— Нет, — согласилась Доун с последними словами Джилл, — пока нет. Но ожидание ведет к целостности.
— Например, Бен, — продолжала Джилл, — я сделала перерыв на ужин. А Майк не ел уже два дня… и не станет есть, пока не почувствует необходимость. Тогда он наестся, как удав, и опять будет обходиться без пищи, сколько понадобится. Кроме того, мы с Доун все-таки иногда устаем — правда, милая?
— Еще бы! Но сейчас я не устала, Джиллиан. Давай я проведу службу, а ты побудь с Беном. Давай мантию.
— Да ты свихнулась. Представляешь, Бен, она уже давно на ногах, почти столько же, сколько Майк. Мы долго можем выдержать, но ведь мы испытываем голод, иногда нам нужно спать. Кстати о мантиях, Доун, в Седьмом Круге их не осталось, надо будет сказать Пэтти, пусть закажет сотню или две.
— Она уже заказала.
— Я могла бы догадаться. Мне что-то жмет, — Джилл изогнулась, и это движение взволновало Бена. — Может, мы полнеем?
— Слегка.
— Отлично, а то мы были такие костлявые. Бен, ты заметил, у нас с Доун одинаковые фигуры? Рост, объем бюста, бедер, талии, вес, да все, не говоря уж о цвете волос. Мы были и так похожи, когда встретились… а потом, с помощью Майка, дошли до полного тождества. Даже лица у нас стали похожими — это потому, что мы заняты общим делом и одинаково мыслим. Встань, Доун, пусть Бен на нас посмотрит, милая.
Оставив тарелку, Доун встала, приняв позу, сразу напомнившую Бену Джилл, и он сообразил: да, в такой позе недавно стояла Джилл, изображая праматерь Еву.
— Видишь, Бен? — спросила Джилл с набитым ртом. — Это я.
— Ну, небольшая разница есть, — улыбнулась Доун.
— Фу! Мне почти что жаль, что у нас никогда не будет еще и лицо совсем одинаковое. Нам так очень удобно, Бен.
Необходимо иметь двух высших жриц, чтобы поспевать за Майком. Кроме того, Доун покупает платья нам обеим, так что мне не приходится ходить по магазинам.
— А я-то думал, вы уже не носите одежду, — медленно произнес Бен, — разве что ваши мантии.
— Но в этом же нельзя танцевать! — изумилась Джилл. — А танцуя, нам удается не засыпать. Сядь, Доун, доешь, Бен уже достаточно насмотрелся. Бен, в той переходной группе есть парень, дивно танцует, а в городе полно ночных клубов. Мы с Доун столько ночей не давали ему спать, что приходится помогать ему днем, а то уснет на уроках. Попав на Восьмой Круг, человек уже не нуждается в сне — почти. А с чего это ты решил, что мы никогда не одеваемся, милый?
— Э-э-э… — Бен выпалил всю дилемму.
Вытаращив глаза, Джилл хихикнула, но сдержалась.
— Понятно. Милый, я в мантии, потому что мне надо все слопать и нестись на службу. Если бы я грокнула, что тебя это волнует, я бы скинула ее, прежде чем поздороваться. Мы так привыкли ходить в одежде или без, в зависимости от выполняемых обязанностей, что я совсем забыла — это невежливо. Солнышко, оставайся в шортах, а хочешь, сними их, как тебе удобнее?
— Э-э-э…
— Не волнуйся, — улыбнулась Джилл, и на щеках ее появились ямочки. — Напоминает мне, как Майк ходил на пляж.
Помнишь, Доун?
— Да уж!
— Бен, ты же знаешь Майка. Мне пришлось обучать его всему. Он не мог понять, зачем вообще нужна одежда, пока не грокнул — к своему величайшему изумлению, — что мы чувствительны к изменениям погоды. Стыд по отношению к телу — такого понятия просто нет в марсианском. А роль одежды в украшении человека Майк грокнул лишь после того, как мы начали проводить службы. Майк всегда делал то, что я скажу, независимо от того, грокал он или нет. Но ты и представить себе не можешь, что такое быть человеком. Нам самим требуется лет двадцать на то, чтобы освоить все правила, — а Майк должен был обучиться в одночасье. И сейчас остаются пробелы. Он способен на такое, что человек никогда не вытворит, даже не догадается… Мы все его учим, кроме Пэтти: для нее все, что ни сделает Майк, совершенство. Он все еще грокает одежду. Он считает, это неправильность, разделяющая людей, которая мешает им отдаться любви и сблизиться. Но недавно он понял: с чужаками барьер необходим. А раньше он одевался, только когда я его просила.
— Однажды я забыла ему напомнить. Мы были в Нижней Калифорнии. Там как раз мы встретились, вернее, вновь встретились с Доун. Мы с Майком поселились в отеле у пляжа, дело было ночью; ему не терпелось грокнуть океан, поэтому он не стал меня будить, а сам отправился на встречу с водой рано утром.
Бедняга! Пришел на пляж, скинул одежду и пошел прямо в воду… прекрасный, словно греческий бог, и настолько же далекий от общепринятых правил приличий… поднялся шум, я проснулась и помчалась за ним, а то он бы угодил в тюрьму.
Тут у Джилл сделалось отсутствующее лицо.
— Я нужна ему… Бен, поцелуй меня, увидимся утром.
— Ты уходишь на всю ночь?
— Возможно. Переходный класс очень большой. — Встав, она потянула его за собой, и он обнял ее. Наконец она прошептала: — Бен, а ты брал уроки. Ну и ну!
— Я?! Я был тебе верен — по-своему.
— И я тебе… так же. Не жалуюсь, просто мне кажется, тебе помогала Доркас.
— Слегка. Не любопытничай.
— Класс подождет — поцелуй меня еще разок. Попытаюсь вести себя, как Доркас.
— Лучше оставайся собой.
— Да, конечно. Собой. Майк уверяет, что Доркас целуется, «грокает поцелуй глубже», чем кто бы то ни было.
— Перестань болтать.
Она умолкла. Вздохнула.
— Ну, переходный класс, я иду к вам, сияя, как светлячок! Позаботься о нем, Доун.
— Обязательно.
— Да поцелуй его немедленно, сразу меня поймешь.
— Непременно.
— Бен, будь умницей, делай, что скажет Доун.
И она удалилась — не спеша, но бегом.
А Доун подплыла к нему, протянула руки.
Джубал поднял бровь:
— Неужто ты спасовал?
— Ну, выбора у меня не было, и я, э-э-э, «смирился с неизбежным».
— Ты угодил в ловушку, — кивнул Джубал, — а в таком случае мужчине лучше попытаться заключить перемирие.
— Джубал, — серьезно продолжал Кэкстон. — Я бы промолчал про Доун, да и вообще бы ни о чем не рассказывал, но нужно было объяснить, почему я о них беспокоюсь… обо всех, о Майке, о Дюке, Доун, Джилл и других жертвах Майка. Майк их просто заворожил. Он обрел новую, чрезвычайно сильную личность. Дерзкий, и слишком много от коммивояжера, но чертовски убедителен. Доун тоже, но по-своему. К утру она меня так убаюкала, что я успокоился и начал думать: все в порядке. Жутко странно, но весело…
Бен Кэкстон долго не мог сообразить, где он. Было темно, он покоился на чем-то мягком, но не на кровати…
