На пристани гремела идиотская музыка, перемежавшаяся сообщениями Корпоративных СМИ. Этот шум после целых десяти дней речной тиши, молчания и неспешных спокойных бесед выводил Сати из себя.
Никаких «сопровождающих» она так и не обнаружила. Никто не ждал ее, никто не ходил за ней следом, никто не просил предъявить свой пропуск сио.
Еще не стряхнув с себя после долгого плавания по реке некое пассивное оцепенение, но уже чувствуя, что в душе пробуждается любопытство, бродила она по улицам близ реки до тех пор, пока не почувствовала, что довольно тяжелая сумка начинает оттягивать плечо, а с гор то и дело налетают порывы резкого, холодного ветра. На темной улочке, карабкавшейся вверх по склону холма, она наконец остановилась возле дома, дверь которого была распахнута настежь. На крыльце в полосе желтого света сидела в удобном кресле какая-то женщина, явно наслаждаясь летним вечером, исполненным ароматов.
— Вы не скажете, где здесь гостиница? — спросила Сати.
— Здесь, — ответила женщина. Теперь Сати увидела, что она инвалид: неподвижные ноги ее напоминали сухие палки. — Поди-ка сюда, Ки! — окликнула женщина кого-то в доме.
На крыльце появился мальчик лет пятнадцати. Не говоря ни слова, он жестом пригласил Сати войти, и вскоре они оказались в просторной темноватой комнате с высоким потолком, расположенной на первом этаже; пол в комнате был застлан ковром — замечательным ковром из шерсти эбердинов: на темно-красном фоне сложный и одновременно строгий орнамент в виде концентрических кругов, белых и черных. Вторым предметом, имевшимся в комнате, был странный, какой-то квадратный пузырь-светильник, дававший крайне мало света и прикрепленный между двумя окнами, расположенными высоко от пола и вытянутыми по горизонтали. Шнур от светильника вился, точно змея, уходя в одно из окон.
— А кровати здесь нет? — спросила Сати. Мальчик застенчиво указал ей на занавеску в Дальнем темном углу комнаты.
— А где можно умыться?
Он мотнул головой в сторону какой-то двери. Сати подошла и открыла ее. Три облицованных керамической плиткой ступеньки вели вниз, в маленькое помещение, тоже облицованное плиткой, где имелись довольно странной формы приспособления, о предназначении которых, впрочем, легко можно было догадаться; все было сделано из дерева, металла и керамики и сверкало чистотой в теплом свете электронагревателя.
— Выглядит очень мило, — сказала Сати. — И сколько стоит эта комната?
— Одиннадцать хаха, — пролепетал мальчик.
— В день?
— Что вы, за неделю! — В аканской неделе было десять дней.
— О, это же просто замечательно! — воскликнула потрясенная Сати. — Спасибо.
Опять ошибка! Совершенно не следовало благодарить его! Слова благодарности на Аке считались «рабскими». Как и слова уважения, как и считавшиеся совершенно бессмысленными и унизительными ритуальные формулы приветствия и прощания, просьбы и благодарности — пожалуйста, спасибо, чувствуйте себя как дома, до свидания… Все это считалось допотопными реликвиями, примитивным лицемерием, случайно забытыми камнями на пути прогресса и ничем не замутненных отношений между производителями-потребителями Корпоративного государства. Сати не раз получала соответствующие уроки, пытаясь употреблять подобные выражения вскоре после своего прибытия на Аку, и теперь практически отучила себя от «дурной привычки» быть вежливой, столь свойственной землянам. Интересно, почему сейчас это нелепое «спасибо» все-таки сорвалось у нее с языка?
Мальчик в ответ лишь пробормотал что-то невнятное, и Сати пришлось попросить его повторить сказанное; оказалось, он предлагал ей пообедать. Данное предложение она приняла с удовольствием, но без какой бы то ни было благодарности, как должное.
Через полчаса он принес к ней в комнату низенький столик, накрыл его скатеркой с вышитыми на ней странными фигурками и расставил тарелки из темно-красного фарфора. Она тем временем нашла за занавеской простыни и толстенный матрас, повесила одежду на перекладину и крючки — все это также находилось за занавеской, — разложила свои книги и блокноты под единственным источником света прямо на полу, натертом до блеска, и теперь праздно сидела на ковре. Просто так сидеть в этой комнате было очень приятно — Сати очень нравилось царившее здесь ощущение покоя, высокие потолки, неяркий свет…
На обед мальчик подал жаркое из птицы, жареные овощи, какие-то белые зерна, по вкусу напоминавшие кукурузу, и теплый ароматный чай. Сати уселась перед низеньким столиком прямо на шелковистый мягкий ковер и съела все. Мальчик пару раз заглядывал к ней, по-прежнему не произнося ни слова, но явно желая узнать, не нужно ли ей чего-нибудь.
— Скажи, как называются эти зерна? — спросила Сати. Нет, опять ошибка! И она поправилась:
— Но сперва скажи, как зовут тебя.
— Акидан. — Он почти прошептал это. — А это тузи.
— Очень вкусно! Я раньше никогда ничего подобного не ела. Это здесь растет?
Акидан кивнул. У него было милое детское лицо, но в мальчишеских чертах уже явственно чувствовался настоящий мужской характер.
— Тузи.., еще и горит хорошо, — тихо заметил он.
Сати понимающе кивнула.
— Очень, очень вкусные зерна! — с удовольствием повторила она.
— Спасибо, йоз. — «Йоз» было словом, тоже занесенным Корпорацией в список «рабских обращений», и по крайней мере последние полвека употреблять его было запрещено. Примерное значение его было «соотечественник, собрат». Сати никогда прежде не слышала, чтобы слово «йоз» кто-то произносил вслух; она встречала его только в тех текстах, по которым учила аканский язык на Земле. «Горит хорошо» — тоже допотопное выражение, связанное с чем-то вроде печного отопления. Может быть, завтра она сумеет это выяснить… А сегодня она примет ванну, разложит на полу матрас и будет спать в благословенной тишине и темноте этого дома, высоко-высоко в горах.
* * *
Тихий, застенчивый стук в дверь — вероятно, Акидан! — поднял ее с постели; она выглянула за дверь и увидела в коридоре маленький переносной столик-поднос, на котором стоял готовый завтрак: большая порция какого-то мелко порезанного фрукта, совершенно ей неведомого, со множеством семечек, кусочек чего-то желтого и душистого на блюдечке, ломоть рассыпчатого пирога из сероватого теста и теплый травяной чай в пиале. На этот раз у чая был отчетливый горьковатый привкус, сперва очень ей не понравившийся, но потом показавшийся даже приятным; этот напиток вообще оказался удивительно бодрящим. Неведомый фрукт и пирог были очень вкусны, а вот желтый острокислый ломтик на блюдце она съесть не решилась. Когда пришел мальчик Акидан, чтобы забрать поднос, Сати спросила у него, как называется каждое из кушаний, потому что в столице никогда не пробовала ничего подобного. Кроме того, завтрак был явно приготовлен доброй и заботливой рукой. Оказалось, что желтый ломтик на блюдце — это «абид», который почему-то обязательно нужно съесть с утра пораньше — во всяком случае, так сказал Акидан.
