Харпер был настолько ошеломлен, что это его даже не встревожило. Он испытывал только досаду.
Ведь теперь он так никогда и не узнает, кто рыскал вокруг их палатки в смутном мраке гималайской ночи.
День начинал клониться к вечеру, когда в ущелье спустился горный спасательный вертолет, который вел скептик-сикх, подозревавший, что все это подстроил какой-то изобретательный шутник. Когда вертолет приземлился в центре поднятого им снежного вихря, доктор Элвин, одной рукой цепляясь за столбик палатки, отчаянно замахал машине.
Узнав ученого, вертолетчик испытал что-то похожее на благоговейный ужас. Значит, это правда! Ведь иначе Элвин никогда бы не очутился тут. И следовательно, все, что сейчас летает в земной атмосфере и за ее пределами, с этой минуты устарело, как древние колесницы.
— Слава богу, что вы нашли нас, — прочувствованно сказал ученый. — Но как вы добрались сюда так быстро?
— За это можете поблагодарить радиолокаторную сеть слежения и телескопы орбитальных станций. Мы бы добрались сюда и раньше, только сначала думали, что это какой-то розыгрыш.
— Не понимаю…
— А что бы вы сказали, доктор, если бы кто-нибудь сообщил, что дохлый гималайский снежный барс, запутавшийся в какой-то сбруе болтается на высоте в девяносто тысяч футов, не взлетая выше и не падая?
Джордж Харпер на своей постели в палатке принялся хохотать, не обращая внимания на боль, которую причинял смех. Доктор всунул голову внутрь и обеспокоенно спросил:
— Что случилось?
— Ничего… о-ох! Я просто задумался над тем, как мы снимем оттуда бедную животину, чтобы она не создавала угрозы для воздушного транспорта.
— Ну, отправим туда кого-нибудь на левитаторе, чтобы он нажал на кнопки. Возможно, надо будет ввести радиоконтроль для всех аппаратов…
Голос доктора Элвина замер на полуслове. Ученый был уже далеко отсюда, углубившись в расчеты, которым предстояло изменить судьбу многих миров. Ибо он возвращал человечеству свободу, утраченную давным-давно, когда первые амфибии покинули свою невесомую подводную родину.
Битва с тяготением, длившаяся миллиард лет, была выиграла.
О стремлении взглянуть в дали грядущего и даже попытаться мысленно перенестись в предполагаемый мир свидетельствуют древнейшие первоисточники, мифы, народные сказки, философские трактаты мудрецов давно минувших дней. Неисчерпаемость мира и великое множество загадочных явлений всегда давали богатую пищу как для суеверного ума, так и для пытливых личностей с богатым воображением и жаждой познания. Изобретательские мечты разных веков, социальные и инженерно-технологические прожекты, проникая в область литературного творчества, породили один из наиболее популярных в наше время жанров — научную фантастику.
В переводе с греческого phantasia — это психический образ, плод воображения. По современному Философскому энциклопедическому словарю, задача фантастики, а следовательно, воображения “состоит в идеальном представлении результата деятельности до того, как он будет достигнут реально, в предвосхищении того, чего еще не существует. С этим связана способность делать открытия, находить новые пути, способы решения возникающих перед человеком задач”.[7] Догадка, интуиция, ведущие к открытию, невозможны без воображения. Создатель учения об электромагнитном поле, английский ученый-физик Майкл Фарадей подчеркивал, что “наука выигрывает, когда ее крылья раскованы фантазией”. А чуть ранее его соотечественник, ученый-естествоиспытатель и философ Джозеф Пристли писал: “Самые изобретательные и тонкие экспериментаторы те, кто дает полный простор своему воображению и отыскивает связь между самыми отдаленными понятиями. Даже тогда, когда эти сопоставления грубы и химеричны, они могут доставить счастливый случай для великих и важных открытий, до которых никогда не додумались бы рассудительные, медлительные и трусливые умы”. Иначе говоря, знанию, практике, новым научным открытиям всегда предшествуют предположения, догадки, утопии, смелые мечтания. Альфонс Ламартин, французский поэт и публицист, писатель-романтик и известный политический деятель, замечал, что “утопии часто оказываются лишь преждевременно высказанными истинами”. И именно поэтому, утверждал немецкий ученый-естествоиспытатель Юстус Либих, “разум и фантазия одинаково необходимы для наших знаний и равноправны в науке”. Почему? На этот лаконичный вопрос однозначно отвечал Виктор Гюго: “Ничто так не способствует созданию будущего, как смелые мечты. Сегодня утопия, завтра — плоть и кровь”.
Удостовериться, что это так, не составляет особого труда: вчера — идея гиперболоида инженера Гарина, сегодня — реальность лазерного луча; вчера — легенда об Икаре, сегодня — полеты дельтапланеристов и отчаянных изобретателей оригинальных аппаратов, позволяющих человеку свободно парить в воздушном пространстве.
Но важно, на наш взгляд, подчеркнуть следующее: коль скоро утопии и фантастические идеи предшествуют практике и даже способны в иных случаях направить науку и ориентировать ее на те или иные открытия или изобретения, то, следовательно, фантастика — это действенное оружие, ибо человек по фантастическим прогнозам может соответствующим образом настраивать мировосприятие и что очень важно, даже формировать свое будущее.
Прогрессивные писатели-Фантасты уже давно поняли и усвоили эту истину, понимая ответственность перед читателем и будущими поколениями, многие из них, в частности писатели капиталистических стран Европы, вполне сознательно отказались от нагромождения в произведениях всякого рода “космических ужасов”, от чрезмерного увлечения “технократизмом”, от погони за голой “детективностью”, от “механистического” видения мира.
Впрочем, это не значит, что их романы, повести утратили приключенческий или детективный характер и сами они превратились в скучных моралистов. Совсем нет. Прогрессивные писатели-фантасты стали больше уделять в своих произведениях внимания социальным проблемам, расширив тем самым художественные рамки одного из наиболее популярных жанров современной литературы. В зарубежной фантастике стали чаще звучать “предупредительные мотивы”. Писатели стали глубже вникать в суть научных открытий, показывать возможные последствия технических изобретений, предостерегать от бездушного, фанатичного и зачастую агрессивного вторжения человека в окружающую природу и необъятные просторы Вселенной.
И если ранее фантастика носила преимущественно приключенческо-развлекательный характер, то ныне — во всяком случае, в своих лучших образцах — она обрела духовность, стала социально значимой. В этом несомненный прогресс как самого жанра, так и заслуга современных фантастов, в том числе писателей современного Запада.
