в немилости у группы, – перебил Генатрус.
– Не в этом даже дело. А если староста всё же права? Получается, мы защитим нечестную студентку, которая зарабатывает оценки непонятно каким местом, но ведь это же неблагородно? Нам с владетелем мама сказала, что оценки должны честно зарабатываться.
– То есть, ты поверил Валкам? – Грегори старался обращаться исключительно к благородному дону, игнорируя труса. – Пойдём со мной, пообщаешься с тараканами из соседних сознаний и сам всё поймешь!
– Не могу! – возопил Генатрус. – Мало ли, что там расскажут? Страшно!
– И не благородно это – за спиной шушукаться.
– А верить сплетням – благородно?
– А я и не верю! – высунулся дон. – Я самоустраняюсь до лучших времён – до более однозначных.
– То есть – трусишь?
– Ну да! А что не так? – выпятился Генатрус.
Грегори вздохнул.
И подумал, что у «вечной отличницы» и «вечного благородства» имеется нечто общее. И сводится оно к тому, что – ни одно, ни другое, не может продлиться вечно. Особенно, если делается через силу и исключительно потому, что кто-то когда-то сказал: «так надо». Но если одна, оказавшись на грани срыва, просто крушит всё вокруг, то у второго всё намного хуже.
А ещё Грегори задумался: не зря ли он полез к О’Кари со своей просьбой? Вдруг она теперь сунется с приятельским разговором к привычному Геннадию, а напорется на труса?
– Эй, дон… – неуверенно начал Грегори.
– Тута я! – внезапно послышалось в ответ.
И перед Грегори возник Благородный Дон Геннадий во всей красе. Вуаль уже переместилась и напрочь скрыла труса. Футболка тоже показывала правильную надпись.
– Ты вернулся? – выдохнул Грегори.
– Да. Я тут подумал – ты прав. Действительно, не помешало бы поговорить…
– С другими тараканами?
– Нет же. Владетелю с Кариной. Не благородно это – столько времени скрывать свои чувства.
* * *
Снежинки падали на серую землю и чёрные волосы Карины.
Первые снежники ноября. Долго не задержатся. Возможно, уже к вечеру белоснежный пейзаж сменится мокрым чваканьем и унылыми лужами.
Но сейчас – красиво.
Особенно – черные пряди, струящиеся из-под белой шапочки и припорошенные первым снегом.
Они возвращались из спорткомплекса. Карина ходила в секцию плавания, а он – на лёгкую атлетику. Шли по молодёжному парку, Карина увлечённо рассказывала, как она любит бассейн, как мечтает победить на студенческом соревновании, даже её вечная отстранённость слетела, открыла искреннюю и живую студентку.
Геннадий решил, что время подходящее.
Он остановился, взял девушку за руку, развернул лицом к себе.
– Карина, ты, наверное, заметила, что я давно перестал относиться к тебе, как просто к другу.
– Я? – Карина удивлённо моргнула. – Ну… я…
– Сам не знаю, в какой момент ты мне стала очень дорога. То есть, знаю. В сентябре, после каникул увидел тебя и… Я не рассчитываю на взаимность, но если бы вдруг я тоже оказался тебе небезразличен…
Карина сжала его руку, лицо у неё сделалось виноватое.
– Гена, милый мой друг. Ты мне очень дорог – как друг. Я ценю наше общение, мне всегда приятно с тобой общаться. Но… прости, я люблю другого. Если тебя устроит дружба… – казалось, она сейчас расплачется.
Гена отступил на шаг.
– Не переживай, всё в порядке. Я не знал, что у тебя кто-то есть, – Карина открыла рот, но он её остановил. – Ты не обязана мне ничего объяснять. Я желаю тебе счастья.
– Мы можем остаться друзьями, – повторила она, глядя в глаза.
– Конечно. И останемся, – он улыбнулся и постарался вложить в улыбку всё тепло, на которое способен. – Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку во всём.
А снег всё падал.
На подходе к политеху Карина извинилась и сообщила, что у неё срочное дело. Настолько срочное, что, возможно, даже задержится на следующую пару. Неслыханное для неё дело! Тем более, что пара – по высшей математике, а там не забалуешь.
Гена проводил девушку взглядом. И внезапно махнул рукой: а пошло оно всё! Я тоже задержусь на пару! И побрёл гулять по Пушкинской. Несмотря на то, что пока ещё лишь середина ноября, половина магазинных витрин уже блестела новогодним «дождиком», шариками и гирляндами.
Хорошо кому-то. Праздничное настроение имеется.
Гена глубоко вздохнул. Ничего страшного не произошло. Ему отказали – и что с того? Девушка имеет право влюбиться в другого. Он ведь тоже не отвечает согласием всем, кто на него неровно дышит. Вон, Валька, до сих пор бросает томные взгляды.
В общем, каждый имеет право на отказ.
Гена замёрз и подустал, и сообразил, что уже успел отмерить шагами совсем не короткую улицу Пушкинскую и туда, и обратно. Вот уж точно «задержался на пару», – фыркнул он, ухватил в киоске согревающий кофе в пластиковом стаканчике и зашагал к универу.
Успел как раз к перерывчику между математиками. Преподавателя в аудитории не было, Карины тоже не видно, зато вовсю разорялась староста Валентина.
– Ну?! И кто оказался прав?! – она стояла посреди аудитории, уперев руки в боки, и сверкала глазищами из-под очков. – Разве я не говорила, что она свои оценки одним местом зарабатывает? Подумаешь, ошиблась чуть-чуть…
Гена вскипел.
Всё. Хватит. Сейчас он подойдёт и заставит эту торжествующую трещотку заткнуться! Неважно, отказала Карина или нет – его долг заступиться за девушку, которая ему дорога. В конце концов, Карина могла бы просто его послать к чертям там, в парке, а она отнеслась с теплом и пониманием.
Геннадий шагнул к старосте, напустив на себя суровый вид.
– Валя, ты бы за языком следила. Хватит поливать грязью ни в чём не виноватого человека. Это уже слишком даже для тебя.
Она расплылась в улыбке.
– Ах, ты же ещё ничего не зна-а-аешь…
– Что я должен знать?
Валя закатила глаза, изображая загадочность, но с другой стороны подошла пухлая Анюта.
– Заринянскую с сынком Потапыча застукали в аспирантской подсобке.
– Ах-ха, – пропела староста, – зажимались там и в губы
