— А какой он должен быть? — покосился я на него. — Не говори чепухи!
Закладывая вираж при заходе на полосу, самолёт затрясся как в лихорадке под резкими порывами ветра. Он летел прямо на нас, махая крыльями вверх-вниз, причём не по очереди, а одновременно.
— Разве самолёты крыльями машут? — тихим испуганным голосом спросил Хатаяма.
— Разумеется, нет, — бросил я раздражённо. — Это всё ветер.
— Стой! Куда? Он же не впишется в полосу! — взвизгнул Хатаяма.
Он стоял как заворожённый, глядя на приближающийся самолёт, который всё ещё не касался колёсами земли. Как далеко он прокатится по этой полосе? Хатаяма на всякий случай приготовился дать дёру.
Наконец самолёт коснулся земли и высоко подскочил. Я закрыл глаза.
— Нет! Это не Горохати! — заорал стоявший у нас за спиной бельмастый, — У того ловчей получается.
«Кто же тогда прилетел, если не Горохати?» — хотел спросить я и открыл глаза. Самолёт с рёвом нёсся прямо на нас, грозя разметать всю нашу компанию.
— Не-е-е-т! Сейчас он избушку снесёт!
Хатаяма со всех ног бросился от налетевшей с неба опасности. Метнувшись за ним, я очертя голову нырнул в бобовое поле.
Самолёт включил двигатели на реверс и, скрипя колёсами, замер в нескольких сантиметрах от давшей нам приют лачуги.
Не вылезая из зарослей бобовых, мы с Хатаямой посмотрели друг на друга.
— Вот дела! Ещё бы чуть-чуть — и нам кранты. А ещё в самолёт не садились, — проговорил Хатаяма; он так перепугался, что его зрачки съёжились и сделались не больше булавочной головки.
Подождав, пока винты остановятся, мы на четвереньках покинули своё укрытие. Приблизившись к самолёту, мы смогли убедиться, как мало ему не хватило, чтобы разнести в щепки крестьянскую хижину.
— Ты только погляди! Каких-то десять сантиметров! — воскликнул Хатаяма, измерив оставшуюся щель пальцами. Потом обернулся ко мне и саркастически добавил: — Высший класс!
Я нахмурился:
— Какой уж тут класс?
За самолётом тянулись глубокие параллельные борозды — два следа, пропаханные главными колёсами, и один посередине — от переднего колеса. Впечатление такое, будто гигантские кроты поработали. Лётчик тормозил по размякшей от дождя полосе, вот и получилась такая картина.
Отворилась дверца, и из кабины выпихнули простую деревянную лестницу, даже отдалённо не напоминающую пассажирский трап. По лестнице неуверенно спустилась пухлая женщина средних лет; за спиной у неё был пристёгнут маленький ребёнок.
— A-а! Ёнэ! — приветствовал женщину бельмастый, — Ты, значит, прилетела. Как там старик Горохати?
— Ха-а. Да ничего страшного. Но доктор сказал, ему надо поменьше двигаться, — засмеялась она, показывая полный рот почерневших зубов, — Горо переживал — знал, что вы здесь, и говорил: всё равно полечу и их заберу. Но доктор сказал: лежи, — вот я и прилетела вместо него.
— Давненько мы с тобой не летали, Ёнэ, — весело сказал бельмастый, — Вижу — не разучилась.
— Да как сказать… — Женщина рассмеялась, бросив на него кокетливый взгляд. Похоже, она была женой Горохати, — Полетела и сразу всё вспомнила.
Хатаяма сильно ткнул меня в зад:
— Эй! Эй!
— Чего тебе? — огрызнулся я, не оборачиваясь. И так было ясно, что он скажет.
— Э-э… Ты же не собираешься лететь на этом корыте, а?
Я обернулся и жёстко посмотрел ему в глаза, сделавшиеся совершенно круглыми:
— А почему бы и нет?
— Ты что, серьёзно? Хочешь лететь с этой толстухой крестьянкой с младенцем за спиной? Да она же крыла от элерона не отличит! Что это за самолёт, с деревянной лестницей? — Хатаяма, однако, понимал, что я от решения лететь, скорее всего, не откажусь. На его губах появилась трусливая полуулыбка: — Хорошо, давай! Всё-таки редкий шанс: полетать на такой табуретке в самый разгар тайфуна!
— Кончай трепаться. На нервы действуешь.
Я повернулся к нему спиной. На самом деле я только притворялся, что мне всё нипочём. Нет, надо, чтобы мы полетели вместе. Ведь в глубине души я тоже дрожал от страха.
Бельмастый болтал с женой Горохати и посматривал в нашу сторону. Кивнув, окликнул нас со смешком:
— Эй, путешественники! Везёт вам. Она говорит, что и вас захватит!
— Правда?
Я подошёл к жене Горохати, выражая всем своим видом благодарность, как и подобало случаю. В конце концов, мы ей свою жизнь доверяли. А жизнь у человека одна. Надо к ней подольститься. Хуже не будет.
— Спасибо, — сказал я, — Большое вам спасибо.
— Только заплатить придётся, — предупредила она, — В один конец. По паре тысяч с человека.
Бельмастый поспешил вмешаться:
— Слышишь, Ёнэ! Я им сказал: полторы, в один конец.
— Ладно, пусть будет полторы, — небрежно бросила она, нисколько не огорчившись. — Тогда давайте. Полезайте в кабину.
— Кажется, жена Горохати хороший человек, — сказал я Хатаяме, пока мы забирали из хижины наши вещи.
— Но это ещё не значит, что она умеет самолётом управлять, — испуганно промолвил Хатаяма.
Я поморщился, а он всё продолжал зудеть, поддерживая висевшую на плече камеру в водонепроницаемом чехле:
— Они говорили, что у Горохати есть лицензия пилота. Это я слышал. Но о жене-то ничего не было сказано. Хотя мы сейчас не в таком положении, чтобы вопросы задавать, скажи?
— Точно, — поспешил согласиться я. — Вот и не будем.
— Долетим нормально до этой Сиокавы, целы будем, скажи? Да, — Хатаяма нервно засмеялся и закивал, убеждая самого себя, — Всё же какой-то опыт у неё есть, скажи? Пусть без лицензии. Пусть даже она давно самолётом не управляла. Да. А эти крестьяне совсем не боятся, скажи? Пусть даже они тёмные и опасности не чувствуют. Всё будет о’кей, скажи?
Я молчал. Молви я ему хоть слово — потом его не заткнёшь.
Мы взобрались по лестнице в кабину и увидели десяток полуразвалившихся кресел — по пять с каждой стороны прохода, застеленного соломенными циновками. Никакой перегородки между пассажирами и креслом пилота — штурвал и все ручки были на виду. Мы расположились на передних местах.
Только уселись — Хатаяма снова завёл свою песню. Ястребиным взором он разглядел камидана,[2] прицепленный под потолком кабины, прямо над лобовым стеклом.
— Гляди-ка! — воскликнул он.
— В самом деле.
— На счастье, наверное.
— Точно.
— Вот почему этот гроб до сих пор летает. С божьей помощью!
— Может, заткнёшься, — Я зло покосился на Хатаяму.
Тот сконфуженно мотнул головой:
— Ну что ты к каждому слову цепляешься? Ничего сказать, что ли, нельзя?
Крестьяне тем временем затащили в самолёт четыре корзины с бобами, погрузили лопаты и мотыги. Жена Горохати втянула в кабину лестницу и захлопнула дверь.
