Скорее всего, это было сплошное вранье, но я все думал: как было бы прекрасно, если бы он вдруг действительно переменился, и сколько радости принесло бы это Себастьяне, Памеле и всем тем, кто страдал от его жестокости.
— Дядя, — предложил я Медардо, — жди меня здесь. Я сбегаю к кормилице Себастьяне: она все целебные травы знает и наверняка даст мне что-нибудь от паучьих укусов.
— Кормилица Себастьяна… — протянул виконт, лежа на спине и прижимая руку к груди. — Кстати, как она поживает?
В то, что Себастьяна не заболела проказой, я решил его не посвящать, только пробормотал второпях:
— Да так себе. Ну, я побежал. — И помчался что есть духу: мне не терпелось узнать мнение Себастьяны насчет всех этих странных превращений.
Кормилица была у себя. С трудом переводя дыхание и запинаясь от волнения, я довольно сбивчиво рассказал ей, в чем дело. К моему удивлению, Себастьяну больше заинтересовал паучий укус, чем добрые поступки Медардо.
— Красный паук, говоришь? Да-да, я знаю, какая здесь нужна трава… Помню, у нашего лесника разнесло руку… Так он подобрел, говоришь? Что я могу тебе сказать, он и в детстве был такой, сразу его не разберешь. Просто к нему тоже надо иметь подход… И куда же я задевала эту траву? Одной примочки будет достаточно. Озорник с малых лет… Ага, вот она, я нарочно припрятала этот мешочек… Вот всегда так: случись с ним что, бежит к своей кормилице… А что, глубокий укус?
— Кажется, глубокий, левая рука ужасно распухла…
— Хе-хе, малыш! — засмеялась кормилица. — Левая! Да где она у Медардо, левая-то? Он ее в Богемии оставил, у турок, дьявол их забери, ведь всю левую половину так там и оставил…
— Да-да, конечно!.. Только я что-то не понимаю: он стоял там, я здесь, руку он протянул вот так… Что же это получается?
— Похоже, ты левую руку от правой отличить не можешь? — набросилась на меня кормилица. — Я тебя в пять лет этому научила.
Я окончательно запутался. Конечно, Себастьяна права, но у меня, хоть тресни, перед глазами стоял Медардо с распухшей левой рукой.
— Скорей отнеси ему траву, скорей, — поторапливала меня кормилица, и я помчался обратно.
Еле дыша, я прибежал к речке, но дядя, видно, меня не дождался. Я поглядел по сторонам: его и след простыл.
Под вечер я гулял в оливковой роще. И снова встретил дядю: закутанный в свой черный плащ, он стоял на берегу реки спиной ко мне и смотрел куда-то вдаль. При виде его меня вновь, как и прежде, охватил страх, с превеликим трудом мне удалось выдавить из себя:
— Дядя, вот трава… от паука…
Половина лица, искаженная ужасной гримасой, мгновенно обернулась ко мне.
— Какая еще трава? Какой паук? — обрушился он на меня.
— Трава для лечения… — пролепетал я.
Лицо у него было уже не такое, как днем, исчезли печаль и кротость, правда, он пытался, улыбаясь через силу, их вернуть, но притворство было слишком очевидным.
— Ах, ну да, да… Молодец… Положи пока травку вот сюда, в дупло… я потом ее заберу.
Я послушался и сунул руку в дупло. И угодил прямо в осиное гнездо. Разъяренные осы набросились на меня. Спасаясь, я метнулся к реке и нырнул. Пришлось некоторое время поплавать под водой, пока осы не отстали. Высунув голову из воды, я услышал зловещий смех удаляющегося виконта.
Значит, он снова всех нас провел? Но все-таки кое-что в этом деле показалось мне совершенно необъяснимым, и я решил посоветоваться с доктором Трелони. Доктор был у себя, в своем домишке у кладбища, и — удивительное дело — сидел при свете масляной лампы над анатомическим атласом.
— Доктор, — окликнул я его, — бывает, чтобы человек, которого укусил красный паук, остался целым и невредимым?
— Красный паук, говоришь? — встрепенулся доктор. — Кого еще укусил красный паук?
— Моего дядю, виконта, я даже бегал за целебной травой к кормилице, а тут он из доброго, каким притворялся, вновь превратился в злого, и никакой помощи ему не понадобилось.
— Я сам только что лечил виконта, его укусил в руку красный паук, — сказал Трелони.
— Как вам показалось, доктор, он был добрый или злой?
И доктор рассказал мне следующее.
На виконта, которого я оставил лежать в траве с опухшей рукой, набрел проходивший мимо доктор Трелони. По обыкновению впав в панику, доктор прячется за деревьями. Но Медардо, услыхав шаги, приподнимается и зовет:
— Эй, кто там?
Англичанин в ужасе — «Не дай Бог, узнает, что это я, такое надо мной учинит…» — спасается бегством, но, споткнувшись, падает в реку. Хоть доктор Трелони и провел всю свою жизнь в открытом море, плавать он так и не научился и потому барахтается посреди заводи и зовет на помощь. Виконт кричит ему: «Держитесь, я сейчас», выбегает на берег, уцепившись укушенной рукой за выступающий корень дерева, спускается в воду и вытягивается так, чтобы доктор мог ухватиться за его ногу. Прямой и длинный, он протягивает себя доктору, как жердь, и тот, держась за нее, выбирается на сушу.
Вот они оба в безопасности, и доктор лепечет:
— Ах, Боже мой, милорд… спасибо, огромное спасибо, милорд… как мне отблаго… — И чихает прямо в лицо виконту, потому что, конечно, успел простудиться.
— Будьте здоровы, — отзывается Медардо, — и, пожалуйста, завернитесь в мой плащ. — И накидывает его доктору на плечи.
Доктор отказывается, окончательно смутившись. Но виконт настаивает:
— Берите, берите, он ваш.
Тут доктор Трелони замечает, что у Медардо распухла рука.
— Кто это вас укусил?
— Красный паук.
— Позвольте мне помочь вам, милорд.
Он ведет виконта к себе, в домишко у кладбища, прикладывает к его руке целительные примочки и перевязывает ее. Виконт тем временем доброжелательно и любезно беседует с ним. Они расстаются, договорившись встретиться в самое ближайшее время и упрочить знакомство.
— Доктор, — сказал я, выслушав его рассказ, — виконт, которого вы лечили, вскорости вновь впал в свое злобное безумие и напустил на меня осиный рой.
— Да, только это был другой виконт, не тот, которого я лечил. — И доктор подмигнул мне.
— То есть как это?
— Скоро поймешь. А пока никому ни слова. И не мешай, мне надо кое в чем разобраться, тут скоро такое заварится…
И доктор Трелони, забыв обо мне, вновь погрузился в столь новый для него предмет — анатомию человека. Его целиком захватила какая-то мысль: несколько дней подряд он был на удивление замкнут и задумчив.
Со всех сторон к нам стали поступать известия, подтверждающие неожиданную раздвоенность в характере Медардо. Детей, заплутавшихся в лесу, к величайшему их ужасу, отыскивал получеловек на костыле и за руку отводил домой, да еще угощал при этом винными ягодами и сладкими пирожками; он же помогал бедным вдовам перетаскивать хворост, лечил собак от змеиных укусов; бедняки находили у себя то на подоконнике, то на крыльце таинственные дары; фруктовые деревья, поваленные ветром, кто-то поднимал и укреплял на прежнее место еще до того, как хозяин успевал высунуть нос из дома.
