Сейчас он молча стоял на палубе недалеко от нее, и она, кивнув ему в знак приветствия, тут же отвернулась и перестала обращать на него внимание. Похоже, именно этого он больше всего и хотел.
Однако он вдруг заговорил с ней, нарушив звенящую тишину, повисшую с наступлением темноты над пустынными берегами Эрехи; в этой тишине был слышен лишь шепот воды, упорно сопротивлявшейся носу и бортам парома.
— Тоскливые места, — сказал Советник. Звук его голоса разбудил молодого эбердина, привязанного к пиллерсу. Эбердин затряс головой и тихонько проблеял: «Ма-ма!»
— Бесплодные земли, невежественные люди, — помолчав, продолжил свою мысль Советник. — А вы что же, «глазами влюбленных» интересуетесь?
«Ма-ма!» — опять проблеял маленький эбердин.
— Как вы сказали? — не поняла Сати.
— «Глаза влюбленных» — это такие камешки. Самоцветы.
— А почему они так называются?
— Название им придумали местные жители, люди примитивные и невежественные. Воображаемое сходство. — На мгновение глаза Сати встретились с его глазами. Издали в темноте он казался ей обычным чиновником, чопорным, туповатым и самовлюбленным. Холодная острота его взгляда неприятно удивила ее. — Эти камешки находят по берегам горных ручьев, — продолжал он. — Вон там, — он указал вверх по течению реки, — и только в этих горах, на этой планете. Но Вас, насколько я понимаю, привел сюда интерес к чему-то совсем иному?
Так, значит, он все-таки знает, кто она! И желает показать, что отнюдь не одобряет решение властей спустить ее с поводка.
— За то недолгое время, что я успела провести на Аке, — сказала она, — я видела только Довза-сити. И вот теперь мне наконец разрешили посмотреть кое-какие достопримечательности вашей планеты.
— И вы отправились вверх по реке? — криво усмехнулся Советник. Он явно ждал продолжения, словно она обязана была перед ним отчитываться. Сати прямо-таки кожей чувствовала это требовательное ожидание, и все в ней воспротивилось этому молчаливому насилию. Советник смотрел на багряные в последних лучах солнца долины, где над горизонтом уже сгущалась ночная мгла, потом опустил глаза и уставился на воду, по-прежнему прозрачно светившуюся вобранным светом. Молчал он довольно долго. — Довза — самый лучший район планеты, — промолвил он наконец. — Плодородные земли, процветающая промышленность, замечательные курорты на юге. Вы ведь ничего этого тоже не видели! Так почему же вы предпочли отправиться в эту пустыню?
— Я родилась в пустыне, — сказала Сати, надеясь своим ответом на какое-то время заткнуть этому типу рот.
— Ничего подобного! Нам хорошо известно, что Терра — богатая, плодородная и прогрессивная планета! — возмутился он.
— Какая-то часть ее земель действительно в какой-то степени сохранила свое плодородие, — спокойно возразила Сати, — но куда большая их часть по-прежнему бесплодна. Мы так и не сумели восстановить эти земли. Мы очень плохо обращались со своей родной планетой, Советник. Она ведь довольно большая, так что там для всего хватает места. В том числе для гор И пустынь. Как и у вас, впрочем.
Она чувствовала, что говорит с вызовом.
— И все же вы предпочитаете бесплодные пустыни и допотопные транспортные средства? — ехидно спросил он.
Да уж, в его голосе не было и следа того преувеличенного почтения, которое выказывали в разговорах с ней люди в Довза-сити! Они относились к ней, как к хрупкой экзотической диковинке, которую нужно прятать от грубой действительности. То была какая-то странная смесь подозрительности, недоверия и.., уважения. А Советник прямо говорил: не следует позволять инопланетянам слоняться одним где попало! Это был первый случай ксенофобии, с которым она столкнулась на Аке.
— Я люблю воду, люблю путешествовать на судах, — сказала Сати осторожно и вполне миролюбиво. — И нахожу, что здешние места очень красивы. Это, конечно, суровая красота, но удивительно чистая. А вам так не кажется?
— Нет, — отрезал он тоном, не допускающим возражений. Это был голос истинного слуги Корпорации, настоящего представителя официальной власти.
— Но тогда зачем же вы плывете на этом пароме? — притворно изумилась Сати. — Неужели только ради «глаз влюбленных»? — Последний вопрос она задала легкомысленным, даже кокетливым тоном, давая своему собеседнику возможность тоже переменить тон, вступить в новую фазу игры, прекратить взаимные подкалывания и упреки. Впрочем, возможно, он этого и не хочет.
Он действительно не пожелал вступать в предложенную Сати игру.
— Дела, — кратко ответил он, «виздиат» — основное аканское оправдание, означающее «неоспоримую и благородную цель». — В этой местности, — продолжал он сурово, — сохранились очаги весьма косной культуры и упорно продолжающейся реакционной деятельности. Я надеюсь, вы не имеете намерения совершать вылазки в горы? Учтите, там, куда не успело проникнуть просвещение, туземцы ведут себя порой очень жестоко; они просто опасны. И поскольку данный район находится под моей юрисдикцией, я вынужден просить вас постоянно поддерживать связь с моим офисом и сообщать обо всех случаях нарушения закона. Ну и, разумеется, заранее проинформировать нас, если вы все же соберетесь в горы.
— Поверьте, я чрезвычайно ценю вашу заботу обо мне и приложу все усилия, чтобы выполнить вашу просьбу, — сказала Сати, слово в слово повторив фразу из учебника «Грамматика и идеоматика языка довзан для варваров. Продвинутый курс».
Советник один раз коротко поклонился ей в знак признательности, не сводя глаз с проплывавших мимо и становившихся все более темными берегов. Сати тоже посмотрела туда, а когда вновь повернулась к своему собеседнику, его рядом с ней не оказалось.
Прекрасное неторопливое путешествие вверх по реке меж ее скалистых пустынных берегов закончилось на десятый день в городе Окзат-Озкат. На карте этот город выглядел точкой у самого края паутины бесчисленных изобар верховий реки Эрехи и Водораздельного хребта. Поздним вечером, в ясном холодном воздухе Окзат-Озкат показался Сати состоящим сплошь из беловатых стен с неярко освещенными окнами, расположенными очень высоко от земли и как бы вытянутыми по горизонтали; над его улицами витали запахи пыли, навоза, гниющих фруктов и сладкого сухого горного воздуха, слышался негромкий монотонный гул голосов и стук обутых в грубые башмаки ног по мостовой. Вряд ли здесь можно было обнаружить какой-то колесный транспорт. Рыжеватый отблеск мелькнул на высокой стене вдали, казавшейся бледным полотном на фоне гаснувшего зеленоватого неба — стену почти скрывали причудливо украшенные карнизы и крыши домов.
