Мы прошли с Мартином к столику у окна и стали складывать свои рюкзаки на соседние стулья. Я свой положил с особой осторожностью, так как у меня там была Тринити, с которой я смогу поговорить уже через час. Я вспомнил, что нас прервали на фразе Тринити о том, кем я должен стать тут в Америке.
Хотя я уже догадывался, кем меня хотят сделать. Эмпирическим путём догадаться не сложно. Меня долго выращивали в виртуальной сети, а теперь поселили в сильнейшую державу мира и намекнули, что сделали это, чтобы я подстегнул эволюцию. Тринити сказала, что я должен поступить в Гарвард. Учили меня в прошлой жизни на менеджера и руководителя. Вариантов, кем я должен тут стать, было немного. Осталось только уточнить у Тринити, прав ли я в своих догадках.
— Слушай, а ты что веган, что ли? — неожиданно спросил Мартин, разглядывая содержимое моего подноса.
— Нет, вот в супе мясо плавает, — улыбнулся я. — Странно было бы стать вегетарианцем, когда у тебя папа — владелец животноводческой фермы.
— Ну, слава богу, — вздохнул Мартин, — я уж думал, ты настолько правильный, что мне рядом с тобой не место.
— Не говори ерунду! — оборвал я его. — Я такой же, как все.
— Просто у меня дядя веган, — улыбнулся Мартин, — на него смотреть страшно. Тощий как зубочистка.
— А что он вдруг веганом стал? — спросил я, тоже коверкая это слово, так как неудобно было поправлять собеседника.
— Ему сделали коронографию и обнаружили проблемы, — задумавшись, сказал Мартин.
— Коронарографию, — поправил я. — Это когда вводят в кровеносную систему контрастное вещество и на рентгене смотрят состояние кровеносной системы.
— Да не важно, — махнул рукой Мартин, — главное, что он теперь веган, не курит и не пьёт. Не дай бог. Скучным стал. Ему там доктор наговорил всякого. Тот побоялся разориться на лекарствах и докторах, и решил бросить всё, кроме женщин. Редкостный, кстати, бабник.
— Каждый для себя решает сам, — улыбнулся я, кушая суп. — Кстати, всегда удивлялся, почему мужиков-бабников хвалят, а над женщинами, меняющими мужиков как перчатки, смеются.
— Природа такая, — сказал Мартин, макая горсть картошки в сырный соус. — Природой заложено так, чтобы женщины как можно больше рожали без остановки, а мужики, не дожидаясь истечения этих 9 месяцев, осеменяли остальных представительниц стада. Вам, белым, это не понять.
— Почему это? — спросил я, немного обидевшись.
— В прошлое воскресенье наш пастырь рассказывал на эту тему интересные вещи, — начал Мартин. — Только другим белым не рассказывай, пожалуйста.
— Договорились, продолжай, — кивнул я, откладывая пустую тарелку в сторону и придвигая к себе салат.
— А ты чего сначала суп, а потом салат ешь? — спросил Мартин.
— Откуда я знаю, — ответил я, — продолжай.
Мартин долго вытирал руки салфеткой, потом открыл йогурт, отпил прямо из пакета, нарисовав на своей чёрной верхней губе розовые усы, и продолжил:
— Раньше все страны воевали за землю, чтобы жить лучше. Народы, которые посильнее, завоёвывали слабых, захватывая их территорию. В то время нужно было быть сильным и умелым воином. Нужно было развивать вооружения, военную тактику и воспитывать грамотных генералов.
— Ну, и причём тут гулящие мужчины? — спросил я, пытаясь не смотреть на его йогуртовые усы.
— Да я сейчас не про них, — продолжил Мартин, — я про вас, белых. Пастырь сказал, что вам за счастье иметь одного ребёнка на всю семью. Иметь больше двух вы не можете, считая, что это дорого, и вы не сможете воспитать достойного преемника. Вот у тебя есть брат или сестра?
— Нет, я пока один в семье, — сказал я, осторожно накалывая на вилку маленькую помидорку под названием «черри».
— А у меня два брата и одна сестра, — гордо сказал Мартин. — А у латинос вообще до 10 детей бывает. У нас, цветных, рождаемость в несколько раз выше, чем у вас, белых. Мы люди верующие, поэтому аборты и предохранения всякие у нас запрещены.
— Да, но когда столько детей, их очень тяжело устроить в жизни, — задумавшись, сказал я.
— Наш пастырь говорит, дело женщин — рожать, пока силы есть, — посмотрев на меня как фанатик, сказал Мартин. — Если раньше народам нужно было воевать за своё место под солнцем, то теперь нужно просто рожать без остановки. И у кого это лучше всех получается, тот и победит в заселении планеты. А Бог детей не бросит. Подкинет на пропитание.
— А тебе не рано ещё думать на эту тему? — спросил я.
— Билл, я просто передал тебе слова нашего пастыря. Ты только ни кому не говори. Это наш секрет. Хотя, думаю, у мусульман всяких и мексиканцев та же задача. Одни белые пока в неведении.
— Мартин, мы с тобой не так хорошо друг друга знаем, чтобы обсуждать запретные темы, — сказал я и стал доедать салат.
— Почему запретные? — удивился Мартин.
— Как говорят умные люди, самые запретные для хороших отношений четыре темы, — сказал я.
— Какиеы? — спросил Мартин, густо намазывая курицу во фритюре соусом.
— Политика, история, здоровье и религия, — перечислил я. — Слишком велика вероятность поссориться.
— Билл, я не обидчивый, — улыбнулся он, — можем обсуждать любые темы. Даже цвет моей кожи. Ты меня спас, поэтому я бы очень хотел с тобой дружить.
— Поживём — увидим, — ответил я и стал кушать овсянку.
Мы поговорили ещё немного. Я доел свою еду быстрее, поэтому быстро попрощался и убежал на улицу. Там я шагал до остановки, чтобы сесть на общественный автобус, который за 40 минут домчит меня до дома. Я на всякий случай постучал по карману и проверил наличие ключей. Потом вспомнил код сигнализации и стал спокойно ждать на остановке.
Когда стоишь и ничего не делаешь, сразу приходят мысли. Я стал вспоминать свою прошлую жизнь и думать, какие вопросы задам Тринити. Мне очень хотелось расспросить ещё раз про социальную сеть, про компьютеры из деревьев, про своего отца, Юлю и так далее. А самое главное — понять, что мне теперь делать и в кого меня собираются превратить. Тем более что 16 лет — самый подходящий возраст, чтобы определиться с жизненным путём.
Нужно будет незаметно от отца, работающего на ферме рядом с домом, проскользнуть к себе в комнату на второй этаж и, достав гаджеты, хорошенько поболтать с женщиной, которую я видел всего один день жизни, а слышал несколько десятков лет.
Если честно, я очень скучал по ней. Иногда меня посещала мысль, что я так долго не видел Юлю, что скучаю по ней даже меньше, чем по Тринити. Но я прогонял эти преступные мысли как мысли о том сне в палатке.
Подошёл автобус и с шипением открыл переднюю дверь. Я зашёл, провёл специальной карточкой в нужном месте и стал располагаться у окна. Глядя через тонированное стекло на оживлённую улицу, я вспоминал слова Мартина о захвате мира при помощи повышенной рождаемости. Действительно, по улице шли в основном цветные. Чистокровно белых людей было очень мало.
