Ознакомительная версия.
– Говорила же ему, чтоб не надевал ее, – сказала она. – Он в ней похож на Хью Хефнера[21].
Когда на экране появилось крестьянское лицо Анны Форд, Кристина чуть оживилась. Анна была духовной невестой номер шесть и единственной неазиаткой в гареме. Она исчезла с ранчо в конце августа, а через пару недель выступила в передаче «60 минут»[22], поведав всему свету о гареме несовершеннолетних девушек, исполнявших малейшие прихоти святого Уэйна. Она утверждала, что на момент «вступления в брак» ей было четырнадцать. На автовокзале Миннеаполиса она, отчаявшаяся беглянка, познакомилась с двумя приятными парнями, которые предложили ей пищу и кров, а потом привезли на ранчо Гилкреста в южной части Орегона. Вероятно, она произвела хорошее впечатление на немолодого Пророка; через три дня после ее приезда он надел ей на палец кольцо и уложил в свою постель.
– Никакой он не мессия, – заявила Анна, и эта ее фраза стала определяющим тезисом скандала. – Просто грязный старикашка.
– А ты Иуда, – бросила в телевизор Кристина. – Иуда толстожопая.
* * *
Все рухнуло. Все, ради чего он трудился, на что надеялся последние два с половиной года, – но Том почему-то не был убит горем, как того можно было ожидать. Под болью крылось чувство облегчения, осознание того, что нечто плохое, чего он опасался, наконец-то свершилось и больше не придется жить в страхе ожидания. Конечно, появилась масса других проблем, но позже у него будет время, чтобы их решить.
Свою кровать он уступил Кристине, а сам стал укладываться в гостиной после того, как все пошли спать. Перед тем как погасить свет, достал фотографию своего особенного человека – Вербецки с бенгальскими огнями – и несколько секунд задумчиво смотрел на нее. Впервые на его памяти он не прошептал имя своего давнего друга, не попросил, как он это делал еженощно, о том, чтобы пропавшие вернулись. Какой смысл? У него было такое чувство, что он пробудился ото сна, в который был очень долго погружен, и не может вспомнить, что ему снилось.
«Они исчезли, – думал он. – Я должен их отпустить».
* * *
Три года назад, только поступив в университет, Том был как все студенты – обычный американский подросток, с оценками выше средних. Он хотел изучать бизнес, вступить в «крутое» студенческое братство, упиваться пивом и перепихнуться со столькими горячими цыпочками, со сколькими удастся. Первые пару дней он дико скучал по дому, тосковал по знакомым улицам и зданиям Мейплтона, по родителям и сестре, по всем своим старым приятелям, разъехавшимся по университетам разных штатов, но он знал, что грусть его временна и в какой-то степени полезна. Он не переносил, когда некоторые первокурсники говорили о своих родных городах, а порой даже о своих семьях с легкомысленным пренебрежением, будто первые восемнадцать лет своей жизни они провели в тюрьме и наконец-то вырвались на свободу.
В первую субботу учебного года он напился, раскрасил лицо – половину в оранжевый цвет, половину – в синий, – и вместе со всей бандой парней со своего этажа отправился на футбол. Все студенты, сконцентрировавшись в одном секторе крытого стадиона, орали и скандировали, как единый организм. Том испытывал несказанный восторг, сливаясь с толпой, растворяясь в чем-то столь огромном и мощном. В тот вечер «оранжевые» победили, и на студенческой пивной вечеринке он познакомился с девушкой с такой же раскраской на лице, как у него, пошел к ней домой и обнаружил, что студенческая жизнь превосходит все его самые смелые ожидания. Он до сих пор живо помнил, как с восходом солнца возвращался от нее в свое общежитие – ботинки не зашнурованы, носки и трусы пропали без вести. По пути ему повстречался парень, такой же расхлябанный, едва держащийся на ногах – прямо его зеркальное отражение. Поравнявшись друг с другом, они хлопнули друг друга по ладоням в знак приветствия, и хлопок этот торжествующим эхом разнесся в тишине раннего утра.
Через месяц все было кончено. 15 октября занятия отменили; им дали неделю на то, чтобы собрать вещи и освободить кампус. Та последняя неделя осталась в его памяти расплывчатой картиной недоуменных прощаний: корпуса общежитий постепенно пустели, из-за какой-нибудь закрытой двери слышался приглушенный плач, студенты тихо бранились, засовывая в карманы свои телефоны. Было несколько отчаянных вечеринок, одна из которых закончилась безобразной дракой. Наскоро организованная панихида на крытом стадионе, на которой ректор мрачно зачитал фамилии учащихся и сотрудников университета, ставших жертвами того, что совсем скоро станут называть Внезапным исчезновением. В списке были имена преподавателя психологии и девушки, с которой он посещал английский и литературу, принявшая смертельную дозу снотворного после того, как она узнала об исчезновении сестры-близняшки.
Том не сделал ничего предосудительного, но помнил, что его не покидало непонятное чувство стыда – личной несостоятельности – оттого, что он возвращается домой так скоро после отъезда, словно он провалил экзамены или его исключили за недостойное поведение. Правда, для душевного спокойствия возвращение домой имело свои плюсы: он убедился, что его родные живы, на месте, хотя сестра, судя по всему, была на волосок от смерти. Том пару раз спрашивал ее про Джен Сассман, но она отказывалась отвечать – то ли ей было тяжело говорить об этом – так думала мама, – то ли ее просто уже тошнило от всей этой сверхъестественной жути.
– Что ты хочешь от меня услышать? – вспылила Джилл. – Она просто испарилась, ясно?
На пару недель они затаились, сидели дома вчетвером, смотрели фильмы на DVD, играли в настольные игры, – лишь бы отвлечься от истеричного однообразия теленовостей, в которых назойливо повторяли одни и те же немногочисленные основные факты, сообщали об увеличении количества пропавших (число постоянно росло) и передавали интервью за интервью с перепуганными очевидцами, рассказывавшими примерно одно и то же: «Он стоял рядом…», «Я отвернулся всего лишь на секунду…», после чего их голоса ломались, сходили на нет, они смущенно хмыкали.
Эти репортажи сильно отличались от тех, что освещали события 11 сентября, когда по всем каналам показывали пылающие башни. Трагедия 14 октября была более непонятной, менее очевидной: говорили о крупных автомобильных авариях, крушениях поездов, падениях маленьких самолетов и вертолетов – к счастью, в США ни один из больших пассажирских авиалайнеров не разбился, хотя несколько посадили оторопелые вторые пилоты, а один – так вообще бортпроводник, на какое-то время ставший национальным героем – единственное яркое пятно в море мрака, – но средства массовой информации так и не смогли предъявить ни одного наглядного доказательства катастрофы. К тому же бедствия эти устроили не какие-то злоумышленники, которые могли бы стать объектом всеобщей ненависти, и оттого осмыслить случившееся было еще сложнее.
Ознакомительная версия.
