Он нажал белую кнопку «включено» на стене справа от себя, у изголовья кушетки.
Проходящий чужак слегка задел Орра в толпе на бульваре. Он поднял левый локоть, чтобы извиниться. Орр пробормотал:
— Извините.
Чужак остановился, наполовину преграждая путь. Орр тоже остановился, удивленный и пораженный девятифутовой зеленоватой бронированной невыразительностью чужака.
Чужак был странен до забавности, как морская черепаха, но и морская черепаха, как любое существо, обладает странной красотой.
Из слегка приподнятого левого локтя донесся ровный невыразительный голос:
— Джорджор.
Спустя мгновение Орр узнал собственное имя и в замешательстве остановился.
— А! Да, я Орр.
— Просим простить вмешательство без предупреждения. Вы человек, способный яхклу, как уже указывалось. Это вас беспокоит.
— Я не думаю…
— Мы тоже обеспокоены. Концепции пересекаются в тумане. Восприятие затруднено. Вулканы изрыгают пламя. Помощь предложена — отказ. Лекарство для укуса от змеи не годится для всех. До поворота в неверном направлении возможно появление вспомогательных сил в такой немедленной последовательности: эр’перрихис.
— Зр’перрихис, — автоматические повторил Орр.
Он изо всех сил старался понять, что говорит ему чужак.
— Если желательно. Речь — серебро, молчание — золото. Я — вселенная. Просим простить вмешательство, пересечения неясны.
Чужак, у которого не было ни шеи, ни талии, тем не менее, как будто поклонился и прошел, большой, зеленоватый, сквозь толпу. Орр стоял, глядя ему вслед, пока Хабер не произнес:
— Джордж!
— Что?
Орр удивленно осмотрел комнату, стол, окно.
— Что вы делали?
— Ничего, — ответил Орр.
Он по-прежнему сидел на кушетке, на голове — электроды.
Хабер нажал кнопку «выключено», подошел к кушетке и посмотрел вначале на Орра, потом на экран ЗЭГ.
Открыв машину, он провернул записи, ведущиеся внутри пером на бумаге.
— Мне показалось, что я неправильно прочел данные.
Он неестественно рассмеялся, смех его не походил на обычный бурный хохот.
— Странно ведет себя у вас кора, я ведь ее не питал Усилителем. Я начал лишь слегка стимулировать. Ничего особенного. Что это? Боже, не менее ста пятидесяти милливольт.
Он вдруг обернулся к Орру.
— О чем вы думали? Вспомните.
— Я думал о чужаках.
— С Альдебарана? Ну и что?
— Просто вспомнил, что, идя сюда, встретил одного на улице.
— И сознательно или бессознательно это напомнило вам об эвтаназии, свидетелем которой вы были. Верно? Отлично. Это может объяснить странное поведение эмоциональных центров. Усилитель подхватил их и преувеличил. Вы должны были ощущать, что в вашем мозгу происходит нечто необычное, особенное, нет?
— Нет, — задумчиво сказал Орр.
Он ведь не чувствовал ничего необычного.
— Послушайте, если вас что-то беспокоит, вы должны знать, что именно, Я несколько сотен раз подключал к себе Усилитель. Да и на других пациентах испытывал. Он не может вам повредить. Но эта запись весьма необычна для взрослого, и я хотел бы выяснить, чувствуете ли вы это субъективно.
Хабер успокаивал себя, а не Орра. Не важно кого, Орра все равно нельзя было успокоить.
— Продолжим.
Хабер подошел к выключателю Усилителя.
Орр сжал губы и увидел Хаос и Древнюю Ночь.
Но их здесь нет, и он не в Нижнем городе, где разговаривает с девятифутовой черепахой. Он по-прежнему сидит на удобной кушетке и смотрит на туманный, серо-голубой конус Святой Елены. И тихо, как ночной вор, в него вошло ощущение благополучия, уверенности, что все в порядке, и что он находится в центре мира. Я — это вселенная. Его изоляция не будет допущена. Он вновь там, где должен быть.
Он чувствовал спокойствие, абсолютную уверенность в себе и окружающем. Чувство это не казалось ему чудом или загадкой — оно было нормой. Так он всегда себя чувствовал, если не считать периодов кризиса и агонии. Такое чувство заполняло его детство и лучшие часы юности. Это нормальное ощущение бытия. В последние годы он утратил его, постепенно, но почти полностью, при этом фактически не сознавая, что утрачивает. Четыре года назад в апреле произошло такое, что нарушило его равновесие. Наркотики, сновидения, непрестанный переход от воспоминаний об одной жизни к другой и попытка Хабера улучшить мир — все это еще больше нарушило равновесие. А вот теперь оно вернулось.
Он знал, что добился этого не сам.
— Это сделал Усилитель? — спросил он.
— Что сделал?
Хабер внимательно смотрел на экран ЗЭГ.
— О… не знаю.
— Он ничего не делает в определенном смысле, — ответил Хабер с ноткой раздражения.
Хабер любил такие мгновения, когда он не играл роль, а был полностью поглощен тем, что пытался узнать при помощи своих приборов.
— Он просто усиливает то, что делает в данный момент ваш мозг, избирательно усиливает активность. Но ваш мозг в данный момент не делает абсолютно ничего интересного. Вот.
Он сделал быструю запись, повернулся к Усилителю, потом снова к экрану. Поворачивая рукоятки, он разделил на экране три линии, казавшиеся одной. Орр не мешал ему. Один раз Хабер резко сказал:
— Закройте глаза, Поднимите вверх взгляд. Продолжая держать глаза закрытыми, постарайтесь увидеть что-либо: красный куб…
Когда он наконец выключил машину и начал снимать с Орра электроды, спокойствие не оставило Орра, как будто было вызвано наркотиками и алкоголем. Оно осталось. Без предупреждения и робости Орр сказал:
— Доктор, я не могу больше позволить вам пользоваться моими эффективными снами…
— А? — произнес Хабер, думая не об Орре, а о его мозге.
— Я не позволю вам больше использовать мои сны.
— Использовать сны?
— Да, использовать.
— Называйте, как хотите, — сказал Хабер выпрямившись.
Он возвышался над сидевшим Орром. Большой, серый, широкий, бородатый и нахмурившийся.
— Мне жаль, Джордж, но вы не должны так говорить.
Боги Орра были безмятежными и независимыми. Они не требовали ни поклонения, ни повиновения.
— Но я еще раз говорю, — спокойно ответил он.
Хабер взглянул на него сверху вниз, по-настоящему взглянул и увидел. Он отпрянул, обнаружив, что наткнулся не на легкий занавес, который ожидал увидеть перед собой, а на непробиваемую гранитную стену. Он пересек комнату и сел за стол. Орр встал и слегка потянулся. Хабер большой серой рукой погладил черную бороду.
— Я на краю, нет, уже в центре крупного открытия, — сказал он.
Голос его звучал не добродушно, как всегда, а мрачно и властно.
